Аннибалова клятва

"О, блаженство, блаженство, блаженство уединенной, неторопливой работы!" Тихая петербургская улица. Комната с камином и удобными вольтеровскими креслами. Ни шума, ни грохота...

Экзамены идут успешно. Тургенев отлично ответил на вопросы профессоров... О том, "что достоверного может почерпнуть история из произведений поэтов", он дает письменный ответ: эпические поэмы представляют нам "всю жизнь народа, его нравы, религию, игры, учреждения, весь его общественный и домашний быт...".

Поэзия не забава, не развлечение - в поэзии заключена душа народа... Даже во время экзаменов Тургенев продолжает писать - из-под его пера выходят веселые куплеты, сценки из итальянской жизни. В письмах к Бакуниным в Москву он перечисляет все, над чем работает: "Искушение С. Антония", "Встреча", "Рыбаки"... Татьяне Александровне посвящает стихотворение, начинающееся так:

Осенний вечер... Небо ясно: 
А роща вся обнажена - 
Ищу глазами я напрасно: 
Нигде забытого листа 
     Нет - по песку аллей широких 
     Все улеглись - и тихо спят, 
     Как в сердце грустном дней далеких 
     Безмолвно спит печальный ряд.

Он следует за Пушкиным. В его стихах - простота и искренность.

Наконец приходит май... Что принесет ему нынешняя весна?

Экзамены окончены. Надежды же на получение кафедры развеяны навсегда.

Ученые занятия оставлены. Впереди служба в угоду матушке. Литература - зыбкий, ненадежный путь в жизни! В состоянии душевного разброда он едет в Спасское. Туда приходят к нему вести от Михаила Бакунина. Друг настойчиво зовет его в Германию. Им нужна встреча, и оба ищут друг друга. Он находит Бакунина в Дрездене. Они по-прежнему откровенны. Бакунин также расстался с мечтами об ученой карьере. У него новые планы. Михаил сошелся с немецкими революционерами и понял, в чем состоит его жизненное призвание: он твердо становится на рискованную дорогу революционера. Бакунин просит друга, соблюдая величайшую осторожность, доставить родным письма.

- У меня предчувствие, что на этот раз осматривать пассажиров будут особенно рьяно.

В Россию Тургенев увозил экземпляры "Немецкого ежегодника наук и искусств" со статьей Мишеля "Реакция в Германии". "Страсть к разрушению - творческая страсть", - писал он. Статья была подписана псевдонимом Жюль Элизар.

В письме к брату Николаю он сообщал: "После долгого размышления и по причинам, которые объяснит тебе Тургенев, я решился никогда не возвращаться в Россию. Не думай, чтобы это было легкомысленным решением; оно связано с внутреннейшим смыслом моей прошедшей и настоящей жизни. Это моя судьба, жребий... Я не гожусь теперешней России, я испорчен для нее, а здесь я чувствую, что я хочу еще жить, я могу здесь действовать..."

- Прощай, друг! - говорил Бакунин, расставаясь с Тургеневым. - Хорошо, что мы еще раз увиделись: мы узнали друг друга, и я уверен, что, где бы нам ни пришлось встретиться и в каких бы обстоятельствах мы ни были, мы пожмем друг другу руки.

...Через несколько лет бывший гегельянец превратился в "отрицателя основ", анархиста-бунтаря. Его ожидали аресты, смертный приговор и, наконец, выдача русским властям. Бакунин вернулся в Россию, чтобы просидеть шесть лет в равелине Петропавловской крепости и в Шлиссельбурге, перенести сибирскую ссылку...

Расставшись с мечтами о науке, Тургенев серьезнее взялся за перо. Он пишет поэму, которая представляет собой ряд поэтических сцен из современной ему жизни.

"Вы, может быть, скоро обо мне услышите", - сообщает он из Петербурга в Москву Бакуниным.

Весною 1843 года появилась в печати его первая поэма - "Параша". Он подписывает ее буквами Т. Л. - Тургенев-Лутовинов. 1843 год оказывается началом дружбы с Белинским. Можно предположить, что на квартиру критика Тургенев пришел с поручением Бакунина. Его представил друг Варвары Александровны, сестры Мишеля. Тургенев, осведомленный о замыслах его, мог изложить Белинскому идею организации за границей "русской колонии революционеров", о чем мечтал в ту пору М. Бакунин.

Встреча Тургенева и Белинского стала началом их дружбы. На Белинского Тургенев произвел самое благоприятное впечатление: "Это человек необыкновенно умный, да и вообще хороший человек".

С этого дня начались встречи, беседы, споры, в которых оба отводили душу.

"Отрадно встретить человека, самобытное и характерное мнение которого, сшибаясь с твоим, извлекает искры... Русь он понимает. Во всех его суждениях виден характер и действительность", - говорил Белинский о Тургеневе.

Между тем, по настоянию Варвары Петровны, Тургенев устраивается на службу. Он едет за благословением к матушке. С собой везет только что вышедшую поэму "Параша". К великому изумлению сына, матушка благосклонно отозвалась о ней.

- Я вижу в тебе талант. Без шуток - прекрасно. В "Отечественных записках" разбор справедлив... Я горжусь, что моему сыну приходили такие мысли, новые... Сейчас подают мне землянику. Мы, деревенские, все реальное любим. Итак, твоя "Параша", твой рассказ, твоя поэма... пахнет земляникой!

В "Отечественных записках" разбор "Параши" дал Белинский. Быть может, критик и узнал автора, но желание молодого поэта было остаться в неизвестности. Разбор оказался в высшей степени доброжелательным. "Прочли мы поэму, не только написанную прекрасными поэтическими стихами, но и проникнутую глубокой идеей, полнотой внутреннего содержания, отличающуюся юмором и иронией".

Поэма продолжала пушкинскую традицию, стих автора "обнаруживает необыкновенный поэтический талант, а верная наблюдательность, глубокая мысль, выхваченная из тайника русской жизни, изящная и тонкая ирония, под которой скрывается столько чувства, - все это показывает в авторе, кроме дара творчества, сына нашего времени, носящего в груди своей все скорби и вопросы его".

Белинский ввел Тургенева в круг петербургских литераторов. Вскоре начинающий писатель сошелся и подружился с Н. А. Некрасовым, И. И. Панаевым, Д. В. Григоровичем, П. В. Анненковым, Владимиром Соллогубом, несколько позднее встретился и завязал добрые отношения с И. А. Гончаровым и Ф. М. Достоевским. Недолгая служба в канцелярии министерства внутренних дел проходила под руководством В. И. Даля, известного писателя и составителя "Толкового словаря живого великорусского языка".

Первое знакомство с вернувшимся из новгородской ссылки А. И. Герценом не стало началом их дружеских отношений: Герцен не понял молодого поэта. Он хотя и увидел в нем и ум и образованность, но признал его "натурой внешней". Долгая, прочная дружба между ними возникла значительно позднее.

В эти годы огромное и плодотворное влияние на Тургенева оказывал Белинский.

Дружба их продолжалась до самой смерти великого критика.

Осенью 1843 года в Петербург приехала итальянская опера. В составе труппы находилась двадцатидвухлетняя певица Полина Гарсиа Виардо. Это был первый ее дебют в России.

Музыкальный мир высоко оценивал талант Виардо. Ею восхищались Гуно и Лист, Мейербер и Вагнер, русские композиторы М. Глинка и А. Рубинштейн.

Петербург восторженно приветствовал знаменитую актрису.

Газеты помещали сведения из ее биографии.

На сцене Большого театра Виардо выступала в ролях Дездемоны, Анины (опера "Сомнамбула" Беллини), Церлины ("Дон-Жуан" Моцарта). К восторгу петербургской публики, она исполняла по-русски романс Алябьева "Соловей".

Тургенев был очарован голосом и игрой Виардо. Он не пропускал ни одного спектакля. Его восторженные отзывы об итальянцах и в особенности об игре Виардо не ускользнули от друзей. "Он теперь весь погружен в итальянскую оперу и, как все энтузиасты, очень мил и очень забавен", - писал Татьяне Бакуниной Белинский.

Муж Полины Виардо - Луи Виардо, литератор и переводчик, оказался страстным охотником. Это дало повод Тургеневу познакомиться с ним. А вскоре, 1 ноября 1843 года, он был представлен знаменитой певице.

"Мне его представили со словами: это молодой русский помещик, славный охотник, интересный собеседник и плохой поэт..." - вспоминала Виардо.

Увлечение Тургенева оказалось не мимолетным. Оно перешло в преданную дружбу, поклонение, любовь. Любовь эта наложила неизгладимую печать на всю жизнь Тургенева. Во имя ее он многим пожертвовал, много пережил, сохраняя верность ей до последнего часа своей жизни.

По прошествии семи лет он писал Виардо: "Я ходил сегодня взглянуть на дом, где я впервые семь лет тому назад имел счастье говорить с Вами. Дом этот находится на Невском против Александровского театра; Ваша квартира была на самом углу - помните ли Вы? Во всей моей жизни нет воспоминаний более дорогих, чем те, которые относятся к Вам..."

А жизнь шла своим чередом. По-прежнему писались стихи, изредка появлялись они в "Отечественных записках". Грустью веяло от них. Разлука, несостоявшаяся любовь - мотивы, не покидающие поэта. "Один, опять один...", "Цветок", "Через поля к холмам тенистым..." - стихотворения, посвященные воспоминаниям об утраченной любви.

Отношения с матерью становились все труднее. Приезды в Спасское оставляли раны. Ради него матушка смягчалась к своим "людям". Но что значили эти порывы милости перед постоянным мучительством! Сегодня лакей за малейшее неподчинение сослан в изгнание... Назавтра мальчик, забывший положить барыне в коляску бутылку ее любимого вина, от страха, что будет наказан, - застрелился! И так день за днем. Страх, слезы, горе...

По понятиям матери, все были виноваты перед нею! Сыновья выходили из-под ее власти. Старший, Николай, сошелся с ее камеристкой Анной Шварц. Из Петербурга доходили слухи, что сын имеет детей и только ждет ее благословения на брак. Она сама ездила в Петербург узнать правду о сыне. Направлен был с той же целью и ее камердинер Федор Иванович. Верный слуга оказал услугу не ей, а сыну Николаю. Он скрыл от госпожи, что сын ее давно повенчан с Анной Шварц. Обнаружив обман, Варвара Петровна в гневе схватилась за тяжелый костыль дяди. Не подоспей деверь Николай Николаевич, участь верного камердинера была бы печальна.

Наутро разжалованного Федора Ивановича, в лаптях и старом бурнусе, сослали в дальнюю деревню, разлучив с семьей.

Слухи об увлечении Ивана Полиной Виардо также дошли до нее. Она скрывала раздражение, ревность, вызывала сына к себе, надеясь отвлечь его, удержать, а он рвался прочь из родного гнезда.

Итальянская труппа выступала в Москве. Варвара Петровна ездила в театр послушать знаменитую певицу. Вернувшись домой и расхаживая по комнате, она с болью в сердце признавалась сама себе: "Хорошо поет, проклятая цыганка!"

Ревность к "проклятой цыганке" все мучительнее овладевала ею. Сын же следом за труппой отправился в Европу.

С горечью сообщала она своей подруге: "Иван уехал отсюда дней пять с итальянцами, располагает ехать за границу с ними же или для них!"

Однако Иван неожиданно после Европы вернулся в Спасское. Он охотился, много работал для нового журнала, который теперь издавали его друзья - Некрасов и Панаев. Журнал этот, "Современник", перешел из рук Плетнева к группе молодых литераторов, душою которых был Белинский. О дружбе с литераторами матушка знала и с трудом сдерживала раздражение. Первый же предлог вызвал вспышку ее гнева. Сын обмолвился, что на его сочинения написана критика.

- Тебя, дворянина Тургенева, судит какой-то попович?!

- Да помилуй, - успокаивал ее сын, - критикуют, значит, заметили, и я этим счастлив!

- Тебя осудили! - негодовала матушка. - Тебя будут дураком звать, а ты будешь кланяться! К чему ваше воспитание, к чему все гувернеры, профессора, которыми я вас окружала...

Макушка задыхалась от негодования:

- Один бросил меня из-за женщины, ему ни в чем не равной, другой - ты, мой Вениамин, - в писатели пустился... И эта, эта... проклятая цыганка!

Слезы... Истерика...

Перед отъездом сына - новая сцена. Страдания людей заставили Ивана Сергеевича обратиться к матери.

- Моим людям плохо жить?! - остановила она горячо говорившего сына. - Все у меня одеты, обуты, кормлены, да еще жалованье получают!

- Но ведь каждый дрожит перед тобой!

- Ну что же, так и должно быть!

- Нет, нет, ты вообрази - всю жизнь страх! Один страх!

- Какой страх? Про что ты говоришь? - волновалась Варвара Петровна.

- Я высказываю тебе свое убеждение! Я нахожу, что крепостной человек - не человек, а предмет, его можно передвигать, разбивать, уничтожать...

Сын уезжал теперь из Спасского с намерением долго не возвращаться в Россию... В первом номере "Современника" за 1847 год он поместил небольшой очерк "Хорь и Калиныч", начинавший задуманные им "Записки охотника", над которыми он собирался продолжить работу за границей.

"Мне необходимо нужно было удалиться от моего врага затем, чтобы из самой моей дали сильнее напасть на него. В моих глазах враг этот имел определенный образ, носил известное имя: враг этот был - крепостное право. Под этим именем я собрал и сосредоточил все, против чего я решился бороться до конца - с чем я поклялся никогда не примиряться... Это была моя Аннибаловская клятва..."