Каждый пускай корни в родную землю

Рис. 21

Вскоре после опубликования романа "Новь" в журнале "Вестник Европы" появились две небольшие вещи Флобера ("Легенда о Юлиане Милостивом" и "Иродиада") в переводах Тургенева. Это не случайное явление. Русско-французские литературные связи были предметом его живейшей заботы, а Флобера он особенно любил и как писателя, и как человека.

Переехав после окончания франко-прусской войны в Париж, Тургенев тесно сошелся с целым рядом французских писателей. С некоторыми из них он уже давно был знаком. Тургенев способствовал переводческой деятельности Мериме, иногда сам принимал в ней участие. Мериме переводил и произведения Тургенева, редактировал французский перевод романа "Отцы и дети" и написал к нему предисловие.

Но когда Тургенев переехал в Париж, Проспера Мериме уже не было в живых (он умер в 1870 году). В 1872 году умерла и Жорж Санд. Под впечатлением этой утраты Тургенев писал: "На мою долю выпало счастье личного знакомства с Жорж Санд... кто мог видеть вблизи это редкое существо, тот действительно должен почесть себя счастливым". Тургенев хорошо помнил силу воздействия произведений Жорж Санд на передовые умы России во времена Белинского. Он искренне полюбил писательницу, близко познакомившись с нею за границей, а побывав в кругу ее семьи, в усадьбе Ноган, особенно почувствовал ее доброту и человечность. Жорж Санд всячески поощряла дружбу Тургенева и Флобера. Память о ней еще больше скрепляла их отношения.

Еще в 60-х годах, познакомившись с Флобером, Тургенев послал автору "Госпожи Бовари" французский перевод своих повестей и рассказов. В ответном письме Флобер признавался, что давно уже считает Тургенева своим учителем. Он писал: "Точно так же, как чтение "Дон-Кихота" вызывает у меня желание ехать верхом на коне по белой от пыли дороге и есть в тени утеса оливки и сырой лук, так, читая Ваши "Картины из русской жизни"¹, мне хочется трястись в телеге по снежным просторам и слушать волчий вой".

¹ (Под таким названием на французском языке вышел сборник повестей и рассказов Тургенева)

В 70-х годах в Париже Тургенев стал непременным участником так называемых "обедов Флобера". Альфонс Доде в своих воспоминаниях подробно рассказал об этих встречах: "...мы задумали каждый месяц устраивать собрания, на которых могли бы встречаться все наши друзья; эти собрания должны были носить название "обедов Флобера" или "обедов освистанных авторов". Флобер принадлежал к числу их в силу своего "Кандидата", я - по милости моей "Арлезианки", Золя за его "Бутон розы", Гонкур за "Анриэтту Марешаль"... Что касается Тургенева, то он дал нам слово, что был освистан в России; но так как это очень далеко, то мы не подумали справляться".

Тургенева приняли бы в это общество, даже если бы он и не уверял, что был освистан в России. "Тургеневу был воздвигнут трон на моем Олимпе, кресло из слоновой кости в сонме моих богов", - пишет тот же Доде и рассказывает, как он был поражен, впервые увидев своего кумира в квартире Флобера. "Вы не знаете Тургенева?" - спросил его Флобер и, не дождавшись ответа, ввел в маленькую гостиную. "Там на диване, - пишет Доде, - лежала растянувшись высокая статная фигура славянского типа с белой бородой; увидев меня, она поднялась во весь рост и вскинула на меня пару огромных удивленных глаз".

Ги де Мопассан вспоминал: "В первый раз я встретился с Тургеневым у Густава Флобера. Отворилась дверь - явился гигант. Гигант с серебряной головой, как гласилось бы в сказке фей. У него были длинные седые волосы, густые седые брови и большая седая борода, настоящей белизны серебра; отливающее блеском, сиянием и окруженное этой белизной доброе, спокойное лицо, с чертами несколько крупными".

Во время "обедов Флобера" каждый ел то, что напоминало ему о родных местах. Но не едой славились эти обеды. Каждый приносил свои новые произведения (Тургенев принес "Живые мощи" и "Новь"), и начинались литературные разговоры по душам, "без лести, без взаимных восхищений".

Тургенев поражал собеседников необыкновенной широтой своего литературного кругозора. "...Он судил не с исключительной и узкой точки зрения, как все мы, - писал Мопассан, - но отыскивал сравнения в литературах всех народов, которые знал основательно, расширяя таким образом область своих наблюдений, делая сопоставления между книгами, появившимися на двух концах света, на различных языках".

Однажды речь зашла о Гёте, и Тургенев сказал: "Друзья мои, вы его не знаете". В следующее воскресенье он принес с собой книжку Гёте и тут же, открыв немецкий текст, стал читать его на французском языке. По свидетельству очевидца, слушатели сидели "потрясенные этой блестящей импровизацией". Русский писатель с листа переводил французам на их язык творения немецкого гения так талантливо, что они, в сущности, впервые почувствовали все величие Гёте.

Но чаще всего он говорил о России. "Он говорил нам... - рассказывает Доде, - о России в летнюю пору, когда спелая пшеница и цветы сменяли снежные метели, о Малороссии, стране степей, солнце, траве, пчеле... Тургенев приподнял завесу, скрывающую от нас его чудный, милый, запуганный народ"¹.

¹ (Одну из историй, рассказанных Тургеневым у Флобера, Мопассан передал в своем рассказе "Страх")

Неудивительно, что, по словам известного в те годы датского критика Г. Брандеса, Тургенев "был вполне понят и оценен в Париже, где обыкновенно так недоверчиво относятся ко всему чужеземному; у него были горячие поклонники и между старейшими писателями (Мериме), и между писателями позднейшего поколения (Ожье, Тэн, Флобер, Гонкур), и, наконец, между самыми современными (Золя, Доде, Мопассан)".

Когда в Париже в 1878 году состоялся Международный литературный конгресс, вице-президентом его был избран Тургенев. Свое выступление он посвятил русской литературе, ее развитию, богатству и значению.

Тургенев вел личную переписку на русском, французском, немецком и английском языках, писал письма и по-испански; либретто для оперетт Полины Виардо он сочинял на французском языке, но в своей писательской работе никогда не изменял "великому, могучему, правдивому и свободному" русскому языку. "Вы... думаете, - писал Тургенев Людвигу Пичу, - " что я мог написать хоть одну строчку на другом языке, кроме русского?! Так вы меня позорите?! Для меня человек, который считает себя писателем и пишет не только на одном... своем родном языке - мошенник и жалкая, бездарная свинья".

В России после выхода в свет романа "Новь" Тургенев снова почувствовал любовь к себе молодого поколения. В конце 70-х годов в свои приезды на родину он испытывал счастье большого признания, славы, уважения со стороны передовых людей России. "...Я люблю Россию иначе, чем те господа, которые держат теперь ее в руках", - говорил Тургенев в одном из писем 1877 года. И Россия платила ему за это любовью. "Нет счастья вне Родины, каждый пускай корни в родную землю", - писал Тургенев.

В 1877 году умирающий Некрасов протянул руку примирения Тургеневу. Тургенев и сам собирался написать Некрасову, но его остановило особое чувство такта и осторожности по отношению к тяжелобольному: "Я боюсь, - писал он, - произвести на него тяжелое впечатление: не будет ли ему мое письмо казаться каким-то предсмертным вестником". Узнав, что Некрасов хочет его видеть, Тургенев, бывший тогда в Петербурге, сразу же пошел к нему.

"Мы были когда-то короткими, близкими друзьями... - писал Тургенев. - Но настал недобрый миг - и мы расстались, как враги.

Прошло много лет... И вот, заехав в город, где он жил, я узнал, что он безнадежно болен и желает видеться со мною.

Я отправился к нему, вошел в его комнату... Взоры наши встретились.

Я едва узнал его. Боже! что с ним сделал недуг!"

Это стихотворение в прозе, посвященное последней встрече с Некрасовым, Тургенев закончил словами: "Да... Смерть нас примирила".

Еще одна большая, сложная и трудная дружба обнаружила свою прочность в конце 70-х годов. Лев Толстой писал Тургеневу: "Мне так естественно помнить о вас только одно хорошее, потому что этого хорошего было так много в отношении меня. Я помню, что вам я обязан своей литературной известностью, и помню, как вы любили и мое писанье и меня. Искренно... предлагаю вам всю ту дружбу, на которую я способен".

Тургенев был рад этому письму. Он ответил, что "с величайшей охотой готов возобновить прежнюю дружбу", и, приехав осенью 1878 года на родину, побывал в Ясной Поляне. Позднее Толстой навестил Тургенева в Спасском. Из-за границы Тургенев запрашивал согласия Толстого на публикацию переводов его произведений в иностранных журналах, переслал ему восторженный отзыв Флобера о "Войне и мире". В 80-х годах Тургенев испытал истинное горе, когда узнал, что Толстой отказывается от своего литературного творчества ради ложных нравственно-этических и религиозных исканий.

В 1881 году Тургенев в последний раз побывал в Спасском. Со следующего года тяжелая, неизлечимая болезнь приковала его к постели. Сначала казалось странным, что никаких болей нет, а встать нельзя, двигаться невозможно. Писатель продолжал работать, надеялся, что это просто невралгия, о которой ему десятки лет твердили врачи, но безнадежность скованности, неподвижности вдали от родины порождала самые горькие предчувствия. "Когда вы будете в Спасском, - писал Тургенев Полонскому, - поклонитесь от меня дому, саду, моему молодому дубу - родине поклонитесь, которую я уже, вероятно, никогда не увижу".

Трудная и сложная операция (без наркоза) не принесла облегчения. Теперь к вынужденной неподвижности прибавились мучительные боли. Это был рак спинного мозга.

Тургенева перевезли в Буживаль (невдалеке от Парижа). В августе 1882 года туда приехал издатель "Вестника Европы" М. М. Стасюлевич. Тургенев прочитал ему несколько небольших вещиц, из тех, что накопились у него в последние годы как "эскизы" будущих произведений. Эти маленькие наброски были столь мастерски отделаны, так внутренне закончены, что Стасюлевич уговорил Тургенева отдать их в печать. Писатель создал из них цикл, которому дал название "Senilia" ("Старческое"). Стасюлевич поместил новый цикл Тургенева в своем журнале под другим заглавием - "Стихотворения в прозе".

Сам Тургенев в небольшом предисловии к циклу писал: "Добрый мой читатель, не пробегай этих стихотворений сподряд..." Действительно, это законченные поэтические миниатюры, написанные чеканной тургеневской прозой, и название "Стихотворения в прозе" к ним подходит как нельзя лучше.

Писатель исключил из первой публикации те стихотворения, которые считал слишком личными по содержанию и духу, касающимися его одного. Тем не менее в цикле звучит тема старости, одиночества, смерти. Но смерть не вытесняет жизни. Смерть не страшна силе любви, героизму, правде. Широко известное стихотворение в прозе "Воробей" заканчивается словами: "Любовь, думал я, сильнее смерти и страха смерти. Только ею, только любовью держится и движется жизнь".

Героиням русского революционного движения посвящено стихотворение в прозе "Порог". Оно было написано под впечатлением суда над Верой Засулич, которая в 1878 году стреляла в петербургского градоначальника Ф. Ф. Трепова. На пороге подвига стоит девушка - русская девушка. И "медлительный, глухой голос" спрашивает:

"- О ты, что желаешь переступить этот порог, знаешь ли ты, что тебя ожидает?

- Знаю, - отвечает девушка.

- Холод, голод, ненависть, насмешка, презрение, обида, тюрьма, болезнь и самая смерть?

- Знаю.

Девушка перешагнула порог - и тяжелая завеса упала за нею.

- Дура! - проскрежетал кто-то сзади.

- Святая! - пронеслось откуда-то в ответ".

"...Я не хотел бы, чтобы последние слова были изменены", - писал Тургенев Стасюлевичу, видимо, отвечая на предложение поостеречься цензуры. Он предпочел лучше совсем не печатать эту вещь, чем менять ее смысл. Стихотворение "Порог" было опубликовано только после смерти писателя вместе с прокламацией "Народной воли", посвященной его памяти. Оно оказалось настолько жизненно актуальным, что в 1883 году его уже связывали с именем Софьи Перовской.

Стихотворения в прозе отличаются богатством и разнообразием авторских интонаций: злая, бичующая сатира, направленная против тупого и жадного лицемерия, фальшивых "добродетелей", лживых чувств; спокойная мудрость глубокого знания жизни; безграничная любовь к родному русскому народу. Снова, как в "Записках охотника", в этих маленьких стихотворениях показано, что скромное величие народного духа - это самое прекрасное в жизни.

"Когда при мне превозносят богача Ротшильда, который из громадных своих доходов уделяет целые тысячи на воспитание детей, на лечение больных, на призрение старых, - я хвалю и умиляюсь.

Но, и хваля и умиляясь, не могу я не вспомнить об одном убогом крестьянском семействе, принявшем сироту-племянницу в свой разоренный домишко.

- Возьмем мы Катьку, - говорила баба, - последние наши гроши на нее пойдут, - не на что будет соли добыть, похлебку посолить...

- А мы ее... и не соленую, - ответил мужик, ее муж.

Далеко Ротшильду до этого мужика!"

Еще ближе к "Запискам охотника" стоит замечательное стихотворение в прозе, истинный шедевр Тургенева - "Щи". Знаменитым стихотворением "Русский язык" писатель завершил весь цикл. Это последняя напечатанная при жизни вещь Тургенева, это его завещание потомкам:

"Во дни сомнений, во дни тягостных раздумий о судьбах моей Родины, - ты один мне поддержка и опора, о великий, могучий, правдивый и свободный русский язык! Не будь тебя - как не впасть в отчаяние при виде всего, что совершается дома? Но нельзя верить, чтобы такой язык не был дан великому народу!"

После выхода в свет "Стихотворений в прозе" Тургенев еще продолжал работать. Уже не будучи в силах писать, он диктовал Полине Виардо свою повесть "Конец" - о крестьянской расправе над помещиком новейшего типа, превратившимся в купчишку, воришку и мошенника.

До последней минуты, пока оставалось ясным сознание, Тургенев жил заботой о великой русской литературе. Одно из его последних писем было адресовано Льву Толстому. Невозможно говорить о жизни и смерти Тургенева, о его человеческом и творческом облике, не приведя этого предсмертного письма:

"Милый и дорогой Лев Николаевич. Долго Вам не писал, ибо был и есмь, говоря прямо, на смертном одре. Выздороветь я не могу, - и думать об этом нечего. Пишу же я Вам, собственно, чтобы сказать Вам, как я был рад быть Вашим современником, - и чтобы выразить Вам мою последнюю, искреннюю просьбу. Друг мой, вернитесь к литературной деятельности! Ведь этот дар Вам оттуда же, откуда все другое. Ах, как я был бы счастлив, если б мог подумать, что просьба моя так на Вас подействует!! Я же человек конченый - доктора даже не знают, как назвать мой недуг... Ни ходить, ни есть, ни спать - да что! Скучно даже повторять все это! Друг мой, великий писатель Русской земли, - внемлите моей просьбе! Дайте мне знать, если Вы получите эту бумажку, и позвольте еще раз крепко, крепко обнять Вас, Вашу жену, всех Ваших, не могу больше, устал".

Писавший эти строки знал, что он умирает; он уже писал о себе в прошедшем времени ("я был рад быть Вашим современником"); но его предсмертный порыв направлен все к тому же, к чему была направлена вся его жизнь, - к величию и славе русской литературы.

22 августа 1883 года Тургенев скончался.

Незадолго перед тем умер Луи Виардо. Полине Виардо был уже 61 год. Дочери ее были замужем, подрастали внуки. Всех их Тургенев сердечно любил, любил он и Буживаль, и Париж, но это был не "дом". "Дома" - это для Тургенева значило - в России. Он не захотел покоиться после смерти в чужой земле и просил похоронить его на родине, рядом с Белинским.

В Ленинграде, на Волковом кладбище, на Литераторских мостках, близ могилы Белинского, похоронен Иван Сергеевич Тургенев. Снова они рядом; но не только здесь, не в мертвом покое, а в живом воздействии на ум и сердце народа соседствуют их имена.