Начальный период творчества И. С. Тургенева (1834-1843)

Начальный период творчества И. С. Тургенева, имевший для него характер литературного ученичества, можно считать с 1834 года, когда Тургенев написал первую свою юношескую поэму "Стено", и до 1843 года, когда вышло в свет произведение "Параша. Рассказ в стихах".

"В 1843 году, - писал Тургенев в "Литературных и житейских воспоминаниях", в Петербурге произошло событие, и само по себе крайне незначительное и давным-давно поглощённое всеобщим забвением. А именно: появилась небольшая поэма некоего Т. Л. под названием "Параша". Этот Т. Л. был я; этою поэмой я вступил на литературное поприще".

За десять лет Тургеневым было написано около 200 стихотворений и несколько поэм.

Оценивая на склоне лет произведения своей литературной молодости, Тургенев отнёсся к ним очень сурово. "Я чувствую, - писал он С. А. Венгерову в 1874 году, - положительную, чуть не физическую антипатию к моим стихотворениям, и не только не имею ни одного экземпляра моих поэм, но дорого бы дал, чтоб их вообще не существовало на свете".

Высокую требовательность предъявил Тургенев даже к таким своим художественным удачам, как поэма "Параша", получившая при выходе её в свет, в 1843 году, очень лестный отзыв Белинского. В письме к И. С. Тургеневу 8 июля 1848 года Белинский писал о поэме: "Я ещё раз десять прочёл её: чудесная вещь, вся насквозь пропитанная и поэзией (что очень хорошо), и умом (что ещё лучше, особенно вместе с поэзией)".

Несмотря на критическое отношение Тургенева к начальному этапу творчества, необходимо на этом этапе остановиться, так как без него нельзя понять в полной мере ни художественных особенностей "Записок охотника", ни исторической закономерности всего творческого пути писателя.

Большинство ранних произведений И. С. Тургенева относится к 30-м и началу 40-х годов XIX века - к этому переходному периоду в истории русского общества.

А. И. Герцен в "Былом и думах" так характеризовал это время: "Нравственный уровень общества пал, развитие было прервано, всё передовое, энергичное вычеркнуто из жизни. Остальные - испуганные; слабые, потерянные - были мелки, пусты; дрянь александровского поколения заняла первое место: они мало-помалу превратились в подобострастных дельцов, утратили дикую поэзию кутежей и барства и всякую тень самобытного достоинства; они упорно служили, они выслуживались..."

Конечно, освободительное движение и в эти годы не прекратилось окончательно - оно лишь затихло и приняло новую скрытую форму. В глубинах народной жизни оно проявлялось в разрозненных вспышках крестьянских волнений, а среди передовой дворянской молодёжи - в попытках продолжать революционную деятельность. Попытки эти (Сунгурова, Герцена и др.) были очень немногочисленны, жестоко подавлялись царскими жандармами в самом зародыше, но они свидетельствовали о том, что живая жизнь всё же не угасла совершенно. По образному выражению Герцена, "поток был остановлен, Николай перевязал артерию, но кровь переливалась просёлочными тропинками".

Так же характеризовал эту переходную эпоху и Тургенев, вспоминая о ней значительно позднее, в 1868 году. "Общество ещё помнило удар, - писал он, - обрушившийся на самых видных его представителей лет двенадцать перед тем, и из всего того, что проснулось в нём впоследствии, особенно после 55 года, ничего даже не шевелилось, а только бродило - глубоко, но смутно - в некоторых молодых умах"^*.

^* (И. С. Тургенев. Литературные и житейские воспоминания, Собрание сочинений., т. Х, изд. "Правда", 1949.)

В каком состоянии в этот период находилась русская литература?

Среди писателей 30-х - начала 40-х годов можно различать три основные группы. Передовую роль в литературе играл реализм Пушкина, Лермонтова и Гоголя, принимавший в ряде произведений всё более острый критический характер. К этому времени относится "Капитанская дочка", "Станционный смотритель", "Медный всадник" Пушкина, "Герой нашего времени" Лермонтова, "Шинель", "Ревизор" и "Мёртвые души" Гоголя - произведения, на основе которых Белинский создаёт теорию идейного реалистического искусства.

Наряду с этим у значительной части читателей пользуется успехом реакционная шовинистическая литература, "ложновеличавая школа" Булгарина, СенковскоГо, Кукольника, Загоскина, защищавшая идеи самодержавия, православия и официальной народности.

Промежуточное положение заняла третья группа писателей, представленная в прозе главным образом Марлинским, а в поэзии Бенедиктовым. В 30-х годах выходили в свет пользовавшиеся шумным успехом стихотворения Бенедиктова и романы и повести Марлинского: "Лейтенант Белозор" (1831), "Аммалат-Бек" (1832), "Фрегат "Надежда" (1833), "Мулла-Нур" (1836).

В произведениях Бенедиктова и Марлинского не высказывалось каких-либо реакционных взглядов, но эти писатели отвлекали внимание общества от социальных вопросов и уводили в мир красивых вымыслов и необыкновенных приключений, почему Белинский признавал их влияние общественно-вредным и считал необходимым вступить с ними в самую решительную борьбу.

Бенедиктов и Марлинский среди читателей 30-х годов пользовались такой популярностью, что временно затмили славу признанного авторитета - Пушкина.

Казалось бы, странно ставить рядом такие несоизмеримые художественные величины, как Пушкин и Марлинский, Лермонтов и Бенедиктов, но в том-то и сказалось снижение общественных стремлений и художественных вкусов в 30-е годы, что среди рядовых читателей того времени ослабевал интерес к реализму и чрезвычайно вырос (правда, на очень непродолжительный срок) авторитет лжеромантизма, лишённого ясного общественно-политического содержания и отличающегося, по определению В. Г. Белинского, тем, что в нём было "более фраз, чем мыслей, более реторических возгласов, чем выражений чувств".

О том, какое влияние в 30-х годах оказывал Марлинский на молодёжь, Тургенев рассказал в "Литературных и житейских воспоминаниях" и особенно в рассказе "Стук... стук... стук!". Вот как рассказчик в этом произведении вспоминает о былой популярности Марлинского:

"Марлинский теперь устарел - никто его не читает - и даже над именем его глумятся; но в тридцатых годах он гремел, как никто, - и Пушкин, по понятию тогдашней молодёжи, не мог идти в сравнение с ним. Он не только пользовался славой первого русского писателя; он даже - что гораздо труднее и реже встречается - до некоторой степени наложил свою печать на современное ему поколение. Герои а 1а Марлинский попадались везде, особенно в провинции и особенно между армейцами и артиллеристами; они разговаривали, переписывались его языком;^ в обществе держались сумрачно, сдержанно - "с бурей в душе и пламенем в крови", как лейтенант Белозор из "Фрегата "Надежды". Женские сердца "пожирались" ими^*.

^* (И. С. Тургенев, Стук... стук... стук! Собрание сочинений, т. VIII, изд. "Правда", 1949.)

О поголовном увлечении другим кумиром молодёжи 30-х годов - Бенедиктовым - свидетельствует его биограф Я. Полонский: "Не один Петербург, - писал он, - вся читающая Россия упивалась стихами Бенедиктова... Учителя гимназий в классе читали стихи его ученикам своим, девицы их переписывали, приезжая из Петербурга, молодые франты хвастались, что им удалось заучить наизусть только что написанные и ещё нигде не напечатанные стихи Бенедиктова. И эти восторги происходили именно в то время, когда публика с каждым годом холодела к высокохудожественным произведениям Пушкина, находила, что он исписался, утратил звучность, изменил рифме..."^*.

^* (Я. Полонский, Биография В. Г. Бенедиктова, приложение к сочинениям В. Г. Бенедиктова, под ред. Полонского, СПБ-М., 1902.)

В какой-то степени и Тургенев поддался общему увлечению, правда, в самой ранней юности и на очень короткий срок.

"Знаете ли вы, - писал Тургенев Л. Н. Толстому в 1856 году, - что я целовал (курсив Тургенева.- В Г.) имя Марлинского на обёртке журнала, плакал, обнявшись с Грановским, над книжкою стихов Бенедиктова..."^*.

^* (И. С. Тургенев, Собрание сочинений, т. XI. изд. "Правда".)

Говоря о популярности Бенедиктова в "Воспоминаниях о Белинском", Тургенев указывает, какими стихотворениями модного поэта он особенно упивался. К таким стихотворениям принадлежал, например, знаменитый в своё время "Утёс".

Для характеристики литературных вкусов молодёжи 30-х годов не лишне привести этот наглядный образец квазиромантического стиля Бенедиктова с его нагромождением трескучих эпитетов, вроде гордый, мрачный, суровый, незыблемый, могучий и т. п. и с отсутствием ясной мысли и живого впечатляющего образа.

 Отвсюду объятый равниною моря, 
 Утёс гордо высится, - мрачен, суров, 
 Незыблем стоит он, в могуществе споря
 С прибоями волн и с напором веков. 

 Валы только лижут могучего пяты, 
 От времени - только бразды вдоль чела, 
 Мох серый ползёт на широкие скаты, - 
 Седая вершина - престол для орла. 

 Как в плащ, исполин весь во мглу завернулся; 
 Поник, будто в думах, косматой главой, 
 Бесстрашно над морем всем станом нагнулся, 
 И грозно повиснул над бездной морской. 

 Вы ждёте, - падёт он, - не ждите паденья! 
 Наклонно он стал, чтобы сверху взирать
 На слабые волны с усмешкой презренья
 И смертного взоры отвагой пугать... 

Другое стихотворение Бенедиктова, также отмеченное Тургеневым в "Воспоминаниях", как одно из увлечений ранней молодости, посвящено некоей Матильде. "Я восторгался, - писал Тургенев, - даже Матильдой на жеребце, гордившейся "усестом красивым и плотным..."

Вот отрывок из этого стихотворения:

 Люблю я Матильду, когда амазонкой
 Она воцарится над дамским седлом
 И дёргает повод упрямой ручонкой, 
 И действует буйно визгливым хлыстом. 
 Довольна усестом, красивым и плотным. 
 Аллеей с конца пролетая в конец, 
 Она властелинка над статным животным, 
 И тяжко под нею храпит жеребец... и т. д. 

Если молодой Тургенев в первых стихотворных опытах 30-х годов и отдал известную дань увлечению романтическими образами и романтическим лексиконом Бенедиктова и Марлинского, то это влияние было очень кратковременно и неглубоко.

Некоторые следы этого увлечения можно найти в очень немногих стихотворениях, написанных Тургеневым в начальный период творчества. Так, в стихах, посвящённых темам любви и природы, встречаются романтические преувеличения. Любовь в этих стихах "мятежная", "безумная", "знойная", лобзания - "жгучие", картина утра (в стихотворении "Признание") даётся с излишней, вычурной пышностью:

 И, сходя с вершин Урала, 
 Как дворец Сарданапала, 
 Загорится ясный день... 

Но в подавляющем большинстве стихотворных опытов молодого Тургенева общий характер его творчества был реалистическим. Подлинными его литературными учителями были Пушкин, Лермонтов и Гоголь.

Поэзия Бенедиктова не могла долго удовлетворять Тургенева по вполне понятным причинам. По словам Я. Полонского, "Бенедиктов оказался вполне по плечу тогдашней, значительно уже опошлившейся публике. Он смело мог быть певцом для такого общества, где никто не занимался, даже не думал о политике, где философия считалась чем-то вроде запрещённого плода и где не только признаться в чтении знаменитых европейских мыслителей, -даже имена их произносить в салоне считалось преступлением"^*.

^* (Я. Полонский, Биография В. Г. Бенедиктова, приложение к сочинениям В. Г.Бенедиктова, под ред. Полонского, СПБ-М., 1902.)

Ясно, что такая характеристика общества 30-х годов меньше всего могла относиться к Тургеневу. Молодой Тургенев, если и мало думал в 30-е годы о политике, то много занимался философией и очень интересовался "чтением знаменитых европейских мыслителей". Он был, конечно, головой выше рядовых поклонников Бенедиктова и мог быть только их временным попутчиком. Поэтому вполне естественно, что уже в 1838 году, когда Белинский выступил против "изысканной" поэзии Бенедиктова, Тургенев вначале был возмущён дерзостью молодого критика, но вскоре должен был признать его правоту. "Вот в одно утро, - рассказывает Тургенев в "Воспоминаниях о Белинском", - зашёл ко мне студент - товарищ и с негодованием сообщил мне, что... появился номер "Телескопа" с статьёй Белинского, в которой этот "критикан" осмеливался заносить руку на наш общий идол, на Бенедиктова. Я немедленно... прочёл всю статью от доски до доски, - и, разумеется, тоже воспылал негодованием. Но - странное дело! и во время чтения, и после, к собственному моему изумлению и даже досаде, что-то во мне невольно соглашалось с "критиканом", находило его доводы убедительными, неотразимыми. Я стыдился этого уже точно неожиданного впечатления, я старался заглушить в себе этот внутренний голос; в кругу приятелей я с большей ещё резкостью отзывался о самом Белинском и об его статье..., но в глубине души что-то продолжало шептать мне, что он был прав... Прошло несколько времени - и я уже не читал Бенедиктова..."^*.

^* (1 И. С. Тургенев, Литературные и житейские воспоминания, гл. "Воспоминания о Белинском", Собрание сочинений, т. X, изд. "Правда", 1949.)

О том, как смотрел в последующие годы Тургенев на это увлечение своей юности, можно судить по его рецензии на сборник "Новоселье", ч. III, изд. А. Смирдина, написанной в 1846 году.

Тургенев высмеивает помещённое в этом сборнике стихотворение Бенедиктова "Три искушения", в особенности ту его часть, где поэт воспевает девичьи кудри в обычной для квазиромантизма вычурной, выспренней манере. Приведя отрывок из этого стихотворения, Тургенев придумывает на него удачную пародию в стиле "натуральной школы".

Что же представляло собой творчество Тургенева до "Записок охотника", как расценивать его многочисленные стихотворения и поэмы, от которых он готов был отказаться в последующую, зрелую пору литературной деятельности?

Если подходить к ним с той меркой, с какой подходил к ним Тургенев, они, действительно, не удовлетворяют необходимым требованиям ни с идейной, ни с художественной стороны. В них слышатся перепевы то пушкинской ("Параша"), то лермонтовской ("Разговор") поэзии, и хотя Тургенев подходит к разработке тематики своих литературных учителей по-своему, пытается дать самостоятельную трактовку "лишних людей" и "мятущихся" героев, но его позиции самому ему не ясны, и герои его поэм оставляют у читателей впечатление чего-то недосказанного и туманного. Нет ясности мысли и в большинстве лирических стихотворений, посвящённых темам любви и природы.

Однако ни в коем случае нельзя сказать, что начальный этап литературной деятельности Тургенева был для него сплошной неудачей и, тем более, что он ничего не дал самому писателю в отношении его художественного роста.

Стихотворное творчество научило Тургенева компановке материала, выработало у него умение отбирать из массы впечатлений и мыслей наиболее существенное и типическое, умение концентрировать материал и в немногом сказать многое.

Читая стихотворения раннего Тургенева, нетрудно убедиться, что стих его отличается простотой, выразительностью, нередко музыкальностью.

Уже Белинский выделял в раннем творчестве Тургенева такие стихотворения, как "Федя" и "Баллада".

Стихотворение "Федя", написанное в 1843 году, - это баллада с присущим ей элементом недоговорённости, таинственности, но в основе её лежит реалистический образ, напоминающий образы старинной разбойничьей песни.

Федя

 Молча въезжает да ночью морозной 
 Парень в село на лошадке усталой. 
 Тучи седые столпилися грозно, 
 Звёздочки нет ни великой, ни малой 

 Он у забора встречает старуху: 
 -	Бабушка, здравствуй! - А, Федя! Откуда? 
 Где пропадал ты? Ни слуху, ни духу! 
 -	Где я бывал - не увидишь отсюда! 

 Живы ли братья? Родная жива ли? 
 Наша изба всё дела, не сгорела? 
 Правда ль, Параша, в Москве мне сказали
 Наши ребята, постом овдовела? 

 - Дом ваш, как был - слозно полная чаша, 
 Братья все живы, родная здорова. 
 Умер сосед - овдовела Параша, 
 Да через месяц пошла за другого. 

 Ветер подул. Засвистал он легонько, 
 На небо глянул и шапку надвинул, 
 Молча рукой он махнул и тихонько
 Лошадь назад повернул - да и сгинул.

Содержательность этой баллады, динамика в развитии действия, выразительный диалог и вместе с тем большая сжатость (стихотворение состоит всего из 20 строк) - всё это свидетельствует о большом писательском мастерстве Тургенева.

То же надо сказать и о "Балладе" Тургенева (1842). Баллада эта, написанная по мотивам народной песни о Ваньке-ключнике, была положена на музыку Рубинштейном и до сих пор живёт в камерном исполнении.

Баллада

 Перед воеводой молча он стоит, 
 Голову потупил - сумрачно глядит. 

 С плеч могучих сняли бархатный кафтан, 
 Кровь струится тихо из широких ран. 

 Скован по ногам он, скован по рукам, - 
 Знать, ему не рыскать ночью по лесам! 

 Думает он думу - дышит тяжело: 
 Плохо! Видно, время доброе прошло. 

 - "Что, попался, парень! Долго ж ты гулял! 
 Долго мне в тенета волк не забегал! 

 Что же приумолк ты? Слышал я не раз - 
 Песенки ты мастер петь в весёлый час; 

 Ты на лад сегодня вряд ли попадёшь... 
 Завтра мы услышим, как ты запоёшь" 

 Взговорил он мрачно: "Не услышишь, нет! 
 Завтра петь не буду, завтра мне не след; 

 Завтра умирать мне смертию лихой; 
 Сам ты запоёшь, чай, с радости такой!.. 

 Мы певали песни, как из леса шли - 
 Как купцов с товаром мы в овраг вели... 

 Ты б нас тут послушал - ладно пели мы; 
 Да недолго песней тешились купцы!.. 

 Да ещё певал я в домике твоём; 
 Запивал я песни - всё твоим вином; 

 Заедал я чарку-барскою едой; 
 Целовался сладко - да с твоей женой".

Это единственное стихотворение молодого Тургенева, которое широко известно и в наше время, что объясняется не только высоким качеством музыки композитора, но в неменьшей степени содержательностью, стремительностью в развитии действия и музыкальностью самой баллады.

В балладе всего 26 строк, но она даёт ясное представление о действующих лицах. Вы видите и удалого разбойника, скованного по рукам и ногам, мрачного, но по прежнему сильного и смелого, и воеводу, торжествующего победу над врагом. Из жизни их взят маленький, короткий эпизод, финал большой и сложной драмы, о которой можно только догадываться из слов разбойника.

В данном случае Тургенев осуществляет один из законов искусства, о котором говорил Белинский: "Художественная обработка характера в том и состоит, что если он дан поэтом в известный момент своей жизни, вы уже сами можете рассказать всю его жизнь и до и после этого момента"^*.

^* (В. Г. Белинский, Собрание сочинений в трёх томах, т. 1, 1948, стр. 468. )

Яркость художественного изображения достигается в балладе искусным выбором слов, эпитетов и метафор, различных в описании разбойника, в иронической речи воеводы и в ответной речи разбойника, вначале грустной и мрачной, а в конце приподнято-вызывающей.

Достоинством баллады является её динамичность, соединённая с композиционной стройностью. Обращает на себя внимание разрешение драматического конфликта, данного в конце баллады. Заключительные слова разбойника - это последний вызов, последний удар, какой он, скованный и обезоруженный, наносит воеводе. Читателю вполне ясно, какая расплата должна последовать за этим ударом.

Следует также отметить, как значительное творческое достижение молодого Тургенева, стихотворение "В дороге", написанное в том же 1843 году и отличающееся, наряду с большой музыкальностью, искренностью чувства и задушевностью:

 Утро туманное, утро седое, 
 Нивы печальные, снегом покрытые, 
 Нехотя вспомнишь и время былое, 
 Вспомнишь и лица, давно позабытые, 
 Вспомнишь обильные страстные речи. 
 Взгляды, так жадно, так робко ловимые, 
 Первые встречи, последние встречи, 
 Тихого голоса звуки любимые. 
 Вспомнишь разлуку с улыбкою странной, 
 Многое вспомнишь родное, далёкое. 
 Слушая ропот колёс непрестанный, 
 Глядя задумчиво в небо широкое.

Да и в поэмах И. С. Тургенева, обычно страдающих недостаточной ясностью в раскрытии характеров и основного идейного смысла, встречаются отдельные яркие бытовые сцены и пейзажи, показывающие, что Тургенев уже в эти годы умел подмечать в жизни и в природе существенное, характерное и находить для описания необходимые точные и выразительные слова. Это можно сказать о поэме "Параша", написанной в подражание "Евгению Онегину". В поэме "Параша"-сложная стихотворная композиция. Поэма состоит из 69 строф, каждая из которых заключает в себе по 13 стихов, и это построение выдержано до конца. Автор сумел при этом развернуть повествование в пушкинской манере, в форме лёгкой, непринуждённой беседы с читателем.

Наибольшей удачей среди поэм Тургенева была поэма "Помещик", представляющая собой ряд живых зарисовок помещичьего быта. Белинский писал об этой поэме: "Наконец г. Тургенев написал стихотворный рассказ "Помещик", - не поэму, а физиологический очерк помещичьего быта, шутку, если хотите, но эта шутка как-то вышла далеко лучше всех поэм автора. Бойкий эпиграмматический стих, весёлая ирония, верность картин, вместе с тем выдержанность целого произведения, от начала до конца, - всё показывало, что г. Тургенев напал на истинный род своего таланта, взялся за своё, и что нет никаких причин оставлять ему вовсе стихи"^*.

^* (В. Г. Белинский, Избранные сочинения, Огиз, М., 1947, стр. 959.)

Так И. С. Тургенев накоплял и совершенствовал навыки литературного мастерства, которые нашли себе самое широкое применение во втором периоде его литературной деятельности, главным образом в "Записках охотника".