В кругу "Современника"

Рис. 4

Настоящий успех, глубокое творческое удовлетворение, широкая и громкая популярность - все это пришло к Тургеневу вместе с рождением нового, некрасовского "Современника", который сразу стал самым передовым журналом своего времени. Период отношений с "Современником" и его кругом - это период наивысших художественных достижений Ивана Сергеевича Тургенева.

До возникновения нового журнала Белинский вел критический отдел в "Отечественных записках", и друзья его, в том числе Некрасов и Тургенев, печатались там же. Редактор "Отечественных записок" А. А. Краевский не одобрял полемической горячности Белинского, страшился того политического направления, которое принимала деятельность великого критика-демократа, чуждался его непримиримости, его задора. Когда "неистовый Виссарион" только начинал печататься в Москве, Краевский отзывался о нем резко отрицательно. Но редактор "Отечественных записок" был опытным, умелым дельцом. Прошло несколько лет, и он понял, что имя Белинского может дать журналу новых подписчиков, увеличить его популярность, и в конце 30-х годов пригласил Белинского вести критический отдел. Белинский переехал в Петербург. Действительно, "Отечественные записки" стали ведущим журналом того времени, но настоящей творческой свободы Белинский не получил.

Он оказался заваленным механической журнальной работой в отделе библиографии. "Всем известно, - писал Тургенев, - какую обузу наваливал на Белинского расчетливый издатель журнала, в котором он участвовал. Какие сочинения не приходилось ему разбирать - и сонники, и поваренные, и математические книги, в которых он ровно ничего не смыслил!" Нужна была великая страстность бойца, чтобы в этих условиях не угаснуть, продолжать творческую работу, писать статьи, которые, едва выйдя из печати, становились знаменем всего передового в России. Белинский обладал этой страстностью и неукротимостью, но здоровье его трагически разрушалось, тем более что он не мог выбраться из бедности. "Боже мой, если бы я мог освободиться от этого человека, - говорил Белинский о Краевском, - я был бы, мне кажется, счастливейшим смертным... а между тем, что мне делать?.. где выход из этого положения?.. Если бы только вы могли вообразить, с каким ощущением я всякий раз иду к нему за своими собственными, трудовыми, в поте лица заработанными деньгами!"

В 1846 году Некрасов с Панаевым решили основать новый журнал, который смог бы стать трибуной Белинского, дал бы великому критику и тем молодым авторам, которые группировались вокруг него, возможность свободной творческой работы.

У Некрасова не было средств для основания журнала, но он обладал неоценимыми качествами редактора и руководителя литературного органа. К тому же у него был опыт издания альманахов.

Иван Иванович Панаев, молодой литератор, друг Некрасова, искренне преданный передовой русской литературе, благоговел перед Белинским, а впоследствии верно оценил и горячо полюбил Добролюбова. Он сделал основной денежный вклад в дело создания нового журнала.

Собственно, основать совсем новый журнал было нельзя. Правительство считало, что в России и так слишком много журналов, от которых самодержавие терпит только одни неприятностей, и решительно запретило издание новых. Но можно было перекупить право на издание какого-нибудь уже существующего журнала. Некрасов и Панаев так и сделали. После долгих раздумий и обсуждений остановились на "Современнике", который был основан Пушкиным, но потом в руках П. А. Плетнева все более и более терял свое значение. Привлекало превосходное название и великолепная родословная этого журнала, рожденного великим гением Пушкина. Профессор Плетнев согласился уступить на выгодных условиях свои издательские права.

В январе 1847 года вышел в свет первый номер некрасовского "Современника", которому отныне предстояло играть ведущую роль в литературной и общественной жизни России.

Тургенев не мог вложить в это дело ни денег, которых не имел, ни солидных деловых качеств, которыми не обладал. Тем не менее он принял самое горячее участие в организации нового журнала. "Многие из его товарищей, - писал П. В. Анненков, - видевшие возникновение "Современника" 1847 года, должны еще помнить, как хлопотал Тургенев об основании этого органа, сколько потратил он труда, помощи советом и делом на его распространение и укрепление". В течение многих лет Тургенев не только сам был одним из активнейших авторов "Современника", но и привлекал к участию в этом журнале лучшие литературные силы России, не жалел времени на работу с молодыми авторами, чтение их рукописей, отбор их для журнала.

В "Современнике" образовался круг ближайших сотрудников. Чаще всего собирались у Панаевых. Хозяйка дома Авдотья Яковлевна Панаева была гостеприимна, приветлива. Впоследствии она выступила в прозе соавтором Некрасова.

Некрасов, Тургенев, Гончаров, Григорович, Анненков, Боткин - молодые, даровитые, влюбленные в литературу - собирались на дружеские обеды; обстановка была веселой, непринужденной. Белинский любил проводить вечера в этом кругу, и его присутствие, не смущая веселья, заставляло строже относиться не только к своим словам и поступкам, но и к мыслям.

В "Современнике" в 1847 году печатались первый роман Гончарова ("Обыкновенная история"), вторая часть знаменитой повести Герцена "Кто виноват?", его же повесть "Доктор Крупов", стихи Некрасова, которые теперь занимали ведущее место в русской поэзии. О стихотворении "Еду ли ночью по улице темной..." Тургенев писал Белинскому в ноябре 1847 года: "И, во-первых, - скажите от меня Некрасову, что его стихотворение в 9-й книжке меня совершенно с ума свело; денно и нощно твержу я это удивительное произведение - и уже наизусть выучил". И, наконец, с первым же номером "Современника" пришла настоящая, большая слава к Тургеневу. Это произошло в какой-то степени неожиданно для него самого.

К тому времени Тургеневым начали овладевать сомнения: ему казалось, что он не выберется из посредственности, что нет у него большого дарования, что не стоило идти по этой дороге, и появилась мысль прекратить писательство. Организация нового журнала оживила его. Но Тургенев полагал, что для первого номера у него нет в запасе ничего хорошего. Он дал небольшое произведение, которое до тех пор не думал печатать. Это был "Хорь и Калиныч". Его определили как очерк и поместили в отделе "Смесь". Автор и издатели еще сами не понимали хорошенько, какое значение в литературе может иметь подобный "очерк". Панаев дал ему подзаголовок "Из записок охотника", хотя никаких дальнейших "Записок" у Тургенева в наличии не было.

Но сомнения и колебания очень быстро рассеялись, ибо успех "Хоря и Калиныча" превзошел все ожидания. Это произведение сразу было замечено читающей публикой, вызвало огромный интерес своей художественной новизной, дотоле неизвестным литературе углом зрения на русского крестьянина, незаурядным авторским мастерством. В редакцию "Современника" приходили письма с просьбами печатать дальше "Записки охотника". Тургенев взялся за перо, "Записки охотника" действительно стали серией и принесли автору громкую мировую славу.

На протяжении трех лет в "Современнике" был напечатан двадцать один рассказ из "Записок охотника". Уже в конце 1847 года Некрасов писал Тургеневу: "Рассказы ваши так хороши и такой производят эффект, что затеряться им в журнале не следует", - и предлагал издать "Записки охотника" отдельной книгой. Тургенев и сам подумывал об этом, а пока продолжал серию. Отдельное издание было осуществлено в 1852 году с прибавлением двадцать второго рассказа ("Два помещика"). Затем появились еще три вещи из "Записок охотника" ("Конец Чертопханова", "Стучит", "Живые мощи"), и в собрании сочинений Тургенева в 1880 году серия состояла уже из 25 рассказов. К ним отчасти примыкает по содержанию и форме "Муму". Кроме того, были задуманы еще два рассказа: "Русский немец и реформатор" и "Землеед". О последнем Тургенев впоследствии писал Анненкову: "В этом рассказе я передаю совершившийся у нас факт - как крестьяне уморили своего помещика, который ежегодно урезывал у них землю и которого они прозвали за то землеедом, заставив его скушать фунтов 8 отличнейшего чернозему. Сюжетик веселенький, как изволите видеть". Оба замысла остались незавершенными. О причинах этого Тургенев сказал сам в 1872 году: "...я знал, что никакая тогдашняя цензура их бы не пропустила".

"Записки охотника" - это художественная летопись русской крепостной деревни, необыкновенной силы обличительный документ, направленный против крепостничества. В этих рассказах Тургенев выступил против ненавистного врага, о котором он писал: "В моих глазах враг этот имел определенный образ, носил, известное имя: враг этот был - крепостное право. Под этим именем я собрал и сосредоточил все, против чего я решился бороться до конца - с чем я поклялся никогда не примириться... Это была моя Аннибаловская клятва..."¹

¹ (Аннибал (или Ганнибал) - карфагенский полководец. Вел многолетние победоносные войны, но в 202 г. до н. э. был разбит римлянами, а позже римляне потребовали его выдачи. Аннибал отравился, чтобы не сдаться врагу. Выражение "Аннибалова клятва" обозначает решимость бороться до конца, не сдаваться врагу)

В то же время "Записки охотника" - это истинно поэтический гимн русскому крестьянину. Впервые под пером Тургенева крестьянин выступил как человек огромного духовного богатства; крепостной стал литературным героем большого масштаба, первостепенного значения. "В русском человеке, - писал Тургенев, - таится и зреет зародыш будущих великих дел, великого народного развития".

Непобедимая душевная твердость, героизм, величайшая человечность крестьянки раскрыты в рассказе "Живые мощи"; неисчерпаемое богатство душевного мира крестьянских детей - в рассказе "Бежин луг". В "Записках охотника" крестьянин как личность неизмеримо выше помещика, крупнее и значительнее по типу и складу характера. По словам Белинского, автор "Записок охотника" "зашел к народу с такой стороны, с какой до него к нему еще никто не заходил".

О скрытых в недрах народа дарованиях пишет Тургенев в рассказе "Певцы". Певец Яков-Турок - это талант в самом высоком смысле слова. В его голосе "была и неподдельная глубокая страсть, и молодость, и сила, и сладость, и какая-то увлекательно-беспечная, грустная скорбь. Русская, правдивая, горячая душа звучала и дышала в нем, и так и хватала вас за сердце, хватала прямо за его русские струны". Этот голос "дрожал, но той едва заметной внутренней дрожью страсти, которая стрелой вонзается в душу слушателя".

Изображение помещиков в этой серии обнажило звериную сущность крепостничества. Особенно страшен "цивилизованный" европеизированный помещик Пеночкин из рассказа "Бурмистр". Об этом герое В. И. Ленин писал: "Перед нами - цивилизованный, образованный помещик, культурный, с мягкими формами обращения, с европейским лоском. Помещик угощает гостя вином и ведет возвышенные разговоры. "Отчего вино не нагрето?" - спрашивает он лакея. Лакей молчит и бледнеет. Помещик звонит и, не повышая голоса, говорит вошедшему слуге: "Насчет Федора... распорядиться"... Тургеневский помещик... не идет сам в конюшню присматривать за тем, хорошо ли распорядились выпороть Федора. Он настолько гуманен, что не заботится о мочении в соленой воде розог, которыми секут Федора". Ленин увидел в этом образе "гуманного", "цивилизованного" крепостника типический характер "героя всероссийской конюшни"¹ и в эпоху подавления революции 1905 года воспользовался им для раскрытия истинного характера правительственной политики.

¹ (Ленин В. И. Памяти графа Гейдена (Чему учат народ наши беспартийные "демократы"?). - Полн. собр. соч., т. 16, с. 43, 44)

П. В. Анненков рассказывает, что во всех кругах русского общества на "Записки охотника" смотрели "как на проповедь освобождения крестьян". Это вызывало все большую настороженность правительства, которое особенно ясно поняло всю силу обличительного пафоса "Записок охотника", когда они были собраны воедино в отдельном издании (в 1852 году). Тогда все увидели, что это, говоря словами И. С. Аксакова, "стройный ряд нападений, целый батальный огонь против помещичьего быта".

Теперь Тургенев уже не уносится фантазией под синие небеса Греции или Италии, как это было в его юности, а любовно рисует живую природу средней полосы России, места, отлично знакомые, исхоженные им самим вдоль и поперек с охотничьим ружьем и собакой. Бежин луг, Чаплыгинский лес, речка Зуша, Льгов - это действительные названия, а охотник Ермолай - это бывший крепостной Варвары Петровны Афанасий Иванов, влюбленный в природу.

И. А. Гончаров писал на родину из кругосветного путешествия: "Иногда мне бывает просто лень писать, тогда я беру, - как вы думаете, что? - книжку Ивана Сергеевича... И вчера, именно вчера случилось это: как заходили передо мной эти русские люди, запестрели березовые рощи, нивы, поля... - и прощай Шанхай, камфарные и бамбуковые деревья и кусты, море, где я - все забыл. Орел, Курск, Жиздра, Бежин луг - так и ходят около".

Переводы "Записок охотника" на иностранные языки донесли и до западного читателя живое чувство русской природы.

"Я с глубоким восхищением прочел "Записки охотника", - вспоминал известный французский писатель Альфонс Доде, - и эта книга великого романиста, на которую я напал случайно, привела меня к близкому знакомству с другими его сочинениями. Прежде чем встретиться, мы уже были соединены нашей общей любовью к природе в ее великих проявлениях. Обыкновенно описательный гений имеет только глаза и довольствуется картиной. У Тургенева же есть обоняние и уши. Все чувства его имеют двери, которые распахиваются настежь и каждому чувству служат сообщением со всеми остальными. Он поглощает ароматы деревьев, звуки вод, прозрачность неба; он весь отдается, без расчета на эффект, этой музыкальной гармонии своих чувств". Доде отмечал также, что "Записки охотника" много способствовали делу освобождения крестьян и сравнивал их по значению в борьбе с рабством с "Хижиной дяди Тома". Жорж Санд была восхищена рассказом "Живые мощи" и писала Тургеневу: "Мы все должны пойти в ученье к вам".

А позже русский мальчик Алеша Пешков, живя "в людях", с жадностью прочитал "удивительные "Записки охотника". Когда он сам стал великим писателем, то вспоминал о них в числе других книг русских авторов: "Эти книги вымыли мне душу, очистив ее от шелухи впечатлений нищей и горькой действительности; я почувствовал, что такое хорошая книга, и понял ее необходимость для меня".

Передав Панаеву первый рассказ из цикла "Записок охотника", сам автор в январе 1847 года выехал за границу. Ухудшилось здоровье, не хотелось расставаться с семьей Виардо, но главная причина была даже не в этом. О главной причине своего отъезда сам Тургенев писал следующее: "Я не мог дышать одним воздухом, оставаться рядом "с тем, что я возненавидел... Мне необходимо нужно было удалиться от моего врага затем, чтобы из самой моей дали сильнее напасть на него". Речь шла о том самом враге, имя которому было - крепостное право.

Тургенев не был политическим деятелем в прямом смысле этого слова. Его протест заключался в его произведениях. Житейски он был человеком уступчивым, не деловитым. Внутри крепостнической России, в живых повседневных отношениях он мог оказаться недостаточно твердым и последовательным. Этим во многом объясняется стремление Тургенева установить дистанцию для того, чтобы повести "батальный огонь против помещичьего быта", против крепостнических порядков в целом. Он говорил: "...знаю только, что я, конечно, не написал бы "Записок охотника", если б остался в России". Его упрекали в отсутствии национального чувства, в излишней приверженности к Западу, а он отвечал на это: "Я полагаю... что нас хоть в семи водах мой, - нашей, русской сути из нас не вывести".

Тургенев никогда не терял своей "русской сути": его творческие интересы всегда лежали в области русской литературы, он удивительно умел схватывать основные проблемы общественной жизни России. Но ему понадобилось уехать, чтобы оторваться от дворянского мира, к которому он сам принадлежал, чтобы не дышать его воздухом.

Помимо всего прочего, в решении Тургенева уехать сыграла свою роль и невозможность наладить отношения с матерью, в результате чего он нередко оказывался в ложном и тяжелом положении.

Отъезд его совпал с отъездом супругов Виардо из России в Берлин, куда певица ехала на гастроли. Тургенев сопровождал друзей и некоторое время оставался в этом городе, связанном для него с целым рядом воспоминаний юности, студенчества, мечтаний и сомнений.

Внешне город не изменился, но во внутренней жизни Берлина произошли перемены. Пылкие лекции Вердера теперь едва собирали нескольких слушателей, так называемая "чистая" наука уже не увлекала молодежь, появились новые интересы, новые стремления, гораздо более связанные с живой общественной и политической борьбой. Одно имя, ставшее широко известным еще в студенческие годы Тургенева, приобретало все больший и больший авторитет. "Среди всех, кто пописывает теперь в Германии, Фейербах - единственный человек, единственный характер и единственный талант", - утверждал Тургенев, который к этому времени и сам все более увлекался материализмом Фейербаха.

Ко времени отъезда Тургенева из России болезнь Белинского стала принимать истинно угрожающий характер. Денежные дела его немного поправились: "Современник" купил у него материалы, которые Белинский собирал, думая издать литературный альманах. Это было очень кстати, так как сам он едва ли справился бы с финансовой стороной издания. Теперь Белинский получил возможность лечиться за границей. В начале мая 1847 года он поехал на воды в Германию, в Зальцбрунн.

Тургенев выехал из Берлина навстречу Белинскому. П. В. Анненков рассказывает: "И. С. Тургенев... немедленно отправился навстречу неопытного вояжера¹, мало разумевшего по-немецки и никогда еще не покидавшего своей родины, в Штеттин, где и принял его под свое покровительство. Оба они и прибыли через Берлин в Обер-Зальцбрунн, поселясь в чистом деревянном домике с уютным двориком на главной, но далеко не блестящей улице бедного еще городка".

¹ (Путешественника)

Здоровье Белинского было настолько плохо, что он почти никуда не выходил и большей частью лежал. Зальцбруннский доктор на все расспросы отвечал только одно: "Да, ваш приятель очень болен".

И тем не менее в квартире, занимаемой Белинским и Тургеневым, установился тот характерный стиль жизни, без которого не мог обходиться великий критик. Чтение, работа, обсуждение острых, животрепещущих вопросов. Свои любимые споры с Тургеневым Белинский обычно начинал словами: "Мальчик, берегитесь, я вас в угол поставлю". Но Тургенев именно теперь, в тесном общении с Белинским, показал, что он уже не мальчик. В этом деревянном домике был написан знаменитый "Бурмистр" - самый обличительный и непримиримый рассказ из "Записок охотника".

В тот год Белинский был особенно взволнован выходом в свет реакционной книги Гоголя "Выбранные места из переписки с друзьями".

Предшествовавшие ей гениальные творения Гоголя были тем художественным материалом, на который Белинский главным образом опирался, создавая свою теорию реализма. Гоголевские произведения помогали ему осознать взаимосвязь любви художника к жизни действительной с острой критикой ее пороков. Творчество Гоголя было для Белинского школой критического реализма, знаменем передового искусства России.

Но сам Гоголь не мог понять, что истинная любовь к родине неотделима от ненависти к ее угнетателям, ко всей системе порабощения народа. Отсюда - трагические противоречия, терзавшие Гоголя, отсюда же и его реакционные "Выбранные места из переписки с друзьями", в которых он встал на защиту самодержавия, крепостного права и церкви.

Эта книга вызвала возмущение всей передовой России, тех самых людей, которые глубоко чтили Гоголя-художника. В своей рецензии в "Современнике" Белинский, скованный цензурными запретами, ограничился тем, что процитировал наиболее вопиющие утверждения автора "Выбранных мест из переписки с друзьями" с небольшим комментарием.

Гоголь же удивился тому, что Белинский, так высоко ценивший его творчество, на этот раз отнесся к его книге отрицательно. Он прислал в Зальцбрунн два письма: одно - жившему там в то время Анненкову с сетованиями на то, что публика плохо приняла его последнюю книгу, и приветом Белинскому, а другое в том же конверте - самому Белинскому.

Больной рассеянно слушал чтение писем, но вот дошло до строчек, в которых Гоголь писал, что Белинский сурово отозвался о "Выбранных местах из переписки с друзьями" потому, что он-де на него, Гоголя, лично обижен. Белинский мгновенно вспыхнул и сказал: "А, он не понимает, за что люди на него сердятся, надо растолковать ему это - я буду ему отвечать". Так родилось знаменитое письмо Белинского к Гоголю, бессмертный документ бесцензурной демократической печати, разошедшийся в списках по всей России. Это была страстная обвинительная речь против самодержавия, церкви, помещичьей власти. Это было пламенное выступление в защиту народа.

Тургенев, который обычно не указывал даты и места написания произведения, под рассказом "Бурмистр" подписал: "Зальцбрунн, в Силезии, июль, 1847". Это тот самый город, год и месяц, которыми помечено письмо Белинского к Гоголю. Тургенев таким образом подчеркнул, что "Бурмистр" создавался в период тесного общения с "неистовым Виссарионом".

Вскоре Тургенев покинул Зальцбрунн. Он решил ненадолго съездить в Берлин, повидаться с друзьями, а Белинский и Анненков отправились в Париж.

Туда же приехал Тургенев и стал спутником и "путеводителем" Белинского по Парижу. Но хотя здоровье больного в это время немного улучшилось, он осматривал город как бы по обязанности. Однажды они с Тургеневым пришли на площадь Согласия.

- Не правда ли, - спросил Белинский, - ведь это одна из красивейших площадей в мире?

Тургенев ответил утвердительно.

- Ну и отлично, - сказал Белинский. - Так уж я и буду знать, - и в сторону, и баста! - и заговорил о Гоголе.

Все помыслы, все стремления и интересы этого человека были связаны с Россией. Но когда позже, уже дома, до него дошли вести о революционных событиях во Франции, Белинский горько досадовал на то, что друзья не помогли ему увидеть в Париже предвестия революции. Белинский выехал в Россию в августе.

Весной 1848 года Белинского не стало. Снедаемый тяжелым недугом, который неумолимо развивался от непосильного труда и лишений, под угрозой ареста и ссылки, которых не миновать было бы автору письма к Гоголю, преждевременно погиб в расцвете творческих сил лучший друг и учитель Тургенева, его горячо любимый "отец и командир". Эта утрата оказалась невосполнимой. Никогда больше не было у Тургенева такого друга и такого учителя.