Идейно-художественное единство «Записок охотника». В. В. Голубков

Когда читатель обращается к рассказам «Записок охотника», у него создается впечатление, что он входит в своеобразный замкнутый в себе мир. Это не единое произведение, отдельные главы которого скреплены между собой сюжетом, временнопричинными связями, но это отнюдь и не конгломерат разрозненных рассказов. О «Записках охотника» можно повторить то, что Тургенев сказал о своих «Литературных и житейских воспоминаниях»: в них нет «наружного единства» в смысле «последовательности рассказов», но есть «внутреннее единство». В силу своего «внутреннего единства» «Записки охотника» и вошли в историю литературы, как особого рода художественный организм.

Индивидуально-стилевое своеобразие жанра было вообще очень характерно для Тургенева. Как ни различны по содержанию его романы, но всех их объединяют общие черты, по которым сразу можно определить, что они принадлежат не кому-либо другому, а именно Тургеневу. Как ни различны по содержанию «стихотворения в прозе», или повести Тургенева, или его пьесы, или стихи раннего периода творчества, у каждого из этих жанров есть свое, «тургеневское» лицо, и все они существенно отличаются от аналогичных жанров других писателей и поэтов. Но в «Записках охотника» это «внутреннее единство» проявляется особенно наглядно. Несмотря на то, что каждый из рассказов сборника отличается от всех других, в каждом поставлена своя идейно-художественная задача и разрешается она своими художественными средствами, читатель всегда чувствует, что между всеми рассказами «Записок охотника» — много общего, придающего всем им единство и цельность.

Что же объединяет рассказы, входящие в «Записки охотника»?

1.

Первое, что бросается в глаза при чтении этих рассказов, — общность их тематики, сходство явлений, на которых останавливается внимание писателя, и реалистическая манера изображения.

Содержание «Записок охотника» взято из обыденной действительности. В рассказах Тургенева нет никаких загадочных, «фатальных» героев, никаких необычайных событий, какие читатель привык видеть у романтиков 30-х годов, вроде Марлинского, не описывается никаких величественных или грозных явлений природы. В «Записках охотника» во всей реалистической правдивости рисуется крестьянский и помещичий быт и природа средней полосы России, то, что обычно можно было наблюдать в Орловской и прилегающих к ней Тульской, Калужской и Курской губерниях. Место действия в рассказах — помещичья усадьба, деревня, крестьянская изба, нередко лес, луг или река. Герои «Записок охотника» — дворовые люди, крепостные крестьяне и помещики «средней руки», та наиболее многочисленная группа рабовладельцев, в руках которой по преимуществу находилась крестьянская масса. Уже одна эта общность изображаемой обстановки и быта придаёт «Запискам охотника» художественное единство.

Более существенное значение имеет вторая особенность «Записок охотника» — ясная идейная целеустремленность рассказов, придававшая им в глазах читателей 40—50-х годов XIX в. характер чрезвычайной своевременности, острой злободневности. «Записки охотника» прямо и непосредственно отвечали на два основных вопроса, которые волновали каждого русского читателя того времени в период все усиливающегося кризиса дворянско-крепостнической системы: а) Что представляет собой русский народ и особенно подавляющее большинство его — крестьянство, каковы его духовные ресурсы, обеспечивающие дальнейшее развитие страны? и б) Как влияет на народ существующий общественно-политический строй и в первую очередь крепостное право?

«Записки охотника» давали читателю ясный ответ на тот и на другой вопрос. Тургенев, проникнутый любовью к родной стране и верой в духовную мощь русского народа, настойчиво и последовательно проводит через все рассказы мысль, которую он высказал еще в 1846 г. в статье, посвященной рассказам Даля: «В русском человеке таится и зреет зародыш будущих великих дел, великого народного развития».

А выясняя причины тяжелой, безотрадной жизни народа, Тургенев приводит читателя к выводу, что корень зла следует видеть в социальных условиях, в крепостничестве, определяющем и экономику, и быт, и культурный уровень общества, и господствующие в нем взгляды и предрассудки.

Это противоречие между тем, чего достоин русский народ по богатству его духовных сил, и тем нищенским, рабским положением, в котором он находился, и является тем центральным конфликтом, который лежит в основе «Записок охотника».

В стремлении раскрыть этот общественный конфликт, показать в русском народе «зародыш будущих великих дел» и вместе с тем разоблачить правящее дворянство, как силу, тормозящую народное развитие, Тургенев продолжал дело, начатое Пушкиным и Гоголем. Новое слово, сказанное в этом смысле Тургеневым и имеющее своим источником подъем освободительного движения в конце 40-х годов, состояло в том, что Тургенев имел возможность полнее выяснить положительные качества русского крестьянина и конкретнее показать сущность крепостнических отношений. Если, читая произведения «Дубровский» или «Мертвые души», читатель мог только догадываться о том, как должны были жить крепостные, принадлежавшие Троекурову, Верейскому, Собакевичу или Манилову, то в «Записках охотника», если брать этот сборник как художественное целое, — помещики и крестьяне были поставлены лицом к лицу, были показаны в их каждодневном быту, вследствие чего крепостнический гнет, его гибельное и развращающее воздействие на народ предстали перед читателем с исчерпывающей наглядностью.

Антикрепостническая направленность «Записок охотника» проявляется прежде всего в тех рассказах, в которых непосредственно сопоставлены помещики и крестьяне. Таких рассказов немало, и в них основной общественный конфликт эпохи показан с особой силой. Это — «Хорь и Калиныч» (крестьяне и Полутыкин), «Ермолай и мельничиха» (Арина и Зверков), «Малиновая вода» (Степушка и шумихинский барин, Влас и молодой граф), «Льгов» (Сучок и его господа), «Бурмистр» (крестьяне и Пеночкин), «Контора» (Павел и госпожа Лоснякова с ее главным конторщиком), «Два помещика» (буфетчик Вася и Стегунов), «Петр Петрович Каратаев» (Матрена и ее барыня).

Другие рассказы построены иначе: центральное место занимают или крестьяне («Касьян с Красивой Мечи», «Бежин луг», «Бирюк», «Свидание», «Живые мощи»), или простые люди из народа («Певцы»), образы же помещиков даны или на периферии, или совсем отсутствуют; тем не менее читателю совершенно ясна крепостническая обстановка, в которой развертывается действие, и эта крепостническая обстановка и придает развитию действия характер того или иного драматического конфликта. В самом деле, читателю необходимо представить себе условия крепостного права, чтобы в полной мере понять жажду справедливости, поиски правды у Касьяна, темноту и суеверия мальчиков «Бежина луга», ложное положение Бирюка, трагическую судьбу Акулины в рассказе «Свидание» и Лукерьи в рассказе «Живые мощи», гибель талантливых людей из народа в «Певцах».

Не следует думать, что антикрепостническая направленность «Записок охотника» проявляется только в тех рассказах, где идет речь о крестьянах и дворовых, где показана их талантливость или губительное влияние на них помещиков-крепостников.

В «Записках охотника» есть целый ряд рассказов, которые на первый взгляд стоят в стороне от общей идейной направленности сборника, в которых нет крестьян, а фигурируют лишь помещики, причем автор ставит вопросы психологические, касающиеся личной, интимной жизни героев. Таковы, например, рассказы «Уездный лекарь», «Мой сосед Радилов», «Гамлет Щигровского уезда», «Чертопханов и Недопюскин».

Но при более внимательном анализе и эти рассказы не выпадают из общего антикрепостнического плана «Записок охотника»: вопросы, в них поставленные, также находят свое коренное объяснение в условиях помещичьего быта той эпохи.

Только дворянско-крепостническая среда могла порождать таких людей, как выходец из разорившейся дворянской семьи Чертопханов, в котором самым причудливым образом сочетались душевное благородство, доброта и великодушие с дворянским гонором, заносчивостью и сумасбродством, или таких, как Василий Васильевич («Гамлет Щигровского уезда»), также разорившийся мелкопоместный дворянин, человек высокой культуры, оказавшийся совершенно неприспособленным к жизни, лишним в кругу богатых помещиков и сановников, которых он презирал, но от которых не мог оторваться в силу своего происхождения, воспитания и слабохарактерности.

Необходимо перенестись в обстановку жизни стародворянского крепостнического общества, с его предрассудками, лицемерием в области морали, чтобы понять семейную драму Радилова, решившегося после смерти жены вступить в брак с ее сестрой и тем нарушившего традиционные приличия.

И даже «поздняя любовь» умирающей девушки (в рассказе «Уездный лекарь») показана Тургеневым в рамках крепостнического быта. Семья, к которой принадлежала героиня рассказа, и на этот раз была семья разорившихся помещиков (первоначальное название рассказа «Уездный лекарь» — «Бедное семейство»): «отец был... ученый, сочинитель, умер в бедности», «жили в маленьком домике, крытом соломой», «с соседями мало водились оттого, что мелкие им не подстать приходились, а с богатыми гордость запрещала знаться». Этим социальным одиночеством разоренной дворянской семьи в значительной степени можно объяснить то, что когда у героини в последние, предсмертные часы проснулась страстная жажда жизни и любви, выбор ее пал на социально чуждого ей человека, на разночинца, уездного лекаря.

Так, за какую бы тему ни брался Тургенев в «Записках охотника», всюду последним, наиболее глубоким источником житейсих коллизий и тяжелых человеческих переживаний героев были условия современной общественной жизни, противоречия, создаваемые дворянско-крепостническим строем.

Все это придавало «Запискам охотника» яркую и выдержанную идейную направленность, делало рассказы Тургенева подлинным орудием общественно-политической борьбы, а вместе с тем скрепляло все рассказы при всей их разнородной тематике в единое художественное целое.

2.

Наряду с общностью идейно-тематического содержания, следующая особенность «Записок охотника», содействующая их идейно-художественной стройности, — образ рассказчика (охотника), от лица которого неизменно идет повествование во всех рассказах.

Рассказчик в «Записках охотника» — не посторонний наблюдатель событий, происходящих на его глазах: обычно он живой участник этих событий, не скрывающий своего отношения (положительного или отрицательного) к тем или иным героям. А вместе с тем он — посредник между действующими лицами и читателем, он постоянно имеет в виду этого читателя, то и дело вступает с ним в беседу и как бы вовлекает его в изображаемые в рассказах события.

Рассказчик по-разному участвует в ходе повествования. То он по преимуществу слушает, а иногда, как в «Конторе» или в «Свидании», подслушивает разговоры действующих лиц и лишь частично принимает участие в беседе, то специально расспрашивает действующих лиц и для поддержания беседы сам сообщает им те или иные сведения (например, в рассказах «Хорь и Калиныч» или «Касьян с Красивой Мечи»), а в некоторых рассказах принимает самое активное участие в развитии действия. Так, в рассказе «Бирюк» он просит отпустить мужика, уличенного в порубке леса, предлагает уплатить штраф за срубленное дерево, а в решительный момент бросается к мужику на помощь. Однако, как ни различно проявляется роль рассказчика в ходе событий, он никогда не остается безучастным к жизни и поведению своих героев.

В чем значение этого художественного приема?

Вводя образ рассказчика и тем самым связывая между собой отдельные эпизоды, отдельные рассказы, Тургенев усиливает реалистичность, правдоподобие повествования, вызывает у читателя иллюзию предельного соответствия художественного вымысла реальной действительности.

Вот, например, рассказ «Татьяна Борисовна и ее племянник». Вначале описывается весенний пейзаж, барская усадьба и владелица усадьбы Татьяна Борисовна. Автор мог бы, конечно, дать эти описания и характеристику непосредственно от себя, но он предпочитает передать эту роль рассказчику. «Дайте мне руку, любезный читатель, и поедемте вместе со мной. Погода прекрасная, кротко синеет майское небо...» и т. д.

Такой художественный прием рассчитан на то, чтобы вызвать активность творческого воображения читателя. Читатель как бы вовлекается в переживания рассказчика и яснее видит и «гладкие молодые листья ракит», которые ранней весной «блестят словно вымытые», и «зеленую рожь», которая «тихо зыблется» «по длинным скатам пологих холмов», и т. д.

Тот же динамизм описания проявляется и дальше. Рассказчик, обращаясь к читателю, приглашает его принять участие в поездке: «Мы въезжаем в березовую рощу: крепкий, свежий запах приятно стесняет дыханье. Вот околица... с скрипом отворяется воротище... Трогай! перед нами деревня...»

И дальше, когда рассказчик вместе с читателем оказывается наконец «перед крылечком темного домика с светлыми окнами», рассказчик говорит:

«Мы у Татьяны Борисовны. Да вот и она сама отворяет форточку и кивает нам головой... Здравствуйте, матушка!»

Прием живой беседы с читателем с целью стимулирования его внимания и воображения и создания иллюзии самой подлинной действительности применяется и в других рассказах.

Как начинается рассказ «Ермолай и мельничиха»?

«Вечером мы с охотником Ермолаем отправились на «тягу»... Но, может быть, не все мои читатели знают, что такое тяга. Слушайте же, господа.

За четверть часа до захождения солнца, весной, вы входите в рощу...» и т. д.

Эти обращения к читателю в рассказе «Ермолай и мельничиха» неоднократно повторяются в ходе дальнейшего повествования.

«Итак, мы с Ермолаем отправились на тягу; но извините, господа: я должен вас сперва познакомить с Ермолаем. Вообразите себе человека лет сорока пяти...»

Тот же прием применяется в рассказе «Однодворец Овсяников»: «Представьте себе, любезные читатели, человека полного, высокого...» Или в рассказе «Два помещика»: «Я уже имел честь представить вам, благосклонные читатели, некоторых моих господ соседей; позвольте же мне теперь кстати (для нашего брата, писателя, все кстати) познакомить вас еще с двумя помещиками...»

Непринужденная беседа с читателем не только способствует живости его воображения, но одновременно действует и на его чувства, вызывает эмоциональное отношение к людям и природе и придает рассказу Тургенева лирический характер, теплую задушевность.

С особенной отчетливостью лиризм «Записок охотника» выступает в описаниях природы. Известно, что Тургенев был непревзойденным мастером пейзажа: мало кто из русских писателей любил родную природу такой глубокой и нежной любовью и проявлял по отношению к ней такую проникновенную наблюдательность. Понятны поэтому, например, в рассказе «Лес и степь», то обилие и та яркость эмоциональных слов и выражений, какими пользуется рассказчик, желающий передать читателю свое восторженное отношение к природе.

«Охота с ружьем и собакой прекрасна сама по себе... но, положим, вы не родились охотником: вы все-таки любите природу и свободу; вы, следовательно, не можете не завидовать нашему брату... Слушайте!

— Знаете ли вы, например, какое наслаждение выехать весной до зари? Вы выходите на крыльцо...»

И во всем дальнейшем описании, наряду с подбором слов, рассчитанных на работу воображения читателя («Вот вы сели; лошади разом тронулись, громко застучала телега... Вы едете — едете мимо церкви, с горы направо, через плотину...»), рассказчик то и дело вставляет эмоциональные эпитеты, сравнения, метафоры, восклицательные предложения и т. п. «Свет так и хлынет потоком; сердце в вас встрепенется, как птица. Свежо, весело, любо! Далеко видно кругом... Живее, кони, живее! Крупной рысью вперед!.. Вы взобрались на гору. Какой вид!.. Как вольно дышит грудь, как быстро движутся члены, как крепнет весь человек, охваченный свежим дыханьем весны!

А летнее, июльское утро!..» и т. д.

Весь рассказ «Лес и степь» выдержан в этом тоне задушевной беседы с читателем и заканчивается он (а надо сказать, что это последний, заключительный рассказ «Записок охотника») таким же теплым, дружеским прощальным словом: «Однако — пора кончать. Кстати — заговорил я о весне: весной легко расставаться, весной и счастливых тянет вдаль... Прощайте, читатель; желаю вам постоянного благополучия».

3.

И, наконец, есть еще одна особенность «Записок охотника», содействующая тому, что у читателя создается о рассказах впечатление цельности и завершенности,— это единство жанра.

У исследователей творчества Тургенева, как дореволюционных, так и советских, нет по вопросу о жанре «Записок охотника» какой-либо одной точки зрения. Одни (и таких большинство) называют произведения, вошедшие в «Записки охотника», безоговорочно рассказами, другие, как, например, редакторы издания сочинений Тургенева в «Библиотеке «Огонька», говорят так же безоговорочно об этих произведениях, как об очерках.

Вопрос о жанровом характере «Записок охотника» имеет значение не только терминологическое: выясняя его, мы тем самым определяем художественные особенности творчества Тургенева в конце 40-х — начале 50-х годов, существенные для понимания его мастерства. Выяснять же этот вопрос следует в историко-литературном плане, в свете тех задач, какие стояли перед русской литературой той эпохи.

В художественной практике «натуральной школы» 40-х годов XIX в. очерк сыграл полезную роль, так как в противовес романтизму А. Марлинского и «ложно-величавой школе» Булгарина и Кукольника он звал к тщательному изучению и критической оценке реальной действительности, но он был переходной формой реалистического творчества и скоро сменился другими жанрами, дававшими больший простор художественному вымыслу и типическим обобщениям и в большей степени отвечавшими задачам реалистического искусства. Белинский в средине 40-х годов уделил значительное внимание очеркам Даля, Григоровича, Буткова и отзывался о них с большой похвалой.

У Григоровича он отмечал «замечательный талант для тех очерков общественного быта, которые теперь получили в литературе название «физиологических», а об очерке Даля (Луганского) «Русский мужик» писал, что этот очерк исполнен «глубокого значения», «отличается необыкновенным мастерством изложения», «принадлежит к лучшим физиологическим очеркам этого писателя, которого необыкновенный талант не имеет себе соперников в этом роде литературы».

В. Г. Белинский приветствовал «физиологические очерки», так как, сравнивая их с повестями модных в то время писателей, видел в очерках законную, здоровую реакцию против изображения, как он говорил, «ложных характеров, исполненных не силы страстей, а кривляний поддельного байронизма», против «изысканных фраз» и «высокопарных монологов».

Но тот же Белинский отнюдь не переоценивал идейно-художественной ценности очерков: рассказы, повести, романы в его глазах имели значительно большее общественное значение.

Так же относился к этому вопросу и Тургенев. В статье «Повести, сказки и рассказы казака Луганского» (СПБ, 1846) он сопоставлял различные жанры произведений, помещенных в сборнике Даля, в частности повести и очерки, и пришел к следующему выводу: «Далю не всегда удаются его большие повести; связать и распутать узел, представить игру страстей, развить последовательно целый характер — не его дело, по крайней мере, тут он не из первых мастеров; но где рассказ не переходит за черту «физиологии», где автор пишет с натуры, ставит перед вами или брюхача-купца, или русского мужичка на завалинке, дворника, денщика, помещика-угостителя, чиновника средней руки — вы не можете не прийти в упоение...»

Из этого отзыва видно, что Тургенев отдает должное бытовому очерку, высоко ценит снимки с натуры, но и он видит ограниченность этой литературной формы и предпочел бы очерку другой жанр, дающий большую возможность «представить игру страстей, развить последовательно целый характер».

С такими взглядами на очерк подошел Тургенев и к созданию «Записок охотника».

Из всех рассказов, вошедших в сборник, больше всего приближаются к очеркам «Хорь и Калиныч» и «Лебедянь», но и к этим произведениям название «очерк» может подойти с большими оговорками. Что же касается большинства других произведений, то и по стремлению автора к художественным обобщениям, и по значительному участию в них творческого вымысла, и по языку их следует назвать скорее рассказами, чем очерками, хотя некоторый характер очеркизма в них сохранился.

Так же по существу смотрел на жанр «Записок охотника» и Белинский. Хотя Белинский и говорил, что у автора «рассказов охотника» «нет таланта чистого творчества», что он «может изображать действительность, виденную и изученную им», но к этому Белинский добавлял очень существенную оговорку: рассказы Тургенева, говорил Белинский, «не простое списывание с действительности», Тургенев «перерабатывает взятое им готовое содержание по своему идеалу, и от этого у него выходит картина, более живая, говорящая и полная мысли, нежели действительный случай, подавший ему повод написать эту картину» («Взгляд на русскую литературу 1847 года»). Все это дает нам право называть произведения, вошедшие в «Записки охотника», не очерками, а рассказами (хотя и близкими к очерку). Но для нас в целях уяснения художественного мастерства Тургенева в «Записках охотника» существеннее указать другое. Как бы ни именовать рассказы Тургенева, важно то, что это рассказы совершенно особого рода и что это своеобразие, присущее всему сборнику в целом, выдержанное автором с начала до конца, придает всем рассказам Тургенева специфическое, характерное лицо, то особенное, что присуще «Запискам охотника» Тургенева. Это — широкая типизация, соединенная с относительной слабостью развития действия, с преобладанием описаний (пейзажа, портрета), характеристики, диалога, это стремление придать рассказу единство путем композиционно правильной расстановки персонажей, это — эмоциональный тон рассказчика, умелое соединение эпического с лирическим, это изумительное мастерство языка.

Повторяемость этих приемов, выдержанность жанрового своеобразия, наряду с другими особенностями рассказов, указанными выше (общность содержания, идейной направленности, наличие рассказчика), придает «Запискам охотника» характер целостного художественного организма.

Выясняя своеобразие жанра в «Записках охотника», целесообразно поставить вопрос о соотношении сюжета и других компонентов в этих рассказах и сравнить их в этом смысле с другими произведениями Тургенева. В романах, повестях и драматических произведениях Тургенева основная, организующая роль принадлежит сюжету, т. е. такой системе событий, в которой, по выражению М. Горького, проявляются «связи, противоречия, симпатии, антипатии и вообще взаимоотношения людей — истории роста и организации того или иного характера, типа»^*.

^* («М. Горький о литературе», изд. «Советский писатель», М., 1937, стр. 315.)

После экспозиции (обычно краткой), знакомящей читателя с местом, временем действия и с бытовым, общественным «окружением», появляются на сцене главные герои, и начинает развертываться цепь событий, завязывается тот или иной конфликт или несколько конфликтов, герои вступают между собой в разнообразные дружеские, враждебные и тому подобные связи, противоречия между ними нарастают и достигают кульминации, после чего вскоре наступает развязка, и вот во всех этих столкновениях человеческих стремлений, поступков, взглядов, высказываний и выясняются характеры с их типическими и индивидуально-конкретными чертами и идейный смысл произведения.

Такую цепь, систему событий представляет собой, например, повесть Тургенева «Затишье». Молодой дворянин Владимир Сергеевич Астахов, приехавший из главного имения в свою деревню для ревизии хозяйства, знакомится с помещиком Ипатовым, владельцем «Затишья». В «Затишье» Астахов попадает в общество приятелей Ипатова и молодежи: свояченицы Ипатова, Марьи Павловны, и соседей-помещиков—Веретьева и его сестры. Выясняется, что Веретьев и Марья Павловна любят друг друга, описывается сцена их свидания, имевшая пагубное влияние на их дальнейшую судьбу. Вскоре происходит бал у некоего помещика Акилина. Во время танцев возникает ссора между Астаховым и чиновником губернатора Стельчинским, считающим себя женихом Веретьевой. Стельчинский вызывает Астахова на дуэль, но благодаря вмешательству Веретьева дуэль не состоялась. Астахов поспешно уезжает домой, в главное имение. Через три с лишком месяца Астахов вновь появляется в «Затишье». Он узнает, что Веретьев покинул Марью Павловну, уехав куда-то с цыганским табором, а Веретьева вышла замуж за Стельчинского и живет с ним в Петербурге. Появление Астахова в «Затишье» напомнило Марье Павловне об ушедшем счастье. Ночью она бросается в пруд и гибнет. Проходит несколько лет. Астахов в Петербурге встречается с Веретьевым: Астахов женился, разбогател и преуспевает, а Веретьев прожил состояние, стал трактирным завсегдатаем, постарел и опустился.

Таков событийный сюжет повести, раскрывающий характеры главных и второстепенных героев. Попутно Тургенев описывает обстановку (дом Ипатова в «Затишье», флигель в деревне Астахова, именье Акилина), пейзаж (описание пруда, летнего утра в березовой роще), рисует портреты героев и т. п., но все это органически входит в повествовательную, событийную основу повести как дополнительные детали.

В таком же плане строится и любой роман Тургенева. Сюжет, как система событий, играет в них главную роль. Иное дело — рассказы в «Записках охотника».

В них также есть сюжет, но он очень несложен, имеет внешний характер и часто сводится к тому, что автор-рассказчик появляется (в качестве охотника) в том или ином месте, наблюдает людей, быт, природу, рассказывает о своих встречах, передает разговоры и через некоторое время уезжает. Так построены рассказы «Хорь и Калиныч», «Малиновая вода», «Однодворец Овсяников», «Льгов», «Бежин луг», «Касьян с Красивой Мечи», «Бурмистр», «Контора», «Два помещика», «Лебедянь», «Живые мощи» и др.

Сюжет в этих рассказах — не система событий, а внешняя рамка для передачи наблюдений, впечатлений рассказчика, всегда очень содержательных, интересных и взаимно связанных. Пример — «Хорь и Калиныч» — основной рассказ «Записок охотника», неизменно открывающий сборник во всех изданиях.

«В качестве охотника посещая Жиздринский уезд, сошелся я в поле и познакомился с... помещиком Полутыкиным... В первый же день моего знакомства с г. Полутыкиным он пригласил меня... к себе».

«На другой день я покинул гостеприимный кров г. Полутыкина».

Это — начало и конец сюжетной схемы рассказа «Хорь и Калиныч», рамка, в которую включен ряд картин и сцен: усадьба и изба Хоря, Полутыкин о Хоре, Калиныч, его портрет и характеристика, Хорь, его портрет, семья Хоря, беседа его с рассказчиком, Хорь и Калиныч (их сопоставление), быт деревни в освещении Хоря, дружба Хоря и Калиныча.

Все эти части рассказа между собой тесно связаны, но связаны по преимуществу логически: каждая часть в той или иной степени, прямо или косвенно раскрывает идейный смысл рассказа, его народно-патриотическую и антикрепостническую тенденцию. Этой цели служит и экспозиция рассказа, рассуждение о тяжести и вреде барщины и сравнительной выгоде для крестьян оброчной системы.

Логическая связь частей составляет основу композиции в очень многих рассказах «Записок охотника». Логически, а не событийно связаны, например, три основные части рассказа «Малиновая вода»: история Степушки, воспоминания Тумана и судьба Власа; логически связаны в рассказе «Бурмистр» сцены в доме Пеночкина и сцены в деревне, управляемой Софроном, главные и второстепенные действующие лица этого рассказа, их портреты и характеристики; логически связаны в рассказе «Бежин луг» пейзажи, беседа детей у костра и переживания рассказчика.

Среди рассказов «Записок охотника» есть и такие, в которых значительную роль играет сюжет событийный, но он в редких случаях («Уездный лекарь», «Свидание») является основным средством раскрытия характеров, чаще этот событийный сюжет — только один из компонентов в ряду других компонентов, связанных в логическом плане. Так, например, следует рассматривать композицию рассказа «Льгов». Читатель, привыкший видеть основу рассказа в постепенном развертывании событий, может прийти к выводу, что главная часть «Льгова» — комическое событие, приключение с охотниками на пруду, — событие, развивающееся по принципу нарастания действия: в нем есть завязка (решение воспользоваться лодкой Сучка), развитие действия (охота на уток), кульминация (авария с лодкой) и развязка (благополучное возвращение охотников на берег). Все же, что в рассказе предшествует этому событию (описание Льгова, характеристика охотника Владимира, беседа рассказчика с дворовым Сучком), является экспозицией, подготавливающей читателя к пониманию главной части рассказа.

Такой взгляд на композицию рассказа «Льгов» явно ошибочен, так как он противоречит общим идейным установкам Тургенева в рассказах конца 40-х годов («Льгов» впервые был напечатан в 1847 г.), противоречит и жанровым особенностям рассказов этого типа. Если исходить из антикрепостнической направленности «Записок охотника», то центральной частью рассказа следует считать разговор рассказчика с Сучком, рисующий типичную картину крепостнического быта и влияния его на характер дворовых. Именно здесь, в этом разговоре, а частью и в характеристике Владимира по преимуществу раскрывается идейное содержание рассказа. Что же касается комического приключения с охотниками на пруду, то это лишь окончательный (хотя и очень яркий, существенный) штрих, дорисовывающий характеры Сучка, Владимира и Ермолая.

В заключение необходимо добавить, что хотя в жанре рассказов «Записок охотника» и есть общие черты, в композиции рассказов совершенно нет шаблона, трафаретности. Еще в 1849 г. Анненков, под свежим впечатлением только что прочитанных рассказов Тургенева, писал: «Любопытно наблюдать, как меняет он для каждого нового представления краски и самый способ изложения, как верно рассчитаны для них свет и воздух и в каких нежных оттенках и умно рассеянных подробностях выражаются у него люди и события».

И действительно, перечитывая рассказы Тургенева, поражаешься мастерством великого писателя: не только темы и образы, но и жанровые признаки у него всегда варьируются, вступают в различные сочетания в зависимости от идейного замысла, определяющего содержание того или другого рассказа.