Иван Тургенев

(Статья Н. И. Сазонова "Литература и писатели в России. Иван Тургенев" впервые напечатана 31 марта 1860 г. в № 13 французско-русской еженедельной газеты либерального направления (La Gasette du Nord). На русском языке опубликована Б. П. Козьминым в "Литературном наследстве", М. 1941, № 41-42.

Оценка Сазоновым Тургенева как одного из крупнейших писателей России совпадает с мнением А. И. Герцена, который назвал весной 1860 г. в "Колоколе" Тургенева "величайшим современным русским художником".)

Если тот восторженный прием, который русские читатели оказали последним произведениям Тургенева, еще не оправдал бы того, что список писателей его родины мы начинаем его именем, то это оправдание нашлось бы в международном успехе его произведений, в характере его дарования, одинаково ценимого во Франции и в Германии, в Англии и Соединенных Штатах^*. Это - почетное положение, конечно, но это и опасное положение; впоследствии мы увидим, насколько Тургенев его заслужил; начнем с того, что без всяких преувеличений объясним, как занял он это положение.

^* (Произведения Тургенева получили в 60-е годы XIX в. широкое распространение в Европе и Америке. Так, например, Жорж Санд писала Флоберу о Тургеневе: "Какой талант. И до чего своеобразный и могучий! Я нахожу, что за рубежом пишут лучше, чем мы, Они не рисуются, а мы либо становимся в позу, либо валяемся в грязи; у французов нет больше среды общественной, нет среды духовной" (см. Жорж Санд, Избр. соч., т. 2, Гослитиздат, М. 1950, стр. 626).)

Россия внушает Европе и всему миру постоянный интерес, но интерес этот относится не к нации, а к большой силе. Все усердно стараются решить, какое положение займет русское правительство при данных обстоятельствах, не думая о том, что позиция эта часто предопределяется теми интересами и тенденциями, которые в России, как и везде, проявляет общественное мнение. Нет! все, что касается русской национальности, принято игнорировать; никто не хочет отнестись критически к ложным представлениям, созданным и распространенным односторонними польскими патриотами^*, и если иногда кем-нибудь проявляется видимый интерес ко внутреннему развитию России и ее литературе, то это является лишь предлогом для упрямой критики, для последовательной ненависти и беспощадной войны. Имя Тургенева стало впервые известным во Франции во время гигантского севастопольского конфликта, когда переводчик "Записок охотника", который знал русский язык весьма приблизительно и путал арапник с арапом, издал этот замечательный сборник под поэтическим названием "Записки русского боярина"^**. Сквозь вольные и невольные ошибки перевода публика все-таки разглядела и оценила несомненный талант автора. Сначала его читали, так как надеялись у него найти,- доверясь некоторым объявлениям,- "разоблачение русских тайн" - тех ужасов, которые творились в этой варварской стране, безумной до такой степени, что она решилась противостоять соединенным силам Англии и Франции^***. Затем в Тургеневе нашли другое - поразительную правдивость в изображении нравов народа некультурного, но полного нравственной силы и природного ума, увидели воспроизведение картины злоупотреблений крепостного права во всей их безобразной наготе, увидели и близкую возможность освобождения^****.

^* (Сазонов имеет в виду представителей консервативно-шляхетской аристократической партии, преследовавшей свои узко классовые корыстные интересы и не видевшей разницы между революционной Россией и Россией помещичьей и буржуазной.)

^** (В 1854 г. в Париже были изданы "Записки охотника" Тургенева в переводе писателя Э. Шарриера. Перевод был выполнен настолько небрежно, что Тургенев оказался вынужден публично протестовать против вольного обращения с его текстом.)

^*** (Часть иностранной критики пыталась воспользоваться появлением перевода на французский язык "Записок охотника" для дискредитации русского народа. Тургенев счел нужным выступить в печати с протестом против недостойных приемов французской критики. (Об этом см. в примечаниях к XII тому Собр. соч. Тургенева, ГИХЛ, 1938, стр. 624-628.))

^**** (Так, например, Ги де Мопассан писал о "Записках охотника": "И как стрелы, бьющие в одну и ту же цель, каждая его страница разила в самое сердце помещичью власть и ненавистный принцип крепостного права" (см. Ги де Мопассан, Полн. собр. соч., т. XIII, Гослитиздат, М. 1950, стр. 66).)

Книга эта, которая должна была по расчетам сыграть наруку кампании, поднятой против России, вместо этого заставляла любить эту страну, освещая ее полным светом, обнаруживая то, что до сих пор было неизвестно, - русский народ, то есть существо нации, до тех пор известной лишь поверхностно. Г. Тургенев оказал этим большую услугу своему отечеству; с тех пор он продолжал ему оказывать еще большие услуги, прославляя его рядом произведений, перевод которых пожелали иметь все великие европейские литературы. Три года тому назад г. Тургенев издал собрание своих сочинений под скромным названием "Повести и рассказы"^*. Наиболее ранние произведения, вошедшие в эти три тома, относятся к 1844 году^**; значит, на то, чтобы приобрести европейскую известность, ему не понадобилось тридцати лет. Это тем более замечательно, что автор "Записок охотника" начал не блестяще. Первые опыты г. Тургенева носят печать своеобразного дарования, мысли, воспитанной на хороших образцах; читатель постепенно поддается обаянию стиля одновременно строгого и надменного, скупой и четкой обрисовки образов. Ничто неожиданное не поражает его. Это не шумно низвергающийся горный поток, а одна из полноводных русских рек, которые мерно вытекают из окруженного лесом озера. За некоторое время до того мне случилось встретить г. Тургенева в Париже^***. Это был высокий элегантный молодой человек, сильного сложения, с характерным лицом, темноволосый, с задумчивым взглядом и иронической улыбкой.

^* (3 ноября 1856 г. в Петербурге вышли в свет "Повести и рассказы" И. С. Тургенева. С 1844 по 1856 г. - три части.)

^** (Первая повесть Тургенева, "Андрей Колосов", напечатана в ноябрьской книжке "Отечественных записок" за 1844 г.)

^*** (Сазонов встречался с Тургеневым в Париже летом 1848 г.)

То общество, в котором мы с ним впервые встретились, тоже было не совсем обычным. Собралось оно в студенческой комнате, после одной из тех вдохновенных, хотя и несколько причудливых лекций, которыми Мицкевич в ту пору волновал французскую и иностранную молодежь^*. Сборище это состояло в большинстве своем из русских; все они (по крайней мере те, которые находились в Париже) были в ту пору славянофилами или западниками; славянофилы путешествовали меньше, потому на нашем сборище оказались одни западники. Они в свою очередь делились на гегельянцев и социалистов, из которых первые были более положительными и лучше разбирались в действительности, вторые полны великодушных утопий и пламенных, но несколько неопределенных, может быть, мечтаний^**. Между г. Тургеневым и двумя его соотечественниками разгорелся спор о том, может ли русский при существовавших тогда обстоятельствах быть полезным своему отечеству, оставаясь за границей. Г. Тургенев в ту пору был, сколько мне помнится, гегельянцем, он старался убедить своих друзей в том, что человек всегда работает плодотворнее на родной почве, а не вдали от нее^***. Возражения его противников тоже не были лишены силы, и спор закончился лучше, чем многие другие, потому что сущность его была сформулирована одним из собеседников, который, обращаясь к г. Тургеневу, сказал: "Ну, хорошо! У вас есть воля и талант, возвращайтесь на родину, работайте, вызовите из этой нездоровой действительности тот идеал, которого мы ждем и жаждем, покажите нам глубины русской души, откройте нам тот национальный гений, который до сих пор, повидимому, употреблял все силы свои на то, чтобы подавлять все живое, убивать всякую свободу! Мы тем временем будем работать здесь, в Европе, мы выясним все основы западной цивилизации, мы примем ее окончательные выводы, ее лучшие и необходимейшие идеи и передадим их России, как только она будет в состоянии их принять". Не наше дело судить о том, насколько произнесший эти слова сдержал свое обещание; но мы можем с уверенностью сказать, что г. Тургенев своей неустанной и живой деятельностью дал больше, чем можно было предполагать. Чтобы судить о значении литературных трудов г. Тургенева, надо вспомнить о той эпохе, в которую он начинал писать. Это было во время того кризиса во внутреннем развитии России, который начался после 1815 года, достиг своей высшей точки к 1850 году^**** и окончился только в 1856 году, когда император Александр объявил о своем решении освободить крестьян^*****. Этот кризис был жесток, и от него произошли некоторые уклонения в национальном характере, следствие которых Россия будет ощущать еще долго. После революции, произведенной Петром Великим, созданная им империя все время продолжала итти стезей, проложенной грозным императором; эта стезя была стезей цивилизации.

^* (Речь идет относительно лекций великого польского поэта Адама Мицкевича о славянской литературе в Коллеж де Франс.)

^** (Говоря о гегелистах, Сазонов имел в виду участников кружка Белинского - Станкевича. Социалисты - участники кружка Герцена - Огарева. Некритическое отношение к буржуазному Западу было свойственно либеральным идеологам типа В. П. Боткина. Белинский, Герцен и Огарев - оригинальные мыслители-революционеры и "западниками" не являются. )

^*** (В начале 40-х годов Тургенев был участником петербургского кружка Белинского. "Всех больше ценю я голову Тургенева",- писал в октябре 1843 г. Белинский, упоминая об окружавшем его обществе. )

^**** (Сазонов имеет в виду заключение в 1815 г. реакционного "Священного союза" между Австрией, Пруссией и Россией, направленного против развития революционного движения в Европе.)

^***** (30 марта 1856 г. Александр II в речи к московским предводителям дворянства заявил о необходимости проведения крестьянской реформы.)

Нигде, быть может, цивилизация не внушает такой глубокой и безрассудной веры, как в России. В основе движения, душой и орудием которого был Петр Великий, лежало два убеждения: цивилизация и сила национального духа. Импульс, данный этими двумя убеждениями, действовал на протяжении всего XVIII века и первых лет XIX, но в 1815 году, после укрепления внешнего политического могущества, Россия почувствовала, что для нее унизительны неумение или невозможность создать внутри себя внутренний прогресс, достойный ее внешнего влияния. С этого времени наступил застой в развитии национального духа, наступили всеобщие колебания. Положение это лишь ухудшилось в 1825 и 1830 годах^*. Окончательный разрыв с Польшей, враждебность Европы, суровость режима, установленного императором Николаем I внутри страны,- все это ввергло русскую молодежь и вместе с ней и русскую литературу в крайности разочарования, байронизма, скептицизма, цинизма, действительного или аффектированного. Лучшим выражением этого печального нравственного состояния, этого крушения отвлеченных идей цивилизации являются сочинения Лермонтова, талантливого поэта с нешироким умом, смешивающим в бессознательном подражании аристократические притязания Байрона с революционным пафосом "Ямбов" Барбье. Роман его "Герой нашего времени", неоднократно переведенный на французский язык, дает нам тип одного из таких русских, которые в течение многих лет заполняли страницы романов, изданных в Петербурге и Москве^**.

^* (Речь идет об усилении реакционного курса, проводимого правительством Николая I, после восстания декабристов и революционных событий 1830 г. на Западе.)

^** (Характеристика Сазоновым идейного содержания творчества Лермонтова глубоко ошибочна. Лермонтов с большой силой выразил протест передовых течений русского общества против крепостничества и реакционной политики Николая I. )

В ту же эпоху выступил Гоголь, по-иному мощное дарование, единственный, быть может, из русских писателей владевший божественным даром создания образов-типов. Когда он появился, русская литература шла по дурному пути, и великолепные произведения Гоголя в то время не нашли правильной оценки^*. Типы, которые он сумел найти среди отечественных характеров, пугали одних, как симптом морального разложения, и радовали других, которые использовали их для доказательства того, что надо еще сильнее ненавидеть порядок вещей, способный породить таких чудовищ. Это было почти то же, что произошло во Франции с романом Бальзака; но французская цивилизация гораздо сложнее и укоренилась гораздо глубже, чем русская; софизмами ее надолго с прямого пути не свернешь. Что же касается России, то давно пора уже понять, что появление такого творца и поэта, как Гоголь, каким бы ни было содержание его творчества, никогда не могло быть признаком национального упадка и что, напротив, оно указывало на поступательное движение национального духа.

^* (Сазонов говорит о монархической литературе и критике Ф. Булгарина, Н. Греча и других реакционеров 30-40-х годов прошлого века.)

Как бы то ни было, г. Тургенев в начале своей деятельности нашел русскую литературу в печальном состоянии; естественно, что он испытал на себе и последствия этого - первые его рассказы носят следы байронических влияний^*. Вместе с тем влияния эти уже смягчены известной высотой философских взглядов и редкой наблюдательностью. Вскоре молодой писатель нашел основательную опору на родной почве. Страсть к ружейной охоте заставила его непосредственно соприкоснуться с крестьянами, которые помогали ему иногда в поисках дичи и у которых он останавливался, когда заходил слишком далеко от дома. Как только эти отношения установились, ученик Гегеля^** вскоре полюбил превосходные качества этого народа, который вызывает восхищение даже в узнавших его иностранцах. Тургенев - первый русский писатель, который стал писать о крестьянах, который сумел их представить типическим образом, в точном изображении их нравов и положения, не имея иного пристрастия, кроме любви к справедливости и свободе. Рассказы его написаны не против помещиков и не в их пользу, и если из них явствует необходимость освобождения, то это не по вине автора. Закалив свое дарование на этих набросках, в равной мере замечательных и совершенством формы и глубиной содержания, где артистически изученный пейзаж обрамляет столь мастерски обрисованные лица, г. Тургенев вернулся к психологическим этюдам, которые, повидимому, занимали его с самого начала.

^* (В действительности Тургенев, как на это указывал В. Г. Белинский, испытал влияние со стороны Пушкина, Лермонтова и Гоголя.)

^** (В 1838 г. Тургенев слушал в Берлине лекции профессоров-гегельянцев, но последователем системы Гегеля не стал.)

В серии романов и новелл он широкими мазками набросал разные стороны русского характера. Французские читатели знакомы с некоторыми из этих произведений по "Revue des Deux Mondes"^*, который напечатал их в переводе. Г. Тургенев до сих пор не был особенно плодовитым: романы его не длинны, и он не печатал их более, чем один, или два в год. Это объясняется тем, что он много работает, и тем, что он принадлежит к современным характерам, в которых познание, работа и вдохновение вечно ищут равновесия и часто его находят.

^* ("Обозрение старого и нового света" - парижский литературно-политический журнал либерального направления.- Ред.)

Это умение соединить силу мысли с порывами вдохновения и сделать из упорной работы смысл всей жизни дало г. Тургеневу возможность вывести русскую литературу из того состояния крайнего возбуждения и смятения, в котором она находилась после смерти Пушкина. Г. Тургенев связал цепь национальной традиции; через переходной период он протягивает руку тому поэту, которого мы только что назвали, так же как тот в свою очередь протягивал ее Карамзину, который через Новикова получил непосредственно от Ломоносова бремя современной русской цивилизации. Национальный гений снова обрел себя, отчаяние и колебания исчезли, и в это великое достижение г. Тургенев имеет честь внести свою лепту.

Как он этого достиг? Способ его - необычный способ. Ученый, эрудит, даже проникнутый принципами и методами германской философии, он в начале своего творческого пути разрешал своему вдохновению создавать мысли, образы и типы, тщательно проверенные и приведенные к законам современной эстетики; все должно было приноситься в жертву объективности, автор никогда не должен был проглядывать в своих произведениях. Это были великолепные правила, будто бы открытые в произведениях Шекспира и Гете. Ныне вера в эти правила сильно поколебалась; но г. Тургенев был прав, подчиняясь им в первых своих произведениях; это было суровой и хорошей школой для его мужественного таланта. Если бы он с самого начала стал злоупотреблять лиризмом, как все молодые, и не только молодые писатели, он бы скоро исчерпал драгоценный дар энтузиазма, тогда как сдерживая и покоряя его строгой дисциплиной, он обеспечил себе возможность развернуть его во всем блеске, как это и видно по его более поздним произведениям.

Чрезвычайно любопытно по серии романов Тургенева проследить развитие писательской личности, освобождающейся от тесных пут объективности. Все сильнее чувствуется дыхание жизни, которое автор сообщает непосредственно своим героям, и все яснее видна индивидуальная оригинальность, которая лишь одна делает произведения искусства бессмертными. Г. Тургенев начал набросками верными, но несколько холодными в "Записках охотника"; волнуемый и серьезностью темы и очарованием выбранных им моделей, молодой автор отдается иногда лирическим порывам, особенно прекрасным потому, что они никогда не запятнаны преувеличением. Любовь к родине,- эта страсть характеров великодушных,- конечно, всегда была присуща г. Тургеневу; но, подчиняясь правилам германской эстетики, он тщательно прятал это чувство, так же как и многие другие. Быть народным? неприлично, fi done! патриотом? еще хуже! Это вульгарно до последней степени; нельзя было также показаться гуманным или филантропом - это было отвратительно до ужаса; надо было оставаться объективным, как Шекспир и как Гете.

Г. Тургенев удовлетворял всем этим требованиям; он по мере сил прятал свой патриотизм от читательского глаза, но этот жар и пламя в "Записках охотника" ему удается скрыть не всегда. Теперь, когда талант его достиг полной зрелости и он сознает свою силу, еще молодой, но уже прославленный автор "Дворянского гнезда" (перевод этого романа был напечатан в la Revue Contemporaine^*), умея владеть своими чувствами, уже не держит их в тени и отдает им в своих произведениях то место, которое им принадлежит. Он не стал проповедовать социальных и экономических теорий, не стал писать тенденциозных романов; вдохновение его рисует жизнь такой, как она есть, и в его романах появляются живые люди, отражающие страсти и интересы той среды, в которой они живут, между тем как автор, подчиняя их единому замыслу произведения, вместе с тем ни в чем не умаляет ни многообразия черт их характеров, ни сложности их взаимоотношений.

^* ("Современное обозрение" - парижский журнал правительственного направления.- Ред.)

Чтобы достичь такой мощи в воспроизведении жизни, надо быть большим мастером, и г. Тургенев бесспорно является таковым; он только что доказал это самым разительным образом.

После успеха "Дворянского гнезда" казалось бы, что автору остается лишь опочить на лаврах; но избранным умам и великодушным сердцам успех служит лишь ободрением к началу новых трудов, к достижению новых триумфов. Так поступил и г. Тургенев. В этом году он одержал две новые победы; дважды ему удалось привлечь общественное внимание созданием шедевров, которые изумили даже вполне в нем уверенных друзей его. На литературном вечере в Петербурге, устроенном в пользу только что организованного литературного общества, г. Тургенев прочел философскую работу, посвященную сравнению двух типов - Гамлета и Дон-Кихота^*.

^* ("Речь о Гамлете и Дон-Кихоте" прочитана Тургеневым в Петербурге 10 января 1860 г. на публичном чтении в пользу Общества для вспомоществования нуждающимся литераторам и ученым. Впервые напечатана в январской книжке "Современника" за 1860 г.)

В одновременном появлении этих двух типов в начале новой эры европейского общества русский критик видит ценные указания; в этих двух характерах, дополняющих друг друга в своей контрастности, он видит два полюса морального мира человека - человека веры и человека сомнения, скептика и верующего. Между этими двумя полюсами остается широкая арена для сложной игры современной интеллектуальной активности нового общества. Если принцип анализа в Гамлете доходит до трагизма и если принцип веры в Дон-Кихоте приближается к комизму, то промежуточные пространства открывают широкое поприще сложной игре современного сознания. Обе тенденции заложены в человеческой природе, оба типа представляют из себя двойной идеал современного человека, они в равной мере необходимы для воплощения идей, которые зарождаются сейчас и зарождались после возрождения литературы. Дон-Кихот открывает или придумывает миры, Гамлет их изучает, исследует и делает их реальностью, частью общего человеческого достоинства. Критика редко поднималась на такую высоту; прекрасные замечания Гете о Гамлете и великолепная страница Байрона о Дон-Кихоте не только сплавлены воедино в этом замечательном наброске, но еще освещены внимательным изучением и лихорадочной энергией, основными свойствами современной эпохи.

Овации, устроенные г. Тургеневу по этому случаю, должны были ему доказать, что русской публике доступны все вершины, если она привлечена на них уважением к любимому слову. Эти овации повторились и в Москве, когда прославленный писатель прочел там свою прекрасную работу на вечере, устроенном с той же целью.

Г. Тургенев, таким образом, лишний раз доказал, что лучшими критиками все-таки являются поэты, если им только придет охота заняться этим делом. Но этой славы ему было мало: шумный успех его еще не достиг последних пределов, как он уже самым ярким образом показал, что великий критик скорей, чем кто-либо другой, является превосходным поэтом.

Роман, который он напечатал в "Русском вестнике" под названием "Накануне", является последним словом его второй манеры письма^*. Четкость очертаний, которая восхищала в первых его произведениях, стала еще совершенней, рисунок стал более уверенным, чем раньше, яркость красок усилилась, композиция более умелая, чем раньше, поражает все той же благородной простотой, а типы достигают жизненности, невиданной в прежних романах г. Тургенева (за исключением действующих лиц "Дворянского гнезда"), не теряя ничего в своей объективности. Это - внешние, абстрактные качества нового произведения молодого романиста; но главным его очарованием и главным его достоинством является создание такого женского характера, какого не дали читателю ни одна русская поэма, ни один роман. До сих пор тип русской женщины был не по плечу русским поэтам; они делали лишь наброски, как Пушкин в своей Татьяне, в которой мы находим лишь две случайные черты, но неполный характер, или китайские тени, как Лермонтов, или силуэты, как Гоголь. Это было естественно! Русская женщина, как и русский мужчина, впитали в себя те разнороднейшие элементы цивилизаций, под влиянием которых последовательно находилась ее страна; но сверх этого она по физиологическим условиям своей организации сохранила нетронутую печать первоначальной народной сущности. Эти узоры цивилизации на фоне древней сущности были слишком сложны, чтобы мысль могла из них создать какое-нибудь единство, чтобы искусство осмелилось ими завладеть и создать из них литературный тип. Быть может, также было нужно, чтобы русская женщина осознала себя сама? Исполнилось ли это? Приходится верить, потому что в последнем романе г. Тургенева мы имеем женский характер, законченный, живой, типический и вполне русский. Глубоким смыслом романа является по существу психологическое развитие этого характера, но так как этот характер живой, то он все время остается естественно связанным с той средой, которой он создан. Это - молодая девушка, с детства обреченная на нравственное одиночество, чуждая матери и отцу; она воспитывает себя сама, она развивает свой ум и свое сердце, и, когда она чувствует необходимость дополнить жизнь свою любовью, она, после некоторых колебаний, выбирает единственного человека, который ей кажется человеком,- болгарина, решившего отдать жизнь за освобождение своей родины.

^* (Роман "Накануне" впервые опубликован в первой книжке журнала "Русский вестник" за 1860 г. )

То, что мы сейчас сказали, даже не является скелетом этого прекрасного романа, к которому мы хотим привлечь внимание наших читателей. Основой его является гармоническое сочетание строго логического анализа с напряженным чувством. Это - правдивость ума, которая освещает красоту души. Последней и важнейшей услугой, оказанной г. Тургеневым своей родине, является это указание русским мужчинам на то, чего от них требуют русские женщины. Исполняются пророческие слова Гете:

 Вечная женственность 
 Сразу бросается в глаза...

Г. Тургенев сейчас в том возрасте, когда Гете едва набрасывал первую часть "Фауста" и задумывал "Вильгельма Мейстера"; прославленному русскому писателю предстоит еще долгий путь; пусть же он не сходит с того пути, на котором стоит: разум и поэзия присудят ему свои пальмовые венки, а родина запишет в своих анналах имя человека, возвеличившего ее в глазах человечества.