Начало пути

Рис. 3

Годы учения закончились, начиналась самостоятельная жизнь. Тургенев представлял себе будущее как служение науке в университете на кафедре философии.

Однако, богато наделенный даром фантазии, мастерский рассказчик, любящий по-юношески щегольнуть неожиданным парадоксом, он и в Петербурге, и в Москве производил впечатление человека одаренного, но не солидного ученого.

Тургенев поехал в Спасское. Варвара Петровна была счастлива увидеть сына, а сын рад был установлению мира в семье. Мать целые дни придумывала, чем бы угодить ему, заказывала его любимые кушанья, посылала в его флигель большие банки варенья, которое необыкновенно быстро истреблялось с помощью дворовых ребятишек. Для них молодой барин был свой человек.

Не терпевшая собак Варвара Петровна позволяла Наплю постоянно находиться на балконе, потому что это была "Ванечкина собака", и даже из своих рук кормила Напля сладостями. Вообще-то ей частенько приходилось терпеть "Ванечкиных собак": сын страстно любил охоту, а между 1841 и 1846 годами он обычно летом жил в Спасском.

В октябре 1841 года Тургенев поехал в Премухино и провел там шесть дней. Он давно туда собирался, Михаил Бакунин писал из Германии родным еще в мае: "Тургенев оставляет нас и возвращается в Россию. Он... через две с половиной недели будет у вас в Премухине... Примите его, как друга и брата... Я знаю, вы его полюбите".

Действительно, Тургенев вызвал у премухинской молодежи самую горячую симпатию. Он тоже полюбил молодых Бакуниных, хотя и замечал в них некоторую излишнюю восторженность, постоянную готовность к душевным излияниям. Тургенев называл их не иначе, как "дети", несмотря на то, что сам был тогда еще несколько восторженным юношей. Но, по-видимому, такой наглядный пример наивно-романтических душевных откровений действовал на него отрезвляюще, вызывая добрую и одновременно ироническую улыбку.

Двое из молодых Бакуниных были особенно покорены обаянием Тургенева - Алексей и Татьяна. Алексей Александрович писал сестрам из Москвы 18 октября: "Вот, девочки, встал спозаранку, да и пишу вам. Тургенев в Москве, чудный человек!" 22 октября он же писал: "Сестры! С чего начать? Вот с чего: Тургенев чудный человек, какого я еще до сих пор не встречал". 23 октября: "Тургенев чудный человек... Он брат нам, и я ему готов вверить все, все без всякого сомнения - никогда не видал человека, открытее и прямее Тургенева. Когда пробудешь с ним полчаса, то чувствуешь себя и свободнее и достойнее, и все мелкие заботы и пр. все к черту, так он сам часто выражается". 27 октября: "Вчера у нас был Тургенев, много с ним говорили. Я опять повторяю: он чудный, живой, одухотворяющий человек. В его присутствии все способности духа согреваются живым огнем и вытягивают и схватывают все жадно. Ну да одним словом - чудный человек!"

Очень серьезно увлеклась Тургеневым Татьяна Александровна Бакунина. В кругу родной семьи она видела Тургенева дважды по нескольку дней (в октябре в Премухине и в декабре в Торжке, куда он тоже заезжал к ним). Этого оказалось достаточно, чтобы она влюбилась в молодого человека настолько, что даже заболела. Тургеневу нравилась Татьяна Бакунина, но он, видимо, не ожидал, что их отношения приведут к такой глубокой страсти. Когда расхворавшаяся Татьяна Александровна поселилась в Москве у своей тетки, Тургенев и не подозревал о причине ее болезни. Алексей Бакунин "представил Тургенева к тетеньке", и молодые люди стали часто видеться. В своих стихах Тургенев называл Татьяну Александровну "друг души задумчивой моей". А она писала брату Николаю о своей любви к Тургеневу: "Да, когда я склоняюсь перед ним - я склоняюсь перед самим богом, которого я вижу в нем..."

Нелегко выступать в роли "бога". Как ни мила была Татьяна Александровна, как ни привлекала в ней задушевность и глубина переживаний, но Тургенев видел, что не может ответить ей тем же чувством. Появилось ощущение какой-то неловкости, смутное чувство вины. Назревал неизбежный разрыв.

В марте 1842 года Тургенев писал Татьяне Бакуниной: "Мне невозможно оставить Москву, Татьяна Александровна, не сказавши Вам задушевного слова. Мы так разошлись и так чужды стали друг другу, что я не знаю, поймете ли Вы причину, заставившую меня взять перо в руки... Но я бы не так, хотя на время, хотел расстаться с Вами". Называя Татьяну Александровну "моя добрая, прекрасная сестра", Тургенев пишет: "... Я никогда ни одной женщины не любил более Вас - хотя не люблю и Вас полной и прочной любовью". Письмо заканчивалось словами: "Прощайте, я глубоко взволнован и растроган, - прощайте, моя лучшая единственная подруга".

В Москве Тургенев жил в доме матери. Он много занимался, готовясь к научной деятельности. Сюда, на Остоженку, заходил Грановский, уже серьезный ученый. Здесь проводил вечера Алексей Бакунин.

В то же время Тургенев знакомился с московским обществом. Особенно часто он бывал у опального генерала Михаила Федоровича Орлова.

М. Ф. Орлов, ставший генералом в 25 лет, был участником Бородинского сражения, а в 1814 году принял городские ключи Парижа. Он боролся против жестокостей военной муштры, пытался хотя бы в своем полку уничтожить наказание палками, был близок к декабристам. Теперь ему был запрещен выезд из Москвы. "Бедный Орлов был похож на льва в клетке, - писал о нем Герцен. - Везде стукался он в решетку, нигде не было ему простора, ни дела, а жажда деятельности его снедала... Он был очень хорош собой; высокая фигура его, благородная осанка, красивые мужественные черты, совершенно обнаженный череп, и все это вместе, стройно соединенное, сообщало его наружности неотразимую привлекательность". Московская интеллигенция любила дом Орлова. Здесь Тургенев познакомился с поэтом Я. П. Полонским, с которым впоследствии был очень дружен.

С удовольствием посещал Тургенев семью Елагиных, к которой принадлежали и братья Киреевские. Их интересы сосредоточивались на вопросе об исторических судьбах России, но они решали его в славянофильском духе. По-видимому, здесь Тургенев впервые познакомился со славянофильскими теориями, которые его, однако, не удовлетворяли. У Елагиных бывал Гоголь, с которым Тургенев там дважды встречался.

По-прежнему Тургенев увлекается театром. Па московской сцене царили М. С. Щепкин, лучший исполнитель гоголевских ролей, и трагик П. С. Мочалов. Начинал свой сценический путь Пров Михайлович Садовский, родоначальник семьи актеров Садовских, впоследствии прославившихся своей игрой в пьесах А. Н. Островского.

Тургенев был частым посетителем московских театров, а с Михаилом Семеновичем Щепкиным он встречался и в дружеском кругу в доме Тимофея Николаевича Грановского.

Тургенев собирался "пойти по следам Тимофея Николаевича" (эту фразу он потом вложил в уста Берсенева из романа "Накануне"). Он хотел, как и Грановский, получить кафедру в университете и для этого готовился держать экзамены на получение степени магистра философии.

Он переехал в Петербург к своему брату Николаю Сергеевичу. Условия для занятий были отличные. "У меня есть и лампа на столе, - писал Тургенев Бакуниным. - Словом, я блаженствую и с трепетным, тайным, восторженным удовольствием наслаждаюсь уединением - и работаю - много работаю. Например, вчера съел за один присест Декарта, Спинозу и Лейбница; Лейбниц у меня еще бурчит в желудке, а я себе на здоровье скушал Канта - и принялся за Фихте: но этот человек несколько черств, и потому я - для отдыха - пишу к вам письмо"¹. В конце апреля он писал Алексею Бакунину: "Дети мои вообще! Сын мой Алексей в особенности! Объявляю вам, что я выдержал экзамен из философии блестящим образом - то есть наговорил с три короба общих мест - и привел профессоров в восторг..."

¹ (Декарт (1596 - 1650) - французский философ, физик, математик и физиолог; Спиноза (1632 - 1677) - голландский философ, атеист, просветитель; Лейбниц (1646 - 1716) - немецкий ученый, математик, философ; Кант (1724 - 1804) - немецкий философ; Фихте (1762 - 1814) - немецкий философ)

Тут же Тургенев "докладывает", что спит и видит "Искушение св. Антония". Это была драма, над которой он работал. Романтическая экзотика еще господствует в ней, но все же реальность чувств и настроений проникает в этот литературный опыт через мягкий юмор интонаций, трезвость мысли. Рисуя ситуацию, достаточно обыгранную романтиками (синьор с гитарой ночью, при луне бродит под окном синьоры бледной и поет песни, полные тоски), Тургенев тут же приводит саркастическую отповедь "милой донны" и завершает сцену следующими стихами:

И окошко, как живое, 
Затворилось - и домой, 
Поглупев - едва ль не втрое, - 
Потащился витязь мой.

Сообщая об экзаменах, которые еще предстоят, жалуясь, что не хватает времени даже на подробное письмо, Тургенев одновременно упоминает о стихах, которые пишет, о своих замыслах напечатать кое-что в "Отечественных записках".

А. А. Фет рассказывал, как он впервые увидел Тургенева у профессора Шевырева: "В комнату вошел высокого роста молодой человек, темнорусый, в модной тогда "листовской" прическе и в черном, доверху застегнутом сюртуке". Этот молодой человек сразу запомнился Фету, потому что Шевырев сказал: "Какой странный этот Тургенев: на днях он явился со своей поэмой "Параша", а сегодня хлопочет о получении кафедры философии при Московском университете". Фет, вероятно, спутал "Парашу" с какой-либо более ранней вещью Тургенева: "Параша" была написана лишь в начале 1843 года. Характерно, однако, что в Тургеневе была очень заметна эта раздвоенность интересов - тяготение и к научной деятельности, и к литературе.

Читать философию в университете Тургеневу не пришлось: в русских университетах тогда не было философских кафедр. Но он еще не оставляет мысли о научной работе. К концу лета 1842 года Тургенев снова в Германии, занимается магистерской диссертацией, встречается со старым другом Михаилом Бакуниным, который теперь решил больше не возвращаться в Россию и стать политическим эмигрантом.

Отправляясь на родину, Тургенев получил от Бакунина ряд поручений. Оба они опасались обыска на границе: по-видимому, бумаги, которые Тургенев вез в Россию по просьбе друга, могли навлечь на него преследования полиции.

Вернувшись в Петербург, Тургенев решает практически заняться наиболее волновавшим его крестьянским вопросом. В ту пору в обществе высказывались предположения, что правительство начнет работу по отмене крепостного права. Слухи эти питались тем, что были учреждены так называемые "секретные комитеты" и появились еще кое-какие незначительные новшества. Так, в 1842 году Николай I подписал указ "Об обязанных крестьянах", разрешающий помещикам давать крестьянам участки земли "в пользование за условленные повинности". При этом крепостной оставался крепостным, а помещик - собственником такого рода участка и "повинности" мог назначать, какие хотел. Разумеется, подобные указы не могли облегчить положения крестьянства, не улучшали они и хозяйственного состояния России.

Тургенев решил поступить на службу в Министерство внутренних дел, возглавляемое Л. А. Перовским, в котором тогда многие надеялись увидеть противника крепостного права. С этой целью Тургенев пишет так называемую "записку" под названием "Несколько замечаний о русском хозяйстве и русском крестьянине". Она была как бы вступительным сочинением для поступления на службу, носила строго официальный характер и потому была написана осторожно. Тем не менее ее основные положения весьма серьезны. "Весь наш сельский быт должен измениться", - писал Тургенев, правда, прибавляя, что "это превращение должно совершаться медленно, постепенно" и все дворянское сословие должно участвовать "в этом перевороте".

С того дня, когда Тургенев решил поступить на службу в Министерство внутренних дел (в январе 1843 года), и до того, когда стал чиновником (в июне того же года), в его литературной биографии произошло так много важного и значительного, что служба перестала его интересовать. Она продолжалась менее двух лет, и как раз в этот период Тургенев вполне определился как писатель.

В начале 1843 года Тургенев написал "рассказ в стихах" под названием "Параша". Это реалистическое произведение не только знаменовало собой поворот в его собственном творчестве, но и наметило черты новой проблематики в русской литературе. Герой 20-х и 30-х годов, "страдающий эгоист", как Белинский назвал Онегина, или аристократ, глубоко презирающий светское общество и остающийся в глухом внутреннем одиночестве, каким был Печорин, - такой герой, выполнив свою функцию отрицания и сомнения, вместе с тем не создал и не мог создать ничего положительного. В "Параше" Тургенев уже в начале 40-х годов показал неизбежную деградацию этого исторически сложившегося типа.

Писатель смело и даже подчеркнуто разворачивает перед читателем хорошо знакомую онегинскую экспозицию. Деревня, поместный быт, мирная родительская чета, дочь Параша, девушка самобытная, много читающая и мечтательная. "Помните Татьяну?" - пишет автор. Но не все здесь похоже на пушкинский роман. Особенности нового времени дают себя знать. Отец Параши не только "очень добр", но и "очень плутоват, торгуется и пьет чаек с купцами". Он "большой делец". Плутни, торговля - это уже нечто гоголевское (в 1842 году вышел в свет и вызвал ожесточенную борьбу мнений первый том "Мертвых душ").

Тем не менее читатель так и ждет, что сейчас появится сосед, разочарованный герой, и Тургенев не обманывает этих ожиданий. Скептический молодой сосед появился, Параша его полюбила. Но герой уже не тот, каким бывал прежде. Правда, его сердце холодно, но не от глубоких переживаний, а скорее от духовной бедности, хотя он и насмехается надо всем и хочет считать себя выше окружающего общества. По словам Белинского, это "один из тех великих маленьких людей, которых теперь так много развелось и которые улыбкою презрения и насмешки прикрывают тощее сердце, праздный ум и посредственность своей натуры". Повстречавшись с Парашей, познакомившись с ее родителями, он подумал: "...Дочь у них одна; он человек богатый... притом она мила..." В отличие от трагического онегинского финала перед нами, казалось бы, счастливая концовка: свадьба, мирная семейная жизнь. Спустя четыре года молодой супруг "как-то странно потолстел", а Параша превратилась в заурядную русскую помещицу: "как ручеек, извилистый и плавный, катилась жизнь Прасковьи Николавны".

Можно ли теперь ожидать от дворянского героя той силы духа, пускай трагической, но все же замечательной, которая проявлялась в нем в 20-е и 30-е годы? Нет, - отвечает поэма Тургенева. Автор "Параши" показал, как онегинский тип уже в 40-е годы приобретает обломовские черты.

Живой разговорный язык, обилие лирических отступлений, прямые обращения к читателю и основные принципы композиции в "Параше" указывают на то, что автор поэмы продолжает и развивает пушкинские традиции. И позднее, перейдя на прозу, Тургенев сохранит в своих романах композиционные принципы "Евгения Онегина". В "Рудине" и "Накануне" центральный герой внезапно появляется в семействе, где ограниченные родители не понимают духовных запросов своей дочери. Он непохож на людей их круга, юная героиня влюбляется в него, и в их отношениях до конца раскрывается его характер. В романе "Отцы и дети" принцип тот же - неожиданное вторжение необычного героя в устоявшуюся атмосферу деревенского поместья. Правда, любовь ждет его в другом именье, но и там он оказался случайно и произвел сильное впечатление своим редким своеобразием.

Однако, следуя традициям, Тургенев в то же время всякий раз улавливает новую проблематику эпохи и прокладывает новые пути развития литературы. Начало этому было положено поэмой "Параша".

Когда она вышла в свет маленькой книжечкой, Тургенев принес один экземпляр Белинскому. Не назвав себя; он оставил книжку слуге и ушел. В тот день он уезжал в деревню, где пробыл месяца два. Получив майский номер "Отечественных записок", Тургенев нашел в нем статью Белинского о своей поэме. Белинский писал: "Стих обнаруживает необыкновенный поэтический талант; а верная наблюдательность, глубокая мысль, выхваченная из тайника русской жизни, изящная и тонкая ирония, под которою скрывается столько чувства, - все это показывает в авторе, кроме дара творчества, сына нашего времени, косящего в груди все скорби и вопросы его". "Он так благосклонно отозвался обо мне, - пишет Тургенев, - так горячо хвалил меня, что, помнится, я почувствовал больше смущения, чем радости". Действительно, начинающий автор так смутился от похвальной статьи, что, когда в Москве один из братьев Киреевских поздравил его с успехом, он отказался от своей поэмы и сказал, что автор не он (в печати "Параша" была подписана Т. Л.).

С этого-то времени и началась горячая дружба с Белинским. Летом 1843 года Белинский жил на даче близ Лесного института под Петербургом. Тургенев снимал дачу в Парголове и до самой осени почти каждый день бывал у Белинского.

Белинский был уже болен. По свидетельству Тургенева, "всякого, даже не медика, немедленно поражали в нем все главные признаки чахотки". Худощавый и слабый физически, он тем не менее даже внешне производил впечатление человека, сильного духом. "Я не видал глаз более прелестных, чем у Белинского, - пишет Тургенев. - Голубые, с золотыми искорками в глубине зрачков, эти глаза, в обычное время полузакрытые ресницами, расширялись и сверкали в минуты воодушевления; в минуты веселости взгляд их принимал пленительное выражение приветливой доброты и беспечного счастья. Голос у Белинского был слаб, с хрипотою, но приятен; говорил он с особенными ударениями и придыханиями, "упорствуя, волнуясь и спеша". Смеялся он от души, как ребенок".

В лице Тургенева "неистовый Виссарион" встретил человека, "самобытное и характерное мнение которого, сшибаясь с твоим, извлекает искры". Только того и надо было Белинскому от друга. Он видел, что в Тургеневе "есть злость, и желчь, и юмор", он "пьянел от удовольствия", слушая живые тургеневские описания московского общества, и полюбил в Тургеневе живость воображения, остроту мысли и вместе с тем доброту и мягкость характера.

И. И. Панаев вспоминает: "Белинский очень горячо любил всех своих петербургских приятелей; они благоговели перед ним, смотрели на него как на своего учителя... Каждый из них готов был за него в огонь и в воду, но из них не было ни одного, который бы мог вступить с ним в состязание относительно теоретических вопросов, а для кипучей, деятельной натуры Белинского обмен мыслей, спор, состязание с бойцом равной силы были потребностью... Появление Тургенева оживило его. В нем он мог найти до некоторой степени удовлетворение своей потребности и потому сильно привязался к нему".

Вместе с тем Тургенев оставался юношей, который, случалось, гнался за мимолетным эффектом в обществе. При первой встрече Панаев был удивлен светским видом еще незнакомого ему молодого человека. Впоследствии он вспоминал: "Я встречал... довольно часто на Невском проспекте очень красивого и видного молодого человека, с лорнетом в глазу, с джентльменскими манерами, слегка отзывавшимися фатовством. Я думал, что это какой-нибудь богатый и светский юноша, и был очень удивлен, когда узнал, что это - Тургенев. О Тургеневе я много слышал от Грановского и других, познакомившихся с ним за границей... Я слышал также от многих, что Тургенев имеет блестящее образование, страсть к литературе и пишет очень недурные стихи. Тургенев скоро сблизился с Белинским и со всем нашим кружком. Все, начиная с Белинского, очень полюбили его, убедившись, что у него при его блестящем образовании, замечательном уме и таланте - сердце предоброе и премягкое... "Отечественные записки" приобрели в Тургеневе замечательного сотрудника; кружок наш - блестящего и образованного собеседника..."

Случалось, Тургенев, что называется, "сорвется" и нотки барства зазвучат в его словах. Так, однажды он заявил, что, когда получит наследство, подарит Белинскому 100 душ крестьян. Демократ Белинский был достаточно умен, чтобы не обидеться и превратить все в шутку. "Жена, - закричал он, - иди благодарить Ивана Сергеевича: он нас помещиками делает". А Иван Сергеевич был достаточно чуток и при этих словах друга, конечно, сконфузился. Белинский называл Тургенева "мальчиком", иной раз шутливо звал "милым младенцем", но закулисных разговоров о друге никогда не поддерживал. Он говорил П. В. Анненкову: "...Кто написал "Парашу", тот сумеет поправить себя в чем будет нужно и когда будет нужно".

Тургенев любовно называл Белинского "отец и командир", выслушивал от него выговоры, с наслаждением подчинялся его могучему влиянию и не сдавался в теоретических спорах. Но он был на семь лет моложе и по натуре значительно мягче Белинского, в котором кипела страсть неутомимого бойца-полемиста. "Бывало, как только я приду к нему, - рассказывает сам Тургенев, - он, исхудалый, больной (с ним сделалось тогда воспаление в легких и чуть не унесло его в могилу), тотчас встанет с дивана и едва слышным голосом, беспрестанно кашляя, с пульсом, бившим сто раз в минуту, с неровным румянцем на щеках, начнет прерванную накануне беседу. Искренность его действовала на меня, его огонь сообщался и мне, важность предмета меня увлекала; но, поговорив часа два, три, я ослабевал, легкомыслие молодости брало свое, мне хотелось отдохнуть, я думал о прогулке, об обеде... Но с Белинским сладить было не легко. "Мы не решили еще вопроса о существовании бога, - сказал он мне однажды с горьким упреком, - а вы хотите есть!.."

Через посредство Белинского Тургенев близко сошелся с Некрасовым, потом с Герценом. Под влиянием Белинского в его собственном творчестве утверждался реализм.

В год выхода в свет "Параши" определилась и личная судьба Тургенева, необычная и далеко не простая. С этого времени он оставался верен одной всепоглощающей любви, был навсегда предан одной женщине, которая, однако, не стала его женой и, хотя была его заботливым другом и в нем обрела глубоко и тонко понимающего ее постоянного спутника, тем не менее жила своей большой жизнью - творческой, общественной и личной.

В 1843 году в Петербурге в роли Розины ("Севильскии цирюльник" Россини) выступила всемирно известная певица, двадцатидвухлетняя Полина Виардо (Гарсиа). В первый момент появления на сцене она не произвела особого впечатления, в публике только заметили: "некрасива". Но когда зазвучал ее голос, как будто произошло чудо - зал замер. Тишина длилась недолго. Позабыв все приличия, певицу прерывали восторженными криками, и не успела она закончить арию, как разразилась долго не смолкавшая буря оваций.

Мишель Фернанд Паулина Гарсиа была испанкой. Отец ее Мануэль Гарсиа, обладатель замечательного тенора, был певцом и профессором пения. Мать тоже была певицей. Старшая сестра Мария Фелиция, по мужу - Малибран, широко прославилась своим голосом, но рано умерла. Брат, Мануэль Гарсиа, тоже был певцом. Обе сестры и брат прошли суровую и требовательную школу пения и драматического искусства у своего отца. Когда Полина приехала в Петербург, она была уже замужем за французским литератором и переводчиком, убежденным республиканцем Луи Виардо. К этому времени ее знала вся Европа.

Полина Виардо была не просто выдающейся певицей, с удивительно богатым, бархатным голосом широкого диапазона. Ее талант был глубоко оригинален, а творческая позиция - во многом новаторской. И путь ее не был легким, усыпанным розами. В Европе музыкальные критики весьма резко полемизировали по поводу ее выступлений, и в России, где публика (в особенности молодежь) принимала ее восторженно, тоже раздавались голоса упорных противников Полины Виардо. Директор Управления императорских театров Гедеонов, печально известный своей грубой и раболепной реакционностью, не спешил заключать с ней контракты и опасался неудержимых "демонстраций" со стороны восхищенной и потрясенной молодежи.

Непривычно миниатюрная для оперной сцены, с несколько мальчишескими повадками, чутким, живым и озорным темпераментом - такова была ее Розина, которая нарушала привычную систему устоявшихся оперных, условностей. Суровую твердость в шаловливом и беззаботном характере, трогательное величие в прекрасной чумазой девчонке в сером подержанном платье отмечал один из рецензентов в созданном Полиной Виардо образе Золушки (Сандрильоны) в опере Россини.

В ее исполнении музыка и драматургия сливались воедино. Один из современников писал, что в опере Беллини "Сомнамбула" Виардо "трогала всех до слез в сцене пробуждения. Тут, конечно, не было ни малейшей аффектации, люди серьезные, даже знатоки музыки, в том числе сам Глинка, увлекались не менее светских дилетантов". Она была великой актрисой своего времени, смелой и многогранной. Нежность, уныние и захватывающее зал зловещее предчувствие в партии Дездемоны в опере Россини "Отелло", борьба страстей в операх Мейербера... Генрих Гейне видел в этой певице главным образом экзотический темперамент. Ему казалось, что, когда она поет, на сцене вот-вот "появятся и громадные растения, и звери Индостана или Африки... что вот должны вырасти исполинские пальмы, обвитые лианами и тысячами цветов; и никто бы не удивился, если бы по сцене пробежал леопард, или жираф, или даже стадо слонов". "Проклятая цыганка", - называла ее впоследствии Варвара Петровна Тургенева.

Внешность Полины Виардо совсем не соответствовала тогдашнему идеалу красоты. Небольшой рост, черные, как смоль, волосы и смуглая кожа, неправильные черты лица и большие темные глаза. Ее отличало громадное трудолюбие и большая жизнерадостность, живость и естественность поведения. Альфред Мюссе предлагал ей руку и сердце, всю свою жизнь в нее был безответно влюблен художник А. Шефер, написавший один из лучших ее портретов, в России ее рисовал К. Брюллов. Она и сама была одаренной художницей и задорной карикатуристкой. Известны сделанные ее рукой портреты И. С. Тургенева, Жорж Санд, Сен-Санса, Шарля Гуно, шаржи на Берлиоза, Пьера Леру. Крупнейшие музыканты, композиторы, художники, литераторы Европы и России были в числе ее близких друзей. Жорж Санд, с которой ее связывала особенно тесная дружба, избрала Полину Виардо прототипом своей Консуэло.

Полина Виардо стала кумиром молодого Тургенева. Он был ей представлен, близко познакомился с нею и ее мужем Луи Виардо, в котором нашел человека широких литературных интересов и товарища по охоте. Впоследствии Луи Виардо стал переводчиком произведений Тургенева на французский язык. Отношения между Тургеневым и Полиной Виардо с годами превращались в прочную обоюдную привязанность. Полине Виардо писал он о великом горе, постигшем Россию, - смерти Гоголя. На ее концерт приехал он тайком с чужим паспортом в период спасской ссылки. Ей поручил он воспитание своей маленькой дочери, матерью которой была работавшая у Варвары Петровны швея. Девочка, живя в Спасском, терпела там много горя и унижений, и тогда Тургенев отправил ребенка в Париж. Семья Виардо вырастила и воспитала маленькую Полину (Тургенев назвал свою дочь этим именем).

Тургенев привил Полине Виардо вкус к русской поэзии, она овладела русским языком, перекладывала на музыку стихи Пушкина, Фета и самого Тургенева и пела их. А когда певица сошла со сцены и открыла в Бадене школу пения, Тургенев писал для этой школы либретто маленьких шутливых оперетт и даже сам исполнял в них некоторые роли. На протяжении всей жизни Тургенева Полина Виардо была его преданным другом, и, когда он умирал, она, единственная из близких людей, стояла у его изголовья.

Варвара Петровна с самого начала отнеслась к Полине Виардо как к ненавистной сопернице. Но и она не могла не видеть в этой певице замечательного дарования. Когда Виардо в 1846 году гастролировала в Москве, Варвара Петровна поехала слушать ее на утренний концерт, а приехав домой, очень сердилась, что сын ее к обеду не вернулся. К концу обеда она сердито стукнула ножом по столу и, будто сама с собой говоря, ни к кому не обращаясь, сказала: "А надо признаться, хорошо проклятая цыганка поет".

Мать чувствовала, что любимец уходит из-под ее влияния. Она понимала это уже тогда, когда он уехал учиться в Берлин; но месяцы, проведенные в Спасском после его возвращения, многое сгладили. Казалось, наступила семейная идиллия. В конце 1843 года Варвара Петровна поняла, что это не так. Сын пренебрегал службой, а мать считала, что успехи по службе - это главное в жизни. Более того, к великому ее недоумению и даже ужасу, он целиком отдался литературным занятиям, а она считала это унизительным для дворянина. Правда, хвалебный журнальный отзыв о "Параше" польстил матери. "Я горжусь, что моему сыну приходили такие мысли новые", - писала она. Обладая несомненным литературным вкусом, Варвара Петрович по-своему тонко оценила поэму: "Сейчас мне подают землянику. Мы, деревенские, все реальное любим. Итак, твоя "Параша", твой рассказ, твоя поэма... пахнет земляникой". И все же она горько досадовала на то, что ее сын, дворянин Иван Тургенев, занимается таким делом, на которое любой семинарист может написать "критику". Слово "критика" приводило ее в ужас.

Желая вернуть сына "на путь истинный", привязать его к себе, заставить "побрести общей колеей", которую он так презирал, Варвара Петровна принимала свои меры. Она стала ограничивать его в средствах и притом весьма круто¹.

¹ (Старший брат Тургенева, Николай Сергеевич, к этому времени был уже женат вопреки воле матери на ее бывшей камеристке. Варвара Петровна и ему отказала в материальной поддержке, и с этих пор ее отношения с обоими сыновьями все более ухудшались)

Тургенев оказался в чрезвычайно странном и ложном положении. Обещав Михаилу Бакунину поддержать его материально и тем самым помочь в его революционной деятельности, молодой наследник спасских богатств едва-едва мог выслать другу тысячу рублей (а обещано было пять тысяч). Объяснить причины было более чем затруднительно, ибо все считали Тургенева очень богатым и далеко не все знали нрав его матери. Да и не хотелось молодому человеку посвящать людей в свои неприглядные семейные обстоятельства.

В кружке Белинского он казался богатым светским юношей и стеснялся опровергать это мнение, а между тем постоянно нуждался в деньгах. П. В. Анненков рассказывает, что в тот период "Тургенев представлял из себя какое-то подобие гордого нищего, хотя и сознававшегося в затруднительности своего положения, но никогда не показывавшего приятелям границ, до которых доходили его лишения".

В 1844 году в "Отечественных записках" появилась повесть Тургенева "Андрей Колосов" - его первое прозаическое произведение.

В ней фигурируют два молодых человека, диаметрально противоположные характеры которых раскрываются на примере их отношения к любви. Один из героев прост, прям, искренен, другой принадлежит к числу людей, которые больше всего любят "размышлять о собственных ощущениях" и доходят до того, что как-то вообще теряют понятие о реальности. В результате - бесчестные поступки, проистекающие не из искреннего чувства, а из пустопорожних фантазий.

Интересен положительный герой повести - Андрей Колосов. Его отличает "ясный, простой взгляд на жизнь... отсутствие всякой фразы". Молодой Тургенев не только видит обреченность дворянской приверженности к "фразе", но и чувствует назревающую потребность русской жизни в герое, обладающем трезвостью мысли, цельностью характера.

Н. К. Крупская писала: "Когда Ильичу было 14 - 15 лет, он много и с увлечением читал Тургенева. Он мне рассказывал, что тогда ему очень нравился рассказ Тургенева "Андрей Колосов", где ставился вопрос об искренности в любви"¹. Это были годы формирования ленинского характера, и неудивительно его тогдашнее внимание к рассказу, в котором остро поставлена проблема воспитания чувств.

¹ (Крупская Н. К. Детство и ранняя юность Ильича. В кн.: Рассказы о Ленине. Сборник воспоминаний. М., "Дет. лит.", 1960, с. 38; в кн.: Крупская Н. К. Будем учиться у Ильича. Сборник статей и выступлений. М., "Мол. гвардия", 1967, с. 31; см. также другие издания)

В своей литературной работе Тургенев с самого начала обнаружил некоторые замечательные особенности собственной личности. Борьба с отвлеченной романтикой была для него отчасти борьбой с самим собой, а утверждение демократической простоты и трезвости в мыслях и поступках во многом было данью восхищения теми качествами, которых ему самому недоставало. Он обладал способностью глубокого разоблачения слабостей, которых был не чужд, и умел показать преимущества героя, не похожего на своего автора и создателя, но исторически перспективного.

В середине 40-х годов молодой Некрасов предпринимает издание ряда литературных альманахов. В одном из них ("Петербургский сборник") в начале 1846 года были напечатаны повесть Тургенева "Три портрета", поэма "Помещик", некоторые стихотворные переводы.

Отныне Иван Сергеевич Тургенев становится писателем-профессионалом. У истоков его творческого пути стоял Белинский. Начинающий автор входил в литературу вместе с блестящей плеядой будущих ее корифеев; Некрасов, Гончаров, Герцен, Достоевский, немного позднее Толстой - вот люди, с которыми так или иначе будет связан жизненный и творческий путь Тургенева.