Из Главы девятой

За 1848 и 1849 годы на "Современнике" накопилось много долгов¹, надо было их выплачивать, и потому среди 1850 года денег не было, а между тем Тургеневу вдруг понадобились две тысячи рублей. Приходилось занять, чтобы скорее удовлетворить Тургенева, который объявил Некрасову: "Мне деньги нужны до зарезу, если не дашь, то, к моему крайнему прискорбию, я должен буду идти в "Отечественные записки" и запродать себя, и "Современник" долго не получит от меня моих произведений". Эта угроза страшно перепугала Панаева и Некрасова. Они нашли деньги при моем посредстве и за моим поручительством².

¹ (Тяжелое материальное положение "Современника" было вызвано большими убытками, которые понес журнал в связи с цензурным запрещением "Иллюстрированного альманаха" в октябре 1848 г. "Современник" "обезденежел от не пропущенного цензурою альманаха, на издание которого издержал 4 тысячи рублей серебром" ("Переписка Я. К. Грота с П. А. Плетневым". СПб., 1896, т. III, с. 411))

² (В конце сороковых годов Тургенев особенно нуждался в деньгах из-за резко ухудшившихся отношений с матерью. В эти годы он действительно обращался к Краевскому с предложением издать свои произведения (см. письмо от 14/26 ноября 1847 г. из Парижа и ответ Краевского, - Тургенев, Письма, т. I, с. 312 и 594). В 1850 г. Тургенев напечатал в "Отечественных записках" "Дневник лишнего человека", в 1851 г. - комедию "Провинциалка")

Не прошло и года, как из-за Тургенева произошла остановка в печатании книжки "Современника". Он должен был дать рассказ, но не прислал его и даже с неделю не показывался в редакцию, что было необыкновенно, так как он если не обедал у нас, то непременно приходил вечером. Некрасов волновался, два раза ездил к нему, но не заставал дома; наконец написал ему записку, убедительно прося тотчас прислать рукопись. Тургенев явился и, войдя в комнату, сказал:

- Браните меня, господа, как хотите, я даже сам знаю, что сыграл с вами скверную штуку, но что делать, вышла со мной пренеприятная история... Я не могу дать вам этого рассказа, я напишу другой к следующему номеру.

Такое неожиданное заявление ошеломило Некрасова и Панаева; сначала они совсем растерялись и молчали, но потом разом закидали Тургенева вопросами: как? почему?

- Мне было стыдно показываться вам на глаза, - отвечал он, - но я счел мальчишеством далее водить вас и задерживать выход книжки. Я пришел просить, чтобы вы поместили что-нибудь вместо моего рассказа. Я вам даю честное слово написать рассказ к следующему номеру.

Некрасов и Панаев пристали, чтоб он объяснил им причину.

- Даете заранее мне слово никогда не попрекать меня?

- Даем, даем, - торопливо ответили ему оба.

- Теперь мне самому гадко, - произнес Тургенев, и его как бы передернуло; тяжело вздохнув, он прибавил: - Я запродал этот рассказ в "Отечественные записки"! Ну, казните меня.

Некрасов даже побледнел, а Панаев жалобно воскликнул:

- Тургенев, что ты наделал!

- Знаю, знаю! все теперь понимаю, но вот! - И Тургенев провел рукой по горлу. - Мне нужно было пятьсот рублей. Идти просить к вам - невежливо, потому что из взятых у вас двух тысяч я заработал слишком мало.

Некрасов дрожащим голосом заметил:

- Неуместная деликатность!

- Думал, может, у вас денег нет.

- Да пятьсот рублей всегда бы достали, если бы даже их не было! - в отчаянии воскликнул Панаев. - Как ты мог!..

Некрасов в раздражении перебил Панаева:

- Что сделано, то сделано, нечего об этом и разговаривать... Тургенев, тебе надо возвратить пятьсот рублей Краевскому.

Тургенев замахал руками:

- Нет, не могу, не могу! если б вы знали, что со мной было, когда я вышел от Краевского... точно меня сквозь строй прогнали! Я, должно быть, находился в лунатизме, проделал все это в бессознательном состоянии; только когда взял деньги, то почувствовал нестерпимую боль в руке, точно от обжога, и убежал скорей. Мне теперь противно вспомнить о моем визите!

- Рукопись у Краевского? - спросил поспешно Некрасов.

- Нет еще!

Некрасов просиял, отпер письменный стол, вынул оттуда деньги и, подавая их Тургеневу, сказал:

- Напиши извинительное письмо.

Тургенева долго пришлось упрашивать; наконец он воскликнул:

- Вы, господа, ставите меня в самое дурацкое положение... Я несчастнейший человек!.. Меня надо высечь за мой слабый характер!.. Пусть Некрасов сейчас же мне сочинит письмо, я не в состоянии! Я перепишу письмо я пошлю с деньгами. - И Тургенев, шагая по комнате, жалобным тоном восклицал: - Боже мой, к чему я все это наделал? Одно мне теперь ясно, что, где замешается женщина, там человек делается непозволительным дураком! Некрасов, помажь по губам Краевского, пообещай, что я ему дам скоро другой рассказ! - Тургенев засмеялся и продолжал: - Мне живо представляется мрачное лицо Краевского, когда он будет читать мое письмо! - и, передразнивая голос Краевского, он произнес: "Бесхарактерный мальчишка, вертят им как хотят в "Современнике"!" - Придется мне, господа, теперь удирать куда ни попало, если завижу на улице Краевского... О господа, что вы со мной делаете!

Когда Некрасов прочитал черновое письмо, то Тургенев воскликнул:

- Ну, где бы мне так ловко написать. Я бы просто бухнул, что находился в умопомешательстве, оттого и был у Краевского, а когда припадок прошел, то и возвращаю деньги.

С тех пор Тургеневу был открыт неограниченный кредит в "Современнике".

Раз, после выпуска книжки, у нас собралось обедать особенно много гостей. После обеда зашел общий разговор о том, как было бы хорошо, если бы разрешили издать сочинения Белинского, - тогда дочь его была бы обеспечена.

- Господа, - воскликнул вдруг Тургенев, - я считаю своим долгом обеспечить дочь Белинского. Я ей дарю деревню и двести пятьдесят душ, как только получу наследство¹.

¹ (См. коммент. 27 на с. 450)

Это великодушное заявление произвело большой эффект. В честь Тургенева был провозглашен тост. Один из литераторов даже прослезился и, пожимая руку Тургенева, проговорил: "Великодушный порыв, голубчик, великодушный!"

Когда восторги приутихли, я обратилась к сидевшему рядом со мной Арапетову и сказала ему:

- Я думала, что уже сделалось анахронизмом дарить человеческие души; однако, как вижу, ошиблась.

Мое замечание произвело эффект совсем другого рода. Многие из гостей посмотрели на меня с нескрываемой злобой, а Некрасов и Панаев сконфуженно пожали плечами. Иногда я была не в силах совладать с собой; бывало, долго слушаю, что говорят кругом, и неожиданно для самой себя выскажу какое-нибудь замечание, хотя я вполне сознавала всю бесполезность моих замечаний; кроме неприятностей, из этого ничего не выходило.

Полистная плата Тургеневу с каждым новым произведением увеличивалась. Сдав набирать свою повесть или рассказ, Тургенев спрашивал Некрасова, сколько им забрано вперед денег. Он никогда не помнил, что должен журналу.

- Да сочтемся! - отвечал Некрасов.

- Нет! Я хочу, наконец, вести аккуратно свои денежные дела.

Некрасов говорил цифру тургеневского долга.

- Ой, ой! - восклицал Тургенев. - Я, кажется, никогда не добьюсь того, чтобы, дав повесть, получить деньги: вечно должен "Современнику"! Как хочешь, Некрасов, а я хочу скорей расквитаться, а потому ты высчитай на этот раз из моего долга дороже за лист; меня тяготит этот долг.

Некрасов хотя морщился, но соглашался, а Тургенев говорил: "Напишу еще повесть и буду чист!"

Но не проходило и трех дней, как получалась записка от Тургенева, что он зайдет завтра и чтоб Некрасов приготовил ему пятьсот рублей, - "до зарезу мне нужны эти деньги", - писал он.