И. С. Тургенев — великий русский писатель-реалист. С. М. Петров
Творчество Тургенева сыграло громадную роль в духовном развитии русского общества, в истории русской литературы, обогатило отечественную и мировую культуру. Вражда к крепостному праву, искреннее сочувствие нуждам народа, прогрессивные гуманные идеи вдохновляли Тургенева. «Непримиримым врагом цепей, верным другом народа» называв автора «Записок охотника» Некрасов. Расцвет таланта Тургенева был связан с подъемом демократического движения. Лучшие произведения созданы им в годы близости с Белинским, с Герценом, с кругом «Современника». «Литературная деятельность Тургенева имела для нашего общества руководящее значение наряду с деятельностью Некрасова, Белинского и Добролюбова», — писал Салтыков-Щедрин в некрологе о Тургеневе*. По отзыву деятелей революционного народничества, «Тургенев служил русской революции сердечным смыслом своих произведений»**. Высоко ценил и любил Тургенева как писателя В. И. Ленин, много раз перечитывавший его произведения.
* («И. С. Тургенев». В сб. «Н. Щедрин (М. Е. Салтыков) о литературе», Гослитиздат, М., 1952, стр. 618. )
** («Тургенев, в воспоминаниях революционеров-семидесятников», «Academia», 1930, стр. 38.)
После Великой Октябрьской революции литературное наследие Тургенева стало достоянием широких народных масс. Миллионными тиражами на десятках языков народов нашей родины выходят произведения Тургенева, оказывая благотворное влияние на культурное развитие новых поколений. В социалистическую эпоху глубоко раскрылось историческое, нравственное и художественное значение Тургенева как великого русского писателя-реалиста.
1.
Тургенев был проницательным и прозорливым художником. От начала и до конца своей творческой жизни Тургенев был чуток ко всему новому в русской действительности. Он умел подмечать и откликаться на все живые и острые явления современности, ставить в своих произведениях именно те вопросы русской жизни, которые волновали общественную мысль. Книги Тургенева всегда вызывали литературную полемику, острую общественную борьбу, являлись примером действенного искусства. Вспоминая свою эпоху и свой творческий путь, Тургенев говорил: «В течение всего этого времени я стремился, насколько хватало сил и умения, добросовестно и беспристрастно изобразить и воплотить в надлежащие типы и то, что Шекспир называет the body and pressure of time (самый образ и давление времени)»*. В значительной мере Тургеневу удалось выполнить эту большую" задачу. В творчестве Тургенева нашла свое художественное отражение целая историческая эпоха в жизни России на переломе от феодально-крепостнического к капиталистическому строю. Правдивый художник-реалист, Тургенев в своих произведениях оставил яркую летопись русского общественного движения прошлого столетия, начиная с передовых студенческих кружков Московского университета 30-х годов и до «хождения в народ» в 1874—1876 гг.
* (И. С. Тургенев, Собрание сочинений, т. 10, изд. «Правда», 1949, стр. 463. )
Литературная деятельность Тургенева развивалась в эпоху крепостничества, нашедшего в писателе своего врага и обличителя. «В ту пору... когда писали наши просветители от 40-х до 60-х годов, — указывает В. И. Ленин, — все общественные вопросы сводились к борьбе с крепостным правом и его остатками»*. В письме к Гоголю Белинский писал о том, что самым живым современным национальным вопросом в России является отмена крепостного права. Великий революционер-демократ горячо ратовал за отображение в литературе жизни, быта, стремлений народных масс, крепостного крестьянина. Для своего времени наиболее широко осуществил эту великую задачу Тургенев. Его «Записки охотника» положили, по словам М. Е. Салтыкова-Щедрина, «начало целой литературе, имеющей своим объектом народ и его нужды»**.
* (В. И. Ленин, Сочинения, т. 2, стр. 473. )
** («Н. Щедрин о литературе», стр. 620. )
Антикрепостническое содержание «Записок охотника» проявилось прежде всего в высокой оценке духовных и нравственных качеств русского крестьянина. Разоблачая реакционную дворянскую клевету на русское крестьянство, Тургенев показывает крепостных крестьян талантливыми, умными, пытливыми людьми, более гуманными, чем помещики, их господа. В образах мудрого, хозяйственного Хоря, тонко чувствующего красоту природы Калиныча, выражавшего, по словам Белинского, «поэтическую натуру в простом народе», правдоискателя Касьяна с Красивой Мечи, мужественно умирающего Максима и терпеливой в страданиях Лукерьи, умного и проницательного Овсяникова, талантливого Якова Турка и его друзей, горячо любящих родные песни, любознательных и одаренных ребятишек из рассказа «Бежин луг», сердечных и искренних крестьянских женщин — Тургенев создает многосторонний облик русского крестьянина, раскрывает черты национального характера, живую душу народа, не сломленную веками крепостного гнета. В Хоре, в Якове Турке, в Калиныче, который «услуживал без раболепства», и в других крепостных развито чувство собственного достоинства, в пробуждении которого Белинский видел готовность народа к общественной активности, рост народного самосознания. Тургеневским крестьянам присущи «здравый смысл, ясность и положительность в уме» — качества русского народа, отмеченные Белинским в «Письме к Гоголю». Крепостной строй не подавил в крестьянине чувства патриотизма, любви к своей родине. Заботливо рассуждает о ней Хорь, восхищается красотой русской земли правдоискатель Касьян. Прекрасен простой русский народ, и только ужасное зло русской жизни — крепостное право — связывает силы нации, ее исторический прогресс — такова главная идея «Записок охотника».
Правдиво освещая тягостное и бесправное положение крестьянства при крепостном строе, Тургенев в рассказах «Бурмистр», «Бирюк», «Однодворец Овсяников» в образе бунтаря из рассказа «Поездка в Полесье» выявил разнообразные формы протеста народа против крепостного гнета.
Вместе с тем следует указать, что изображение народа в творчестве Тургенева лишено и тени позднейшей народнической идеализации. В таких рассказах «Записок охотника», как «Касьян с Красивой Мечи», «Живые мощи», «Два помещика», в примыкающих к «Запискам охотника» повестях «Муму», «Постоялый двор», а позднее в романе «Дворянское гнездо» Тургенев показывает черты терпения, «безответности», патриархальные и отсталые религиозно-нравственные настроения в крестьянстве. Нередко это объясняется либерально-дворянской ограниченностью писателя и указанные произведения и образы противопоставляются тем рассказам, которые были написаны Тургеневым в пору близости с Белинским.
Нет никаких оснований для такого противопоставления. В этих произведениях Тургенева правдиво освещены такие черты психологии и настроений крепостного крестьянства, которые сложились у него под влиянием долгих веков рабства и угнетения. В образах старого дворецкого Тумана («Малиновая вода»), высеченного слуги, восхищающегося своим тираном-барином («Два помещика»), Тургенев подчеркивает, что у некоторых дворовых крестьян еще не пробудилось чувство человеческого достоинства. Темнота и забитость. — черты, присущие многим крестьянам, выразительно отмечены писателем.
«Живые мощи» развивают тему долготерпения русского народа, проходящую и в творчестве Некрасова и в сатире Салтыкова-Щедрина. В образе Лукерьи воплощена и та «незрелость мечтательности», в которой Ленин видел черту мировоззрения пореформенного патриархального крестьянства. Богатый содержатель постоялого двора, обманутый и разоренный помещицей, чуть не ставший преступником, вдруг видит в своей беде наказание божие и, покоряясь судьбе, становится странником («Постоялый двор»). Старый Аким переходит к настроениям, напоминающим толстовского Каратаева.
Однако в отличие от славянофилов, возводивших в нравственный идеал, выдававших за подлинную русскую народность отсталые патриархальные настроения, бытовавшие в народной среде, Тургенев показывает как даже эти настроения переплетались с сознанием социальной несправедливости и жаждой лучшей, свободной доли. Не следует ограничивать значение образа Касьяна с Красивой Мечи темой «странничества», сектанства. Его образ заставляет вспомнить переселенцев-богучаровцев из «Войны и мира» Толстого. Правдоискательство неразрывно связывалось с представлениями патриархального крестьянства о социальной справедливости, окрашенными нередко в тона антицерковной религиозности. Тургеневский Касьян отвергает право частной собственности на земельные угодья, считая куплю-продажу леса нарушением божеского закона. Касьяну свойственно и то недоверие к барину, одетому в «немецкое платье», которое веками складывалось в крестьянской среде. Полурелигиозный, полусоциальный протест в народной среде воплощается Тургеневым и в «Постоялом дворе» (образ Акима), и в «Страшной истории», и в рассказе «Живые мощи». В последнем Тургенев отмечает в крестьянстве страстную жажду свободы и справедливой жизни. В «Пошехонской старине» Салтыкова-Щедрина выведена дворовая женщина, которая твердо уверена, что господам на том свете придется терпеть такие же муки, как крепостным на этом. Религиозно-нравственные настроения, терпение и покорность нередко являлись в крепостную пору одной из форм протеста против крепостного права.
Тема «безответности» крепостного крестьянства, образы «безответных» дворовых Герасима из «Муму», Агафьи и Малаши из «Дворянского гнезда» вовсе не означали либеральной ограниченности Тургенева. Как свидетельствует Герцен в отношении «Муму», воздействие на читателей подобных образов было тогда не меньше, чем от образов протестантов. Оно было даже более эффективно, поскольку самодурство и злая воля помещика выступала здесь особенно рельефно. Это отмечала и царская цензура. В канун падения крепостного права реакционные дворянские круги на все лады кричали о злобном, непокорном и бунтарском характере и намерениях крепостного крестьянства, которое де в результате освобождения его от помещичьей опеки и вовсе разнесет в щепу все государство. Тургенев явно не хотел попадать в тон подобным крикам. Напомним, что и Некрасов в эти годы будет отмечать в некоторых своих стихотворениях («Забытая деревня») терпение и кротость крепостного крестьянства.
«Записки охотника» — это прежде всего книга о русском народе, о крепостном крестьянстве. Однако рассказы и очерки Тургенева охватывают и многие другие стороны русской жизни того времени, что не всегда учитывается.
В «Записках охотника» проходит тема маленького человека, поднятая Пушкиным и Гоголем. В образе уездного лекаря из рассказа с этим названием, в истории его трагикомической любви воплощены черты и мотивы, напоминающие «Бедных людей» Достоевского. Образ Макара Девушкина, несомненно, вспоминался Тургеневу, когда он писал свой рассказ. Облик, а также весь стиль и язык драматического повествования уездного лекаря, его манера самоунижения близки герою Достоевского. От образа самой девушки из бедного, но «чрезвычайно образованного семейства», которому «с богатыми гордость запрещала знаться» тянется нить к героиням демократической литературы 60-х годов. Тема демократической интеллигенции, ее высокого нравственного облика, ее трагическая судьба в обстановке крепостнических нравов освещена Тургеневым в образе погибшего от чахотки студента-учителя Авенира Сорокоумова из рассказа «Смерть».
Громадна галерея помещичьих типов в «Записках охотника»: здесь и помещики-крепостники, «степняки» и «культурные», и помещики-либералы, славянофилы-пустозвоны и уездные гамлеты; помещики-приживалы и прихлебатели, ростовщики и коннозаводчики. Особенно важной темой «Записок охотника» является обличение как старозаветных помещиков-крепостников («Два помещика»), так и крепостников «культурных» — западников («Бурмистр»). Типичность образа «культурного», «гуманного» крепостника-помещика Пеночкина вышла далеко за пределы тургеневской эпохи, на что указал В. И. Ленин. В «Записках охотника, в повести «Два приятеля», в пьесах «Нахлебник», «Завтрак у предводителя» Тургенев становится изобразителем помещичьих нравов, создателем целого ряда типов провинциальной помещичьей среды, продолжающих галерею «Мертвых душ», прямым преемником и продолжателем Гоголя. Герцен справедливо рассматривал Тургенева как главу «сознательно-гоголевского направления» в русской литературе после смерти Гоголя.
Обличительное начало никогда не исчезало в творчестве Тургенева. «Оба влияния, по-моему, необходимы в нашей литературе, — пушкинское отступило было на второй план — пусть оно опять выступит вперед, но не с тем, чтобы сменить гоголевское. Гоголевское влияние и в жизни и в литературе нам еще крайне нужно»*, - пишет Тургенев Дружинину в августе 1855 г.
* (И. С. Тургенев, Собрание сочинений, т. 11, изд. «Правда», 1949, стр. 138. )
К середине 50-х годов отчетливо выявился глубокий кризис феодально-крепостнического строя. Вопрос о дальнейших путях исторического развития России, о ее ведущих общественных силах и, таким образом, проблема исторического значения деятельности прогрессивной дворянской интеллигенции 40-х годов, а вместе с тем вопрос о передовом человеке современности вызвали горячие споры в русской публицистике и литературе в канун падения крепостного права. Эти вопросы освещаются в поэме Некрасова «Саша», законченной в том же 1855 г., в «Заметках о журналах» (1856) и в статье «Русский человек на rendez-vous» Н. Г. Чернышевского (1858), в статье А. И. Герцена «Лишние люди и желчевики» (1860) и в других выступлениях. Эти же проблемы поставлены и в первых романах Тургенева.
В повестях о «лишнем человеке», в повести «Яков Пасынков», в «Рудине» и в «Дворянском гнезде» Тургенев осветил драматическую судьбу, сильные и слабые стороны передовой интеллигенции конца 30-х и 40-х годов.
Неправильная, неисторическая трактовка либерального течения в западничестве 40-х годов, представленного прежде всего Грановским, отождествление либерализма 40-х годов с трусливым, искавшим соглашения с крепостническим лагерем буржуазно-дворянским либерализмом 60-х годов влекут за собой и неправильную, преимущественно отрицательную характеристику лишних людей-идеалистов 30—40-х годов. Не следует забывать, что философский идеализм в условиях русской крепостной действительности николаевского времени развивал в передовой молодежи могучее субъективное начало, стремление возвыситься до решения коренных вопросов человеческого бытия, порождал высокий нравственный идеализм, оказав влияние на духовное развитие Белинского и Герцена, Станкевича и Грановского. Он превращается в тормоз идейного развития передовой русской интеллигенции только с момента перехода Белинского и Герцена на позиции материализма. Философской базой российского буржуазно-дворянского либерализма и его соглашательской политики идеализм становится главным образом в период вокруг падения крепостного права, после революции 1848 г.
В главе, повествующей о кружке Покорского, одним из членов которого был Дмитрий Рудин, Тургенев запечатлел черты студенческого кружка Н. В. Станкевича, сыгравшего значительную роль в духовном развитии прогрессивной русской интеллигенции 30—40-х годов. По признанию самого Тургенева, когда он изображал Покорского, образ Станкевича носился перед ним.
Романтизм Покорского воодушевляет окружающую его молодежь, возбуждает в ней готовность к самопожертвованию во имя счастья других. И хотя и этот романтизм проникнут отвлеченным идеалом и непониманием реальной суровой действительности, он несет в себе идеи борьбы и подвига, которые вдохновляли еще романтиков-декабристов.
Так устанавливаются исторические связи идеалистов 30-х годов с сильными и слабыми сторонами дворянской революционности, преемственность двух поколений в дворянском освободительном движении крепостной эпохи.
Романтизм Якова Пасынкова, Покорского и Рудина — тот романтизм, который был дорог Чернышевскому, отстаивавшему его в борьбе с либеральной фразой, прикрывавшей помещичий практицизм. Обрисованные Тургеневым идеалисты 30-х годов, из среды которых вышли и Герцен с Белинским, явились прямыми предшественниками героического революционного романтизма, присущего деятелям демократического движения 60-х годов. В новой исторической форме он был в высшей степени свойствен таким людям, как Чернышевский и Добролюбов.
Важно отметить и еще одно обстоятельство. То, что Якова Пасынкова и Михалевича Тургенев изображает мало обеспеченными, почти бедняками, не противоречило истории русского идеализма 30-х годов. Герцен в «Былом и думах» рассказывает о кружке Станкевича: «В станкевическом кругу только он и Боткин были достаточные и совершенно обеспеченные люди. Другие представляли самый разнообразный пролетариат. Бакунину родные не давали ничего». Как известно, и сам Тургенев в молодости мало что получал от своей самодурки-матери. Таким образом, в облике некоторых своих лишних людей-энтузиастов он отметил историческую и даже биографическую черту; в пору своего увлечения Станкевичем за границей и самому Тургеневу были присущи черты энтузиаста.
Нередко при анализе произведений Тургенева как-то автоматически связывают с дворянской интеллигенцией идеализм, с демократической интеллигенцией — материализм. Между тем в 30-е годы демократическая интеллигенция, представленная Тургеневым в указанных выше образах, исповедывала идеализм. Яркое свидетельство тому — Белинский 30-х годов. Поэтому было бы неправильно говорить об идеализме этого времени как об идеологии только дворянской интеллигенции. Больше того, в 30-е годы философский идеализм в быту русской демократической интеллигенции нередко был связан с нравственным идеализмом и даже с некоторыми чертами аскетизма, во всяком случае с равнодушием к жизненным благам, чего никак нельзя сказать о дворянских идеалистах типа Боткина или, как это обнаружилось в дальнейшем, типа Кавелина и Каткова. Если для Пасынкова и Михалевича, как и для Белинского, идеализм не мешал их демократизму, до поры до времени не мешал отдаваться идее служения человеку, то для некоторых из среды той же интеллигенции 30-х годов философский идеализм в дальнейшем служил средством их преуспеяния в жизни.
Прекрасно понимая прогрессивное значение для крепостной России передовых идей Запада, лучших сторон западноевропейской культуры, Тургенев с гневом и презрением обличал Пеночкиных, Паншиных, Гедеоновских — всех тех, кто под личиной «культурного» западника скрывал свое помещичье-крепостническое нутро, кто был враждебен всему русскому, национальному. В образе отца Лаврецкого Тургенев показывает, как западничество, европеизм превосходно уживались в помещичьем быту с крепостнической практикой. Патриотизм Лаврецкого, как и самого Тургенева, сливался с отрицанием крепостного права, с идеей необходимости прогрессивного развития России. Чувством глубокой связи с родиной исполнены романы Тургенева.
Интеллектуальный и нравственный облик лишних людей в период 30—40-х годов был, несомненно, полным отрицанием крепостнических нравов и понятий. Вместе с тем он был источником и личной жизненной трагедии лишних людей, заключавшейся в противоречии между высоким нравственным идеалом и стремлениями духа и той беспомощностью перед силой враждебных обстоятельств и неприспособленностью, которые были неизбежным порождением присущего философскому идеализму абстрактного, оторванного от реальной действительности отношения и понимания жизни. В судьбе Лаврецкого, как и в судьбе Рудина, Тургенев показывает духовную драму «лишних людей», идеалистически настроенной дворянской интеллигенции 30—40-х годов, оторванной от народной почвы.
Судьба лишнего человека как прогрессивного явления русской жизни крепостной эпохи к 50-м годам определилась как драматическая судьба, его общественная, исторически прогрессивная роль была полностью сыграна. Роман Тургенева «Рудин» вовсе не имел в виду утверждения этой роли в новой обстановке, складывавшейся после разгрома в Крымской войне. Тургенев отдавал себе отчет в слабых сторонах дворянского идеалистического просветительства.
Изображенная Тургеневым трагическая судьба «лишних людей» вместе с сочувствием к ним, к их высоким нравственным стремлениям, порождала и их отрицание, но не просто отрицание, а усвоение их тяжкого опыта и поиски лучшего. Исторический облик этого лучшего дал прежде других сам Тургенев в своих последующих романах.
«Дворянское гнездо» не содержало в себе прямого сатирического обличения русской крепостнической действительности. И хотя в романе крепко достается поверхностному пошлому «западничеству», все же тургеневская художественная манера, несомненно, отличалась от гоголевской. Тем не менее «Дворянское гнездо» с глубокой силой раскрывало трагический характер жизни лучших людей русского общества крепостной эпохи. В этом заключалось освободительное идейное значение второго романа Тургенева.
Его нравственный смысл заключался в утверждении прекрасного в человеке, в возвеличении твердости его духа и характера перед лицом больших испытаний жизни. Лиза Калитина вся проникнута «чувством долга», ее волнует вопрос об ответственности человека перед себе подобными, что говорило о пробуждении нравственного сознания в среде русской женской молодежи. Образ Лизы Калитиной, ее религиозность нередко трактуются односторонне и без выяснения связей с русской действительностью крепостной эпохи.
Религиозность Лизы неразрывно связана с развитием в ней сознания нравственной ответственности за грехи ее отца и других виновников тягостного положения крепостных крестьян. Для благородной, с возвышенной «русской душой», девушки, какой была Лиза, загладить грехи отцов значило отказаться от личного счастья и хоть чем-то пострадать, подобно тому, как страдали святые угодники, о которых с такой страстью рассказывала Лизе ее няня Агафья. В этом свете и следует рассматривать уход Лизы в монастырь.
Литература крепостной эпохи, в частности Пушкин и Герцен, не раз отмечала благотворное нравственное воздействие народной среды на лучших представителей дворянской молодежи в их юные, «домашние» годы. Тургенев также развивает эту тему: няня Агафья воспитала в Лизе чувства добрые к простому народу и сознание господской вины перед ним. Тургенев, однако, показывает, что влияние народной среды в условиях беспросветного крепостничества могло выливаться и в отсталые формы вроде своеобразной религиозно-этической настроенности. Бог Лизы — это вовсе не церковный, не канонический бог, а некий христианско-нравственный идеал и критерий, что опять-таки сближало ее с той народной средой, в которой религиозность чаще всего являлась смесью суеверия, вековых обычаев и патриархально-крестьянского правдоискательства. Вот почему Лиза совершенно чужда какому-либо аскетизму. Напротив, она любит жизнь и I уходит из нее, страдая.
Но и монастырь не принес ей успокоения.
Но и в монашеской одежде, Как под узорною парчой,
Все беззаконною мечтой В ней сердце билося как прежде...
На истории счастья и горя Лизы также лежит печать народности. О счастье мечтали в молодые свои годы и бойкая, смелая Агаша и тихая, смиренная Малаша, поразившая своей красотой молодого барина, отца ее Феди. Но их счастье было также мимолетно, как и счастье Лизы, а горя хватило на целую жизнь.
Когда реакционная и либеральная критика на разные лады I восхищалась религиозностью Лизы, она не понимала или утаивала истинный антикрепостнический смысл романа Тургенева. Судьба Лизы не только не означала примирения с действительностью, как это представлялось, например, Аполлону Григорьеву. Разумеется, Тургенев не вкладывает никакого протеста в решение Лизы, но ее уход в монастырь объективно был такой же формой протеста против уродств крепостной жизни, как и самоубийство Катерины из «Грозы» Островского.
Путь развития передовой русской девушки, как она изображена Тургеневым, принято вести от Натальи Ласунской к Елене Стаховой, минуя образ Лизы Калитиной. Это неверно. Лиза по своей натуре ближе стоит к Елене, чем Наташа. Последняя после своего горького разочарования потухла; «онемев... она опустилась на дно», найдя обыденное «счастье» с ограниченным Волынским. Примерно также поступит и Вера в «Обрыве», по воле Гончарова пошедшая замуж за Тушина. Лиза неспособна ни на какие компромиссы, отказывается от «счастья» с Паншиным. Она такой же цельный и непоколебимый характер, каким обладали героические девушки 60—70-х годов. В 60-е годы девушка с чуткой совестью и сочувствием народу шла на курсы, в революцию. Это был совсем другой путь. Но силе характера, суровой, требовательной к себе, способности к самопожертвованию, она могла поучиться и у Лизы Калитиной. Если поставить Лизу в условия 70-х годов, она станет девушкой из «Порога». Писарев был совершенно прав, указывая, что по свойствам личности Лиза «примыкает к лучшим людям нашего времени». Образ Лизы свидетельствовал о том, что в русском обществе у лучших представителей его молодежи постепенно складывалась форма, которой, однако, не хватало подлинно передового общественного содержания. Нужно было что-то новое, что наполнило бы жизнь таких натур действительно героическим, народным, передовым содержанием. Это новое принесла с собой эпоха 60-х годов и переходом к нему явился образ Елены из «Накануне».
Раскрывая идею «Накануне», Тургенев писал И. С. Аксакову в ноябре 1859 г.: «В основание моей повести положена мысль о необходимости сознательно-героических натур... для того, чтобы дело подвинулось вперед»*. Под «делом» Тургенев подразумевал прогрессивное развитие России и прежде всего ликвидацию феодально-крепостнического порядка. Со времен декабристов в русской литературе не появлялось героических типов, воплощавших в себе самоотверженное служение, деятельность во имя передовых общественных идеалов.
* (И. С. Тургенев, Собрание сочинений, т. 11, изд. «Правда», М., 1949, стр. 194. )
В образе Елены Стаховой Добролюбов видел как бы воплощение передовых общественных сил пред реформенной России. «В Елене, — писал великий критик, — сказалась та смутная тоска по чему-то, та почти бессознательная, но неотразимая потребность новой жизни, новых людей, которая охватывает теперь все русское общество и даже не одно только так называемое образованное. В Елене так ярко отразились лучшие стремления нашей современной жизни»*. То, что Тургенев сумел их подметить и выразить, явилось его исторической заслугой.
* (Н. А. Добролюбов, Избранное, М., 1947, стр. 231.)
В самом разрыве Елены с дворянской средой вплоть до лучших ее представителей нашел свое отражение знаменательный исторический факт разрыва передовой русской молодежи с дворянской интеллигенцией, переход ее на сторону демократических идеалов, носителем которых в романе является Инсаров.
«Новая жизнь началась в России, — и такие фигуры, как Елена и Инсаров, являются провозвестниками этой новой жизни»*, — разъяснял Тургенев.
* (И. С. Тургенев, Собрание сочинений, т. 11, изд. «Правда». )
Вот почему существенно и важно не то, что Инсаров не русский, а существенно, типично для русского общественного развития 50-х годов то, что герой романа «Накануне» — разночинец-демократ. Сердце Елены, воплощающей новую, пробуждающуюся Россию, избирает не Шубина, не Берсенева, а представителя новых людей — Инсарова, подобно тому, как в передовом русском общественном движении разночинцы-демократы вытесняют дворянских деятелей, становящихся в лучшем случае людьми «второго нумера». Проблема типа и общественной роли разночинной демократической интеллигенции ставится Тургеневым в первый раз не в «Отцах и детях», а в романе «Накануне».
Заслуга писателя была в этом отношении тем более велика, что от стоял перед трудностями, которых не испытывал в работе над «Рудиным» или «Дворянским гнездом». Герои первых двух романов были близки и понятны Тургеневу. Теперь он столкнулся с задачей художественного воплощения в качестве положительного героя новой эпохи людей совсем иного склада, чем персонажи дворянской интеллигенции 30—40-х годов. И наблюдать тип разночинца-демократа во второй половине 50-х годов Тургенев мог главным образом в редакции «Современника». Он не был согласен с ее революционными идеями и планами. Но это не мешало ему высоко ценить и патриотические побуждения Чернышевского, Добролюбова и их соратников и их благородный нравственно-психологический облик. И, как нам кажется, черты характера Инсарова, его внутренний мир, во многом воссоздают именно облик первых и лучших представителей русской демократической молодежи 60-х годов.
Когда Елена в первый раз увидела Инсарова, она удивилась. Она ожидала чего-то более «фатального». Тургенев отмечает этим влияние на нее еще старых, традиционно-романтических представлений о герое, о героическом. Но в деятелях 60-х годов романтическое ушло вглубь, стало их натурой в этом смысле. Героическая идея руководила каждым шагом их деятельности, но сама эта деятельность отличалась отсутствием всякой позы, простотой, обусловленной ясностью цели и пути, а также уверенностью в своих силах. Наряду с присущими Инсарову (как и Добролюбову, например, в разговорах с Тургеневым) «прямотой и непринужденностью» Елену поразило все его существо — «спокойно твердое и обыденно простое». «Это железный человек», — отзывается об Инсарове и либеральный дворянский интеллигент Берсенев. Инсаров исполнен решительности и силы воли. Он не отступает ни перед какими трудностями и упорно готовится к борьбе. Какую бы черту личности Инсарова, какую бы деталь, связанную с его образом, мы ни взяли, их объективный исторический смысл ведет нас к кругу «Современника».
Характерной чертой умственных занятий Инсарова, отличающей их от безбрежного и нередко беспредметного универсализма 30-х годов, была подчиненность определенной цели - великому делу освобождения родины, которому он посвятил свою жизнь. На изучение философии он смотрел с точки зрения ее практической необходимости. Беседуя с Берсеневым о Фейербахе, он говорил «дельно», стараясь «дать самому себе отчет в том: нужно ли ему заняться Фейербахом, или же можно обойтись без него». И то, что Инсаров столкнулся с философией Фейербаха, и то, что он подходил к философским вопросам с точки зрения практических потребностей жизни, с точки зрения практики, роднит Инсарова в отношении к философии, к приобретению знаний вообще с многими деятелями русского демократического движения 60-х годов.
В своих личных отношениях Инсаров был в высшей степени щепетильным и требовательным к себе человеком. Он никому не хотел быть обязанным, он жил только на свой заработок, что обеспечивало ему и независимость и самостоятельность. Это опять-таки знакомая черта нравственного облика разночинца-демократа 60-х годов.
Примечательно, что и отношение к Инсарову у Елены складывается несколько иное, чем к Рудину, у его поклонников. Елена «чувствовала, что ей не преклониться перед ним хотелось, а подать ему дружески руку». Это стиль шестидесятников, как учителей, так и учеников.
«Наше время не нам принадлежит: а всем, кому в нас нужда»,— замечает Инсаров, Он говорил не спеша, о турках, об их притеснениях, о горе и бедствиях своих сограждан, об их надеждах; сосредоточенная обдуманность единой и давней страсти слышалась в каждом его слове». Именно так не раз говорили и так вели беседы в кругу «Современника» Чернышевский и Добролюбов. Их спокойствие и хладнокровие тоже не означали бесстрастия, напротив, они были порождением обдуманной и сосредоточенной страсти, направленной к одной великой цели — к борьбе за освобождение народа от «внутренних турок».
У молодого Инсарова была уже и биография бойца. Двадцати лет он стал предметом страха и преследований турецкого правительства и «подвергался большим опасностям», памятью которых остался «у него на шее широкий рубец, должно быть след раны». Тургенев едва ли здесь намекал на кого-нибудь. Но ведь, если в русской действительности кто и был в пору писания романа бойцами и предметом страха и преследований правительства «внутренних турок», то это были опять-таки руководители «Современника».
Добролюбов упрекнул Тургенева за то, что он умертвил своего героя раньше, чем Инсаров смог проявить себя в «живой гражданской деятельности», т. е. в борьбе за освобождение своей родины.
Возможно, что Тургеневу следовало продлить жизнь Инсарова, хотя бы до первых эпизодов непосредственного участия его в национально-освободительном движении болгарского народа. Однако писателя интересовала прежде всего судьба положительного героя, борца в русской действительности. На что же, на какие формы «живой гражданской деятельности» в условиях последних лет николаевского режима мог намекать Тургенев, показывая Инсарова борющимся и погибающим в борьбе? Исторически Тургенев был вполне прав, показывая разночинца-демократа Инсарова только готовящимся к борьбе, а не в самом ходе борьбы. Именно так и обстояло дело с русским общественным развитием «накануне» новой его эпохи. В 1853 г. на исторической сцене еще не было ни Чернышевского, ни Добролюбова; они еще только готовились к деятельности... Почвой добролюбовского упрека была уже иная общественно-историческая ситуация, чем та, которую освещал Тургенев в своем романе.
Вместе с тем следует подчеркнуть, что силу духа и воли, самую идею борьбы за свободу своей родины вдохнул в Елену разночинец-демократ Инсаров, подобно тому, как именно русские революционные демократы отвечали на вопрос передовой России о том, «что делать». Героическое решение Елены является как бы началом этого «дела». В романе «она готова к самой живой, энергической деятельности, но приступить к делу сама по себе, одна — она не смеет»,— замечает Добролюбов. В эпилоге Елена осмелилась... Передовая русская женщина в первый раз в русской литературе становится вполне самостоятельным борцом на том пути, на котором впоследствии прославилась Софья Перовская и Вера Фигнер. Правда, о деятельности Елены на родине Инсарова никто ничего не знал. По этому поводу Добролюбов справедливо заметил, что «...верное чутье действительности не позволило г. Тургеневу придать своей героине полного соответствия практической деятельности с теоретическими ее понятиями и внутренними порывами души. На это еще не дает писателю материалов наша общественная жизнь»*. Подвиг Елены остался безымянным, но важно, что «дело» было. А самый мотив безымянности революционного подвига разовьется впоследствии у Тургенева в «Нови», в целый образ революционной «безымянной Руси».
* (Н. А. Добролюбов, Избранные сочинения, Гослитиздат, М., 1948, стр. 225. )
Произведения Тургенева 50-х годов имели громадное освободительное значение для русского общества.
Нужно было сохранить и пронести «душу живу» сквозь длинные годы растлевающего человека рабства и не только пронести, но и будить своим словом эту душу в других, хотя бы и в форме самых общих и отвлеченных истин. Исторически задача и состояла тогда в том, чтобы, с одной стороны, с возмущением и протестом отвергать все, пропитанное рабской идеологией и моралью, а с другой, разъяснять гуманистический идеал, видеть счастье в жизни не в наживе, карьере, не в рабовладельчестве, а в стремлениях к красоте, к истине, к добру, в служении народу. В начале 40-х годов Гоголь показал русскому обществу, до какого духовного и нравственного оскудения может дойти человек в условиях крепостнического строя жизни, при господстве «мертвых душ». Тургенев приходит вслед за ним и говорит, что можно быть человеком, хотя и страдающей, но живой души, которой доступно высокое понимание целей и назначения человеческой жизни. Правда, и его положительные герои несут на себе родимые пятна крепостного общества — бесхарактерность и слабоволие, черты обломовщины, поражавшей все кругом. Но все же это были лучшие русские люди того времени, не давшие и другим окончательно закоснеть и опуститься. С удивительной тонкостью и мастерством Тургенев показывает пробуждение в молодой человеческой душе не только любви, а вообще пробуждение живой жизни, стремления к чему-то порой неясному, неопределенному, но все же возвышенному и светлому. Творения Тургенева как раз и освещали то, в чем нуждалось русское общество для своего развития сразу после страшных картин, нарисованных Гоголем, и гневного отрицания и обличений, высказанных Лермонтовым. Тургенев говорил своими произведениями, что в России есть не только «мертвые души», но что в ней есть и живые силы.
Падение крепостного права открывало новую, буржуазно капиталистическую эпоху в историческом развитии России. 60—70-е годы представляли собой переломный период, когда в русской жизни «все переворотилось и только начинало укладываться». Большинство современников и в том числе Тургенев, не могло во всем глубоко и правильно разобраться, определить пути развития России. Отсюда идейные заблуждения писателя, противоречия в его мировоззрении, отразившие противоречия его времени. Однако как подлинно великий художник-реалист Тургенев отразил в своих произведениях многие существенные стороны русской действительности 60—70-х годов прошлого века.
Одним из важнейших исторических явлений этой поры была борьба буржуазно-дворянского либерализма с революционным демократизмом вокруг коренных вопросов русской жизни, борьба «двух направлений, двух исторических тенденций — реформистской и революционной» (Ленин) в русском общественном развитии, начиная с 60-х годов прошлого столетия. Этот конфликт и послужил исторической основой творчества Тургенева в пореформенные годы. «Падение крепостного права вызвало появление разночинца, как главного массового деятеля освободительного движения»* - указывает В. И. Ленин. Чуткий Тургенев отметил его появление и все возраставшую роль в русской жизни уже в конце 50-х годов. Он не мог пройти мимо этого нового явления, новых людей, появившихся в жизни России: вслед за «Накануне» он пишет роман «Отцы и дети».
* (В. И. Ленин, Сочинения, т. 20, стр. 224.)
В романе ярко переданы споры «отцов» и «детей», представителей двух культур — старой, уходящей дворянской культуры, и новой, демократической,— отразившие столкновение между дворянскими либералами, сыгравшими свою относительно прогрессивную роль в 40-х годах, и разночинцами-демократами, ставшими во главе передового общественного движения. Споры велись вокруг самых различных вопросов, волновавших общественную мысль 60-х годов, — о путях развития России, об отношении к дворянскому культурному наследству, об искусстве и науке, о системе поведения человека, о нравственных принципах, о воспитании, общественном долге и т. д. Все эти проблемы нашли свое отражение в романе Тургенева.
Тургенев показывает единство дворянского либерализма и дворянской реакции в их ненависти к демократическому движению, к демократической молодежи 60-х годов. В этом проявилась политическая зоркость и правдивость писателя. От озлобленного Павла Петровича идут нити к тем представителям дворянской крепостнической реакции, чей отвратительный облик нарисован Тургеневым с большой обличительной силой в следующем романе «Дым».
Первым в нашей литературе Тургенев показал, как в общественной жизни дворянского интеллигента сменяет разночинец-демократ, нарисовал его образ как положительного героя своего времени. В образе разночинца Базарова правдиво переданы существенные черты характера демократической молодежи 60-х годов. В интеллектуальном облике своего героя, в его взглядах Тургенев также исторически верно отмечает некоторые стороны и особенности мировоззрения демократов-шести- десятников. Базаров рассуждает как революционер. Несовершенство общества и общественные болезни он объясняет характером самого общества, выдвигая практическое требование об изменении этого общества. «Мы приблизительно знаем, отчего происходят телесные недуги, а нравственные болезни происходят от дурного воспитания, от всяких пустяков, которыми сызмала набивают людские головы, от безобразного состояния общества, одним словом, — говорит Базаров, — исправьте общество, и болезней не будет».
Так рассуждали русские демократы-просветители 60-х годов. Их просветительство было революционным: они не только объясняли мир, они стремились изменить его. Базаров был типическим их представителем и в этом отношении. В этом смысле образ Базарова являлся отрицанием феодально-крепостнического строя, типическим выражением сущности демократического движения 60-х годов. В непримиримо отрицательном отношении Базарова ко всему крепостническому прошлому, несомненно, отразились революционные устремления передовой демократической молодежи 60-х годов.
Заслугой Тургенева является и то, что он впервые в русской литературе создал в Базарове образ начинающего ученого-естествоиспытателя, раскрыв в нем такую типическую черту мировоззрения демократической молодежи 60-х годов, как ее влечение к естествознанию, к материалистическим идеям.
Если в образе Инсарова Тургенев воплотил духовный и нравственно-психологический облик разночинца-демократа добролюбовского типа, то в «Отцах и детях», в образе Базарова он запечатлел черты передовой демократической молодежи несколько иного — писаревского склада и направления. Однако образ Базарова и отношение к нему Тургенева все еще вызывает сомнения у некоторых исследователей*.
* (В № 1 журнала «Русская литература», издаваемом Институтом русской литературы (Пушкинский Дом) АН СССР, напечатана статья В. А. Архипова «К творческой истории романа «Отцы и дети» Тургенева». В этой статье неправомерно отвергается упрочившаяся в нашем литературоведении оценка образа Базарова как сочувственного и во многом верного изображения Тургеневым типа разночинца-демократа 60-х годов.)
При изучении «Отцов и детей» и образа Базарова важное значение имеют вопросы об отношениях Базарова и народной крестьянской среды и правильное понимание трагического финала романа.
В статье «Не начало ли перемены» Чернышевский приветствовал Н. Успенского за его требовательное, критическое, лишенное всякой сентиментально-славянофильской или либеральной идеализации изображение народа. Отношение Базарова к народу Тургенев освещает в духе этой статьи. Базаров бичует в народе как раз то, чем восхищается в нем Павел Петрович, — патриархализм, духовную отсталость и консерватизм, то «что народ «свято чтит предания» и «не может жить без веры». И если фраза Базарова о том, какое ему дело, что у мужика будет новая изба, тогда как из него будет лопух расти, конечно, не являлась типичной в устах подлинного демократа, то самые отношения Базарова и крестьян, простого народа глубоко правдиво изображены Тургеневым». В этих отношениях нет ни вычурности, ни подделки, ни позднейшей народнической сентиментальности и сладости. «Народу это нравится, и потому Базарова любит прислуга, любят ребятишки, несмотря на то, что он с ними не миндальничает и не задаривает их ни деньгами, ни пряниками, — замечает Писарев. — У мужиков лежит сердце к Базарову, потому что они видят в нем простого и умного человека, но в то же время этот человек для них чужой, потому что он не знает их быта, их потребностей, их надежд и опасений, их понятий, верований и предрассудков».
Полна большого исторического смысла сцена разговора Базарова с мужичком, освещающая недоверие крестьянина ко всему, что шло сверху, что выступало перед ним в господском обличии. В этой сцене Тургенев не только высмеивает славянофильские представления о патриархальных настроениях крестьянства. «Патриархально-добродушная певучесть» в голосе мужика лишь привычная для него маска в разговоре с барином, от которого всегда надо ждать какой-нибудь неприятности, вроде требования недоимки. Наивно-кроткое поддакивание барину, мужицкая хитринка, нежелание высказаться и подмена слов чуть не междометиями — все это, являясь выработанной поколениями формой разговора крестьянина с барином, сменяется сразу суровостью и осуждением барской пустоты и языкочесания, когда мужики говорят между собой.
В этой сцене — зародыш и тех споров о роли крестьянской общины и надеждах на нее, которые через пару лет будет вести Тургенев с Герценом. В ироническую фразу Базарова Тургенев вкладывает и свое скептическое отношение к этим надеждам, в которых он видел отголосок все того же славянофильства. Сам писатель возлагал надежды на прогрессивную мыслящую интеллигенцию, что сближало его с Писаревым.
Но сцена эта имела и более широкое и объективное историческое значение. Тургенев освещает в ней сложившиеся веками рознь и недоверие между барином и мужиком. Как типический факт русской жизни крепостной эпохи это отмечали и Некрасов и Л. Н. Толстой. Тургенев именно в силу этого векового недоверия весьма скептически смотрел на возможность сближения с крестьянством и демократической интеллигенции, на что рассчитывало молодое поколение. Крах этих надежд писатель показал в романе «Новь» в судьбе народнического движения. Но и в «Отцах и детях» Тургенев от себя комментирует самоуверенное высказывание Базарова о том, что он свой человек для крестьян, примечательной фразой: «Увы! презрительно пожимавший плечом, умевший говорить с мужиками Базаров (как хвалился он в споре с Павлом Петровичем), этот самоуверенный Базаров и не подозревал, что он в их глазах был все-таки чем-то вроде шута горохового». Характерно, что разговор у Базарова происходит с мужиком из деревеньки отца, который весьма мало походил на помещика и барина.
В качестве развязки, если не событий произведения, то судьбы героя, вызвавшего симпатии читателя, Тургенев часто прибегает к трагическому концу, к преждевременной гибели героя. Умирает на баррикадах Рудин. Инсаров, Базаров, Нежданов умирают, не совершив того, о чем им мечталось, или к чему они были призваны. Зачем понадобились Тургеневу эти смерти? Соответствовали ли трагические развязки развитию объективной действительности и историческому смыслу тех явлений жизни, которые представлены образами безвременно уходящих из нее героев тургеневских романов или, может быть, здесь сказались недостатки мировоззрения самого писателя, как это нередко объясняется? Ранняя смерть Базарова в некоторой степени может быть истолкована как проявление тургеневского скептицизма в отношении демократического движения. Однако скорее прав Писарев, видевший смысл финала в подчеркивании бесстрашия, силы духа и воли Базарова как нового человека. А в широком социально-историческом смысле преждевременная гибель положительного героя в произведениях Тургенева вообще является художественным отражением трагического характера жизни русского народа в условиях чудовищного деспотизма царского самодержавия. Бесспорно также, что гибель некоторых тургеневских героев, связанных с передовым движением своего времени, правдиво свидетельствовала о тех неисчислимых жертвах, которые на веку Тургенева были принесены в ходе освободительного движения и развития передовой мысли в России, начиная с декабристов и кончая героями «Народной воли».
Драма массового революционно-народнического движения послужила темой последнего романа Тургенева «Новь». Летописец русского общественного движения, Тургенев не мог пройти мимо самого примечательного явления в русской общественной жизни 70-х годов. В романе «Новь» он дал во многом справедливую критику народнического движения с его верой в общинные начала, идеализацией пореформенного крестьянства и непониманием социальных процессов, происходивших в деревне. Тургенев убедительно показал в романе иллюзорность надежд народников на то, что крестьяне пойдут за ними, их неумение сблизиться с народом.
Вместе с тем в освещении облика революционной народнической молодежи, благородства ее подвига «Новь» Тургенева противостоит антиреволюционному клеветническому роману-памфлету Достоевского «Бесы». Рисуя в образе пленительной и мужественной Марианны, являвшейся «воплощением родины, счастья, борьбы, свободы», в девушке из «Порога» революционную молодежь, Тургенев, как отмечают Лавров и Якубович, «перед целой литературой грязных ругательств этой молодежи выставил ее... как единственную представительницу высокого нравственного начала, как служительницу идей, овеянную ее сиянием»*.
* («Тургенев в воспоминаниях революционеров-семидесятников», «Academia», М., 1930, стр. 37.)
В конце жизни Тургеневу представлялось, что будущим видным героем русской литературы будет изображенный в «Нови» помощник Соломина рабочий Павел. «Быть может, — писал Тургенев в декабре 1876 г., — мне бы следовало резче обозначить фигуру Павла, соломинского фактотума, будущего деятеля, но это слишком крупный тип — он станет со временем... центральной фигурой нового романа, пока — я едва означил его контуры»*. Предвидение Тургенева сбылось уже после его смерти...
* (И. С. Тургенев, Собрание сочинений, т. 11, изд. «Правда», 1949, стр. 312. )
«Творчество Тургенева, — справедливо замечает М. И. Калинин, — имело не только художественное, но и общественно-политическое значение, которое, как мне кажется, и придавало действительно художественный блеск его произведениям. Если изъять общественно-политическое содержание из произведений Тургенева, то они не заняли бы столь почетного места в истории русской литературы»*.
* («М. И. Калинин о литературе», Лениздат, 1949, стр. 78.)
Тургенев отверг революционную борьбу с самодержавием. Как указывает Ленин, Тургеневу «претил мужицкий демократизм Добролюбова и Чернышевского», его «тянуло к умеренной монархической и дворянской конституции»*. Это определило слабую сторону взглядов и творчества писателя. Но Тургенев никогда не был либералом того хамского кавелинского типа, который был разоблачен еще Герценом на страницах «Колокола» и который впоследствии Салтыков-Щедрин заклеймил своей формулой: «применительно к подлости». Сам Тургенев в своей речи на чествовании его в Петербурге 6 марта 1879 г. резко отмежевался от холуйского либерализма и заявил, что он понимает слово «либерал» в духе 40-х годов, когда оно «означало протест против всего темного и притеснительного, означало уважение к науке и образованию, любовь к поэзии и художнику, и, наконец, — пуще всего — означало любовь к народу, который, находясь еще под гнетом крепостного бесправия, нуждался в деятельной помощи своих счастливых сынов»**.
* (В. И. Ленин, Сочинения, т. 27, стр. 244. )
** (И. С. Тургенев, Собрание сочинений, т. XII, ГИХЛ, 1933, стр. 224. )
Как ни были порой значительны ошибки писателя, не сумевшего преодолеть классовые позиции и идеи дворянского либерализма, никогда Тургенев не скатывался в лагерь реакции, как это случилось с некоторыми его современниками, например с Достоевским или Лесковым. Правда жизни брала верх в произведениях художника-реалиста над его либеральными воззрениями.
Как и другие великие писатели-реалисты, Тургенев в большинстве своих произведений воссоздает центральную коллизию его времени — трагический характер столкновения мыслящей и чувствующей личности с неблагоприятными общественными условиями ее развития и как следствие — ее несчастье или гибель.
В этом противопоставлении, в трагических финалах многих тургеневских произведений отразился трагический характер русской жизни крепостной и пореформенной эпохи, в условиях которой все благородное, все подлинно мыслящее и чувствующее было обречено на несчастье и гибель.
С особенным сочувствием и грустью Тургенев изображает в своих повестях печальную судьбу тех женщин, которые не удовлетворялись окружающей их средой, чьими избранниками были люди, возвышавшиеся чем-либо над этой средой.
Трагический характер жизни человека очень глубоко ощущался Тургеневым, что нередко приводило его к пессимистическим настроениям. Из этой коллизии сам писатель не нашел выхода, хотя он внимательно следил за всеми попытками изменить действительность к лучшему. Трагизм жизни особенно ярко обнажался в обстановке крепостнической действительности в России. Тургеневу казалось, что падение крепостного права создаст почву для его уничтожения, все изменит, но он быстро убедился в иллюзорности своих надежд. Не разрешило его сомнений и демократическое движение, чьи планы и надежды ему казались во многом отвлеченно утопическими, не опирающимися на реальную русскую действительность. В какой-то степени Тургенев был прав, но он не понял, что в условиях того времени революционно-демократическое движение, путь революционной борьбы с самодержавием с опорой на народные массы был единственно правильным путем.
В мировоззрении Тургенева преобладают черты буржуазного просветительства, которые, по определению Ленина, заключались во вражде к крепостному праву и всем его порождениям, в сочувствии нуждам народа, в защите культуры просвещения, свободы убеждений и слова. «Есть немало в России писателей, которые по своим взглядам подходят под указанные черты»*, — замечает Ленин. К ним относится и автор «Записок охотника», романов «Накануне» и «Отцы и дети». Дворянско-крепостническое общество и дворянская пореформенная реакция, самодержавно-полицейский режим и царская цензура всегда были ненавистны Тургеневу. Он обличал «реаков», как он их называл, и в «Записках охотника», и в романе «Дым», и в романе «Новь». Реакция и Россия никогда не совмещались в сознании Тургенева. «Я люблю Россию иначе, чем эти господа», — писал он в 1877 г., имея в виду реакционные дворянско-крепостнические правящие круги в Петербурге. И в ряде произведений, сумев подняться над своими либеральными позициями, Тургенев обличал помещиков-крепостников и дворянско-буржуазных либералов, разоблачая их бездушие и лицемерие, их напускную гуманность, скрывавшую вражду к народу, боязнь народных масс. Вот почему после смерти Тургенева, когда соглашатели-либералы попытались объявить все его наследие своим, передовая молодежь вступилась за писателя. В «Листке» народовольцев, озаглавленном «Тургенев», революционная партия, имея в виду нововременских «флюгеров» и либералов, писала: «Умер Тургенев — они и его привлекают в свои жирные объятья и его торопятся отделить ревнивой стеной от всякой злобы дня, от русской молодежи, от ее идеалов, надежд и страданий. Лицемерно преклоняясь перед ним, лицемерно захлебываясь от восторга, они силятся доказать, что он был художник, поэт и ничего больше, пропагандист отвлеченной от жизни красоты и правды и что в этом будто и заключается его великое общественное значение... Либералы... забывают при этом даже то, что Тургенев, видя угнетение русской печати, не мог не сочувствовать свободному слову». В прокламации говорилось, что лучшая часть русской молодежи любит Тургенева за то, что он был «честным провозвестником идеалов целого ряда молодых поколений, певцом их беспримерного, чисто русского идеализма, изобразителем их внутренних мук и душевной борьбы — то страшных сомнений, то беззаветной готовности на жертву. Образы Рудина, Инсарова, Елены, Базарова, Нежданова и Маркелова — не только живые и выхваченные из жизни образы... Это типы, которым подражала молодежь и которые сами создавали жизнь». «Тургенев, — указывалось в прокламации, — служил русской революции сердечным смыслом своих произведений... он любил революционную молодежь, признавал ее «святой» и самоотверженной».
* (В. И. Ленин, Сочинения, т. 2, стр. 472.)
Историческое значение творчества Тургенева и состоит прежде всего в том, что он, как подлинно великий писатель-реалист, показал жизнь русского общества своего времени сверху донизу. Вместе с тем в русской литературе не было другого такого писателя, который бы шаг за шагом и с такой художественной яркостью отобразил бы общественное и умственное движение своего времени. Тургенев по отношению к своей эпохе осуществил то, что хватило бы целой плеяде писателей. Нельзя глубоко знать историю России середины прошлого века, не зная сочинений Тургенева.
2.
Произведения Тургенева исполнены высокой нравственной чистоты, искреннего задушевного и возвышенного чувства. Салтыков-Щедрин указывал, что как ни замечателен был сам по себе художественный талант Тургенева, тайна глубокой симпатии к нему со стороны массы читателей заключалась в том, что он проводил в своих произведениях «общечеловеческие идеалы», в основе которых «лежит глубокая вера в торжество света, добра и нравственной красоты». В письме к П. В. Анненкову по поводу романа «Дворянское гнездо» великий сатирик писал: «Что можно сказать о всех вообще произведениях Тургенева? То ли, что после прочтения их легко дышится, легко верится, тепло чувствуется? Что ощущаешь явственно, как нравственный уровень в тебе поднимается, что мысленно благословляешь и любишь автора? Это, именно это впечатление оставляют после себя эти прозрачные, будто сотканные из воздуха образы, это начало любви и света, во всякой строке бьющее живым ключом...»
Силу свою как писатель Тургенев черпал в глубокой любви к родине. «Нет счастья вне родины, каждый пускай корни в родную землю», — писал он.
В образе Инсарова с глубоким сочувствием Тургенев развивает идею героического служения родине. Родина для Инсарова все. При одном упоминании о родине «все существо его как будто крепло и стремилось вперед, очертания губ обозначались резче и неумолимее, а в глубине глаз зажигался какой-то голубой неугасимый огонь». Когда Инсаров рассказывает, о том, как его любимую родину Болгарию терзают «поганые турки», его лицо темнеет. «Люблю ли я свою родину? — говорит он Елене.— Что же другое можно любить на земле? Что одно неизменно, что выше всех сомнений, чему нельзя не верить... И когда эта родина нуждается в тебе... Заметьте: последний мужик, последний нищий в Болгарии и я — мы желаем одного и того же. У всех у нас одна цель. Поймите, какую это дает уверенность и крепость».
Характеризуя Инсарова, Добролюбов писал: «Любовь к родине у Инсарова не в рассудке, а в сердце, не в воображении, она у него в самом организме, и что бы ни вошло в него, все претворяется силою этого чувства, сливается с ним».
Для Инсарова не существует разрыва между личным и общественным, он не испытывает разлада между словом и делом. «Он не только говорит, он делал и будет делать», — говорит о нем Елена. Его героизм прост и ясен, лишен всякого позерства, он подлинно романтичен, что так хорошо поняла и почувствовала в Инсарове Елена. Силу Инсарова чувствуют и другие. «Сушь, сушь, а всех нас в порошок стереть может,— говорит и Шубин Берсеневу. — Он с своей землею связан — не то, что паши пустые сосуды, которые ластятся к народу: влейся, мол, в нас, живая вода».
Тургенев всегда стремился найти и показать прогрессивное, положительное начало в жизни. В статье «Против рецидивов антипатриотической критики» «Правда» называет имя Тургенева среди тех русских писателей, которые создавали образы «положительных героев, чей благородный пример активно воздействовал на прогрессивные силы общества, воспитывал их.*» Тургенев всегда приветствовал тех, кто смело творил жизнь, кто мужественно шел на подвиг.
* («Правда» от 28 октября 1951 г. )
В своей знаменитой статье «Гамлет и Дон-Кихот» Тургенев проводит мысль о бесплодности рефлексии, о тщете духа, оторванного от действия, от борьбы за преобразование жизни, и приветствует активность, героическую деятельность и «бескорыстный энтузиазм» как то, что нужно человечеству для его прогрессивного развития. Сама эта деятельность должна вдохновляться стремлением «к водворению истины, справедливости на земле».
В ряде произведений Тургенева проводится мысль об определяющем значении для человека сознания им своего общественного, нравственного долга перед жизнью, перед людьми. Правда, развивая эту идею, писатель порой придавал ей пессимистический, фаталистический оттенок. Такое решение проблемы еще в повести «Фауст» вызвало решительное возражение со стороны Добролюбова.
Полемизируя с Тургеневым, Добролюбов подошел к вопросу о долге, о соотношении личного и общественного как революционер-демократ. Если «жизнь должна быть рядом лишений и страданий в силу велений долга, — писал он, — так ведь это потому, что наши собственные стремления не сходятся с требованиями долга... Кажется, не того можно назвать человеком истинно нравственным, кто только терпит над собою веления долга, как какое-то тяжелое иго, как «нравственные вериги», а именно того, кто заботится слить требования долга с потребностями внутреннего существа своего»*.
* (Н. А Добролюбов, Собрание сочинений, т. III, Гослитиздат, М., 1936, стр. 67, 69. )
В различном решении этической проблемы нравственного долга, данном Тургеневым и Добролюбовым, нашли свое выражение отвлеченный гуманизм автора «Дворянского гнезда» и революционно-демократический гуманизм его великого критика. Однако все же идея нравственного долга человека перед родиной, перед другими людьми не могла не волновать передового читателя. В свете этой идеи Тургенев на страницах своих книг запечатлел образ русского революционера своего времени. С глубоким сочувствием обрисовал он передовую русскую молодежь, передал чистоту ее любви, силу ее дружбы, ее энтузиазм, ее страстную веру в будущее своей родины, уверенность в силу и мужество русского человека. Так роман «Новь» будил в молодежи стремление к служению народу. «Впечатление этот роман произвел на меня огромное», — вспоминал старый большевик С. И. Мицкевич. По его словам, роман Тургенева помог ему понять, что «революционеры — это и есть лучшие люди, которые хотят просветить крестьян и рабочих и поднять их на революцию против их угнетателей».
Тургенев наделил Базарова тем, что очень высоко ценил в человеке. Сопоставляя Базарова и Аркадия, Тургенев отвергал и антиэстетизм первого и сладенькую романтику второго. Человек будущего, положительный герой русской жизни со стороны внутреннего его мира рисовался писателю как сочетание критического разума, сильного, волевого, целеустремленного характера базаровского типа и нежного, способного чувствовать красоту и любовь сердца.
Во внешней деятельности Тургеневу представлялось необходимым сочетание высоких целей с энергичной деятельностью, но не мелочной и не замкнутой как у Лежнева, а охватывающей дело всей России. В «Нови» Тургенев пытался нарисовать такой тип в лице Соломина, по-базаровски крепкого и целеустремленного, не оторванного предвзятой теорией от жизни, а тесно и в широком плане связанного с ней, а вместе с тем способного привлечь к себе сердце такой девушки, как Марианна.
Большой заслугой Тургенева было создание им чудесных образов русской женщины, изображение ее духовного развития, высоких стремлений, ее твердого характера и глубоко любящего сердца. «Тургенев сделал великое дело тем, что написал удивительные портреты женщин», — говорил Л. Н. Толстой А. П. Чехову. «Славу женщине пели книги Тургенева», — замечает Горький, рассказывая о своих впечатлениях от произведений писателя. Тургеневские героини всегда сторонятся пошлости, внутренней ничтожности и слабости в людях, стремятся к сильному, смелому, богатому духом и характером человеку. В этом проявилась их собственная сила, богатство их внутренней жизни, высокий нравственный облик. Тургеневские героини любят один раз и на всю жизнь. Рисуя женские образы, Тургенев показал, что в условиях современного ему общества любовь трагична. Она убила Асю, Веру в «Фаусте», разбила сердце Натальи, заключила в монастырь Лизу, измучила Джемму из «Вешних вод». В других случаях любовь выступает в его произведениях как сила, обновляющая и укрепляющая человека. Оба эти облика любви раскрыты в романе «Дым» в судьбе Литвинова.
Необходимо также отметить, что любовь, которую с таким совершенным мастерством рисует Тургенев, никогда не рождает у большинства его героинь каких-либо эгоистических чувств, а, напротив, почти всегда связано со стремлением к деятельности и к высоким идеалам. Отсюда такое обаяние образов женщин, созданных Тургеневым.
Примечательна одна сцена в романе «Накануне». Между Еленой, признавшейся Инсарову в своей любви, и Инсаровым, боявшимся, что Елена не найдет в себе силы так же служить делу, как служит он, происходит следующий разговор:
« — Так ты пойдешь за мной всюду? — говорит он ей четверть часа спустя, по-прежнему окружая и поддерживая ее своими объятиями.
— Всюду, на край земли. Где ты будешь, там я буду.
— И ты себя не обманываешь, ты знаешь, что родители твои никогда не согласятся на наш брак?
— Я себя не обманываю, я это знаю.
— Ты знаешь, что я беден, почти нищий?
— Знаю.
— Что я не русский, что мне не суждено жить в России, что тебе придется разорвать все твои связи с отечеством, с родными?
— Знаю, знаю.
— Ты знаешь также, что я посвятил себя делу трудному, неблагодарному, что мне... что нам придется подвергаться не одним опасностям, но и лишениям, унижению, может быть?
— Знаю, все знаю... Я тебя люблю.
— Что ты должна будешь отстать от всех твоих привычек, что там, одна, между чужими, ты, может быть, принуждена будешь работать?
Она положила ему руку на губы.
— Я люблю тебя, мой милый».
Эта сцена напоминает известный разговор молодого Чернышевского со своей невестой Ольгой Сократовной, с такой глубиной и силой раскрывающий перед нами высокий идейный и моральный облик разночинца-демократа, преданного делу борьбы за свободу. И естественно, что, в противоположность Рудину и Наталье, Лаврецкому и Лизе, Инсаров и Елена находят свое счастье, любовь их не разъединяет; их жизненный путь определяется высокой идеей — служением свободе, чему посвятили себя и Чернышевский и Инсаров. И не случайно большевик-революционер Степан Шаумян, советуя своей жене прочесть «Накануне», писал в 1901 г.: «Постарайся стать похожей на его героиню».
Уже в ранней своей повести «Андрей Колосов» Тургенев проводит мысль об искренности в любви и дружбе. Колосов вызывает симпатию читателя, несмотря на то горе, которое он принес любившей его Вареньке. Он честен, прям и искренен в своих чувствах, что собственно и делало его необыкновенным человеком среди других. Тургенев призывал читателей отказаться от всего ходульного и наигранного и быть честными и искренними в своих чувствах по отношению к другим. Именно этим повесть Тургенева понравилась впоследствии В. И. Ленину. Н. К. Крупская вспоминает: «Когда Ильичу было 14—15 лет, он много и с увлечением читал Тургенева. Он мне рассказывал, что тогда ему очень нравился рассказ Тургенева «Андрей Колосов», где ставился вопрос об искренности в любви. Мне тоже в эти годы очень нравился «Андрей Колосов». Конечно, вопрос не так просто разрешается, как там описано, и не в одной искренности дело, нужна и забота о человеке и внимание к нему, но нам, подросткам, которым приходилось наблюдать в окружающем мещанском быту еще очень распространенные тогда браки по расчету, очень большую неискренность, очень нравился «Андрей Колосов»*.
* (Н. К. Крудекая, Детство и ранняя юность Ильича. В сб. статей Н. К- Круоской «О воспитании и обучении», М., 1946, стр. 268, 269. )
Особенно поэтично и впечатляюще Тургенев описывает первую любовь, озаряющую жизнь человека. В «Вешних водах» Тургенев уподобляет силу первой любви революции. «Первая любовь, — пишет Тургенев, — та же революция: однообразно правильный строй сложившейся жизни разбит и разрушен в одно мгновение, молодость стоит на баррикаде, высоко вьется ее яркое знамя, — и что бы там впереди ее ни ждало — смерть или новая жизнь — всему она шлет свой восторженный привет». Глубокий и волнующий лиризм проникает повесть.
Исключительное значение в жизни человека Тургенев придавал красоте: «Она в конце концов вся цель человеческой жизни»*, — говорил писатель. Но идеал красоты никогда не был для Тургенева оторванным от реальной жизни, не имел в себе ничего мистического, непостижимого, недоступного. Прекрасное Тургенев, как и Пушкин, всегда искал на земле, а не на небе, не в потустороннем. «Ах, я не выношу неба! — но жизнь, ее реальность, ее капризы, ее случайности, ее привычки, ее мимолетную красоту... все это я обожаю. Я прикован к земле»**, — писал он однажды П. Виардо.
* (А. Луканина, Мое знакомство с И. С. Тургеневым, «Северный вестник», 1887, № 3, стр. 58.)
** (И. С. Тургенев, Сочинения, т. 11, изд. «Правда», 1949, стр. 75.)
На эстетическое мировоззрение Тургенева большое влияние оказал античный идеал красоты, исполненный реализма и стремления к строгой гармонии. Вместе с тем эстетическое чувство Тургенева как мыслящего и передового писателя-гуманиста XIX в., его понимание прекрасного всегда осложнялось сознанием того, что в жизни, его окружавшей, много трагического, социально несправедливого, пошлого и эгоистического. И для Тургенева прекрасное неразрывно связано с гуманным, с любовью к человеку, с отрицанием темных сторон действительности. Обожайте жизнь за ее красоту, «когда она прекрасна, когда она добра (что случается не всегда)», — писал Тургенев.
Красота понималась Тургеневым не в реакционно-идеалистическом смысле. Она являлась для писателя не только эстетическим, но и нравственным понятием. «Правда, любовь, счастье — все соединяется в красоте», — заявлял он. То, что действительно заслуживает названия красоты, не может быть безнравственным, пошлым, эгоистичным. Таковы, в частности, совершенные творения искусства. Таковы лучшие произведения и самого Тургенева. В свое время они повысили духовный и нравственный уровень русского общества. Высокое и благотворное нравственное влияние они сохраняют и до сих пор. Раскрывая, например, нравственный смысл женских образов, созданных Тургеневым, Горький писал: «Что говорил, чему учил старый писатель?.. Уважай подругу твою, прекрасную русскую женщину, учись любить в ней человека, товарища твоего в трудной работе строительства русской земли».
3.
Литературная деятельность Тургенева как писателя начинается в ту пору, когда в русской литературе в творчестве Пушкина, Лермонтова и Гоголя уже сложился реализм. Реалистические традиции, шедшие от Шекспира, успешно развивались и в западноевропейской литературе первых десятилетий XIX в. В эпоху распада старого феодального порядка и развития капитализма «...люди приходят, наконец, к необходимости взглянуть трезвыми глазами на свое жизненное положение и свои взаимные отношения»*, что способствовало успехам реализма. Перед наблюдательным взором писателя, стремившегося к объективному художественному познанию действительности, все глубже раскрывались неясные ранее тайны отношений индивидуума и общества, человека и среды, сознания и бытия. Характеризуя идейную обстановку первых десятилетий XIX столетия, Г. В. Плеханов пишет: «Ход и исход французской революции с ее сюрпризами, ставившими в тупик самых «просвещенных» мыслителей, являлось до последней степени наглядным опровержением мысли о всемогуществе мнений. Тогда многие совсем разочаровались в силе «разума», а другие, не поддавшиеся разочарованию, стали тем более склоняться к принятию мысли о всемогуществе среды и к изучению хода ее развития»**. Разочарование в силе разума нашло свое воплощение в некоторых течениях романтизма. На почве изучения общественной среды и ее исторического развития сложился реализм в искусстве и литературе XIX в. Чтобы изменить мир, нужно было его понять и объяснить, исходя из него самого, исходя из самой объективной действительности, от которой с пренебрежением отворачивались романтики.
* (К. Маркс и Ф. Энгельс, Коммунистический манифест, Госполитиздат, 1956, стр. 36. )
** (Г. В. Плеханов, К вопросу о развитии монистического взгляда на историю, Госпелитиздат, М., 1949, стр. 25. )
Каждый новый этап в развитии реализма как художественного метода вносил в него новые качества, исходя из которых и следует определять специфические особенности данного этапа. Реализм XIX в. отличается от предшествующих периодов его развития двумя основными чертами: более глубоким пониманием общественных противоречий и роли социальной среды и изображением жизни человека и общества в ее развитии, историческим пониманием действительности. Эти два принципа присущи художественному методу Пушкина и Гоголя, Бальзака и Стендаля, Диккенса и Теккерея. При всех отличиях их между собой как писателей социальность и историзм составляют основу их изображения жизни. Реализм XIX в складывается как социальноисторический реализм.
В русской литературе реализм возникает и развивается в тесной связи с развитием освободительного движения, его исканий, его порой горького опыта. Русская литература буквально выстрадала свой реализм. Его первые еще нетвердые шаги были сделаны писателем, душа которого «страданиями человечества уязвлена стала». Основоположником реализма в русской литературе явился Пушкин, в творчестве которого реализм возникает как плод «ума холодных наблюдений и сердца горестных замет». «Светлая печаль» Пушкина, «горе от ума» Грибоедова, «смех сквозь слезы» Гоголя, «железный стих, облитый горечью и злостью» Лермонтова, — таковы облики русского реализма до появления в нем Тургенева. Пушкин, Лермонтов, Гоголь заложили незыблемый фундамент новой реалистической русской литературы, обратив ее к реальной действительности, к коренным вопросам русской жизни, придав литературе критическое направление, проникнутое враждой к феодально-крепостному строю. Русская литература приобретает роль воспитателя русского общества, становится делом национальной важности. От обслуживания узкого круга дворянской интеллигенции литература переходит к служению общественным интересам, становится трибуной, с которой в массу читателей шли идеи гуманности и просвещения, призывы к борьбе и протесту против крепостнических нравов, отсталости и застоя русской жизни, против пошлости и дикости помещичье-чиновнического быта. Как отмечает Белинский в «Письме к Гоголю», читатели, общество видели «в русских писателях своих единственных вождей, защитников и спасителей от русского самодержавия, православия и народности»*.
* (В. Г. Белинский, Сочинения в трех томах, под редакцией Ф. М Головенченко, т. III, 1948, Гослитиздат, М., 1948, стр. 712.)
В условиях борьбы с феодально-крепостническим порядком как отражение роста антикрепостнических настроений в народных массах, в результате исканий передовой общественной и эстетической мысли и развивается реализм в русской литературе. Передовыми писателями В. Г. Белинский считал тех писателей, которые «воспроизводят жизнь в действительности, в ее истине». Борясь за реализм в искусстве, за воплощение в литературе передового общественного идеала, антикрепостнических идей, Белинский так формулировал задачи русских писателей: «Берите содержание для ваших картин в окружающей вас действительности и не украшайте, не перестраивайте ее, а изображайте такою, какова она есть на самом деле, да смотрите на нее глазами живой современности... Идеалы скрываются в действительности; они — не произвольная игра фантазии, не выдумка, не мечты»*.
* (В. Г. Белинский, Полное собрание сочинений, под ред. С. А. Венгерова, т. VIII, стр. 406.)
В 40-е гады появляются новые писатели-реалисты, воспитанные критикой Белинского: Герцен, Некрасов, Гончаров, молодой Достоевский, Григорович и другие, сотрудничавшие сначала в «Отечественных записках», а затем в «Современнике» — передовых журналах эпохи. При всем различии общественных взглядов этих писателей их сближает вражда к крепостничеству, интерес к социальным вопросам и стремление к воспроизведению в литературе реальной действительности. Тургенев принадлежал к этой группе писателей.
В жизни он видел вечный источник всякого искусства. «Ни одно великое творение не упало на землю, как камень с неба, — писал Тургенев, — каждое из них вышло из глубины поэтической личности, которая только потому и удостоилась такого счастья, что весь смысл современной жизни отразился в ней»*.
* (И. С. Тургенев, Собрание сочинений, т. XII, ГИХЛ, 1933, стр. 17. )
Смысл самой писательской жизни всегда был связан для Тургенева с судьбами родины, родного народа. Подлинно национальный, народный характер искусства и литературы всегда представлялся писателю необходимой, важнейшей чертой их исторического развития и эстетической ценности.
Для Тургенева только тот писатель заслуживал высокого звания народного, русского писателя, кто «по особому ли дару природы, вследствие ли многотревожной и разнообразной жизни как бы вторично сделался русским, проникся весь сущностью своего народа»*, его языком, его бытом.
* (Там же, стр. 104 )
Такими писателями были в глазах Тургенева Пушкин и Гоголь, выразившие своим гением сущность русского народа. Иначе и быть не могло. «Талант не космополит, он принадлежит своему народу и своему времени», — говорил Тургенев. Развивая и конкретизируя эту мысль, он указывал, что русского писателя должно занимать «воспроизведение развития нашего родного народа, его физиономии, его сердечного, его духовного быта, его судеб, его великих дел». А для того чтобы быть полезным народу, нужно «чувство долга, славное чувство патриотизма в истинном смысле этого слова».
Неразрывную связь искусства и литературы с жизнью Тургенев видел не только в том, что творения художника, писателя питаются, как животворным источником, жизнью народа, но и в том, что эти творения должны быть полны жизнью, ее правдой — правдой действительности. В этом коренном и безусловном требовании своей эстетики Тургенев выступал как продолжатель великих традиций Пушкина, Гоголя, Белинского. Тургенев отчетливо понимал характер нового — гоголевского — периода в развитии русской литературы. Он считал, что время чистой поэзии прошло и наступило время критики, полемики, сатиры.
Под влиянием идеалистической эстетики Тургенев склонен был искусство ставить иногда выше других областей деятельности человека и в кантовском духе утверждать, что «не бесполезное искусство есть дрянь, бесполезность есть именно алмаз его венца»*. Но подобные утверждения высказывались ^Тургеневым главным образом в смысле отрицания мистической реакционно-романтической теории искусства и дидактической эстетики классицизма, а также грубо тенденциозного искусства. Он чрезвычайно высоко оценивал роль искусства в духовном и нравственном развитии человека и общества.
* (И. С. Тургенев — А. А. Фету, 21 сентября 1867 г., «Северные цветы на 1902 г.», стр. 182. )
«В поэзии — освободительная, ибо возвышающая нравственная сила»*, — говорил Тургенев в своей речи по поводу открытия памятника Пушкину. Известное изречение Тургенева, что «Венера Милосская, пожалуй, несомненней римского права или принципов 89 года»**, вовсе не означало защиту искусства для искусства, как это полагали некоторые современники. Тургенев говорит лишь о том, что великое произведение искусства бесспорно в своем значении для всех эстетически развитых эпох и поколений и живет более долговечной жизнью, чем иные юридические и политические идеи. И чем долговечное произведение искусства, тем оно теснее связано с породившей его современной ему жизнью.
* (И. С. Тургенев, Собрание сочинении, т. XII, ГИХЛ, 1933, стр. 236.)
** (Там же, т, VII. ГИХЛ, 1929, стр. 351. )
Творческий метод Тургенева характерен прежде всего тем, что раскрывает перед нами сущность явлений, изображаемых художником. Тургенев всегда стремился к созданию типов, воплощающих в себе наиболее существенные стороны исторической эпохи. Рудин — подлинный герой своего времени. Демократические стремления, сила воли, материалистические взгляды составляют сущность Базарова как типа, воплощающего в себе черты демократического движения 60-х годов. В героях романа «Новь» раскрыто противоречие между самоотверженностью и героизмом революционных народников и их практической беспомощностью, обусловленной незнанием крестьянина, неумением подойти к нему. Созданные Тургеневым типы Рудина, Базарова, героев «Нови» действительно являются центральными фигурами своего времени, раскрывают существенные черты русского освободительного движения 30—70-х годов. Тургеневские романы — романы о деятелях своего времени, романы об общественной деятельности, ее задачах.
Пушкин внес в русское искусство национально-исторический принцип изображения действительности, рассмотрение ее в конкретно-историческом развитии. Этот плодотворный принцип развивает в своем творчестве и Тургенев. Изображение им русской жизни всегда исторически очень конкретно и точно. Свою точность он доводит до обозначения хронологических дат событий происходящих в его произведениях.
Очень точно датируется, содержание романов «Дворянское гнездо», «Накануне», «Отцы и дети», «Новь». Несмотря на близость типов Рудина и Лаврецкого, между ними существенные различия, определяемые движением времени, той разницей, которая существовала между серединой 30-х и началом 40-х годов. Народническая критика справедливо указывала, что в романе «Новь» конкретно отражен ранний этап «хождения в народ», вообще народнического движения. Так совмещается в произведениях Тургенева глубокая типизация жизни с конкретно-историческим изображением ее явлений.
Одним из определяющих личность человека начал Тургенев считал национальное начало, чувство родного, родины. «Русскую душу» видит он в пении Якова Турка. Связь с бескрайными просторами Руси, с ее простой, но такой душевной русской природой Тургенев отмечает как характерную черту Касьяна с Красивой Мечи. В «Записках охотника» народные типы рисуются именно как типы русского крестьянина. Они воплощают в себе черты русского национального характера, как понимал его Тургенев. Эти черты отмечаются им, например, в личности Хоря, заставляющей писателя вспомнить могучую фигуру Петра I. Несмотря на западничество Тургенева, национальное в человеке, близость его ко всему родному, отечественному выступает у писателя как принцип нравственной характеристики личности человека (образы Лизы и Лаврецкого). Высокая нравственная оценка Тургеневым Белинского в значительной мере обусловлена тем, что Белинский, по мнению Тургенева, был в высшей степени русским человеком и русскую суть понимал как никто. Национальный момент входит у Тургенева в самый метод реалистического изображения жизни, личности человека. Ни в одном значительном своем произведении он не обходится без того, чтобы не отметить в той или иной форме этот важный в его понимании фактор. Так он показывает в некоторых персонажах дворянско-аристократической среды утрату ими черт национальности под влиянием аристократического космополитизма (Дарья Михайловна Ласунская в «Рудине», Паншин в «Дворянском гнезде»). Национальное начало, черты национального характера рассматриваются Тургеневым не как нечто застывшее, неизменное, извечное, как рассматривали русский национальный характер вслед за романтиками славянофилы. Для Тургенева национальность — социально-историческая категория. Но типы, созданные Тургеневым, воплощают в себе и такие черты, которые выходят далеко за пределы эпохи писателя и имеют общечеловеческое значение. В свое время критика называла Рудина российским Гамлетом. Дело, конечно, не в аналогии с героем трагедии Шекспира. Дело в том, что образ Рудина, подобно другим типам, созданным великими русскими писателями, имеет нарицательное значение, встречается в других условиях и в иной обстановке.
Мужество, сила характера, целеустремленность, прямота и откровенность суждений, твердая воля Базарова, патриотизм и преданность родине Инсарова, любовь, неразрывно слитая с высоконравственным идеалом у Елены или Марианны — все это черты, делающие героев Тургенева глубоко привлекательными и сейчас, когда уже эпоха, породившая их, давно отошла в прошлое.
Эти общечеловеческие идеалы, глубокое проникновение в тайны разума, души и сердца человека и реалистическое их изображение привлекли широкое внимание к Тургеневу западноевропейского читателя, мало, конечно, осведомленного тогда в конкретных обстоятельствах русской жизни. Однако всегда следует помнить, что общечеловеческое представлено у Тургенева в типах русской жизни, отражено чертами характера лучших русских людей его времени.
Обращаясь к Тургеневу, один французский писатель у его гроба говорил: «Вы всегда оставались верным России и хорошо поступали, ибо тот, кто не любит своего отечества, в конце концов... останется навсегда человеком только наполовину. Вы не были бы столь популярным в стране, где вас ждут теперь, если бы не были хорошим патриотом... Ваше сердце принадлежало всему человечеству, но Россия занимала первое место в ваших привязанностях. Ей именно вы служили прежде всего и преимущественно»*.
* («Иностранная критика о Тургеневе», СПБ, 1884, стр. 10-12.)
Пушкин впервые в русской литературе осуществляет принцип универсальности в изображении личности человека, стремясь к художественному воссозданию его внутреннего мира во всей его сложности. При этом своеобразие реализма Пушкина проявляется здесь в том, что внутренний мир человека раскрывается им в удивительной гармонической соразмерности и единстве. Воссоздавая интеллектуальный и нравственный облик человека, его переживания, Пушкин равно преодолевает и рационализм XVIII в., его увлечение сферой разума в обрисовке личности человека и то безудержное своеволие в изображении невероятных порой страстей, которое было присуще многим романтикам. Он не углубляется и в психологический анализ, приобретший такую существенную роль уже у Лермонтова и позднее у Достоевского и Толстого. Строго определенное место занимает у Пушкина и раскрытие нравственного облика, человека, что будет привлекать особенное внимание Гоголя, а затем Толстого. Пушкин полно, но в соразмерности с другими сторонами внутреннего мира человека освещает духовную, интеллектуальную жизнь своих героев. Пушкинский человек по методу его изображения выступает перед нами во всех сферах и всеми сторонами своего человеческого существа.
Особенности изображения личности человека Тургеневым близки к реализму Пушкина. Воссоздание «диалектики души» не увлекает Тургенева. Следуя за Пушкиным, он избегает психологических деталей и мелочей, считая, что художник должен показывать результат психологического процесса, а не самый процесс, который хотя и должен быть известен, но не обязательно показан. «Поэт должен быть психологом, но тайным: он должен знать и чувствовать корни явлений; но представляет только самые явления — в их расцвете или увядании»*, — указывает Тургенев в письме к К. Леонтьеву в 1860 г. Лермонтовский психологизм не оказывает большого влияния на реализм Тургенева, но автор повестей и романов о лишнем человеке широко использует те монологические формы самовыражения личности (дневник, исповедь, переписка), которые были художественно разработаны именно Лермонтовым. Только для одного психологического момента писатель делал исключение: с необычайной глубиной и тонкостью показал он в своих произведениях зарождение и развитие любви в человеке, достигнув здесь таких результатов, которые поразили современников.
* (И. С. Тургенев, Сочинения, т. 11, изд. «Правда», 1949, стр. 198—199. )
Главное внимание Тургенев уделяет интеллектуальной сфере внутреннего мира личности. В изображении Тургенева человек управляется его взглядами, его мнениями, его идеями и представлениями о жизни. Это, конечно, просветительская точка зрения, типичная для эпохи 40—60-х годов. Никто в русской литературе до Тургенева не изображал с такой обстоятельностью и проникновенностью духовную жизнь человека, движение и столкновение идей. Конечно, и в этом отношении Тургеневу предшествовал «Евгений Онегин» Пушкина. Но то, что у Пушкина только гениально намечено, у Тургенева развертывается как главное содержание жизни некоторых его героев. Тургенев создает для этого и необходимые художественные формы в виде рассуждений героя с самим собой и, особенно, в виде диалогов, споров, приводящих к возникновению и сюжетных ситуаций, как например в романе «Отцы и дети». Образцом искусства Тургенева в построении диалога, в передаче спора собеседников может служить ночная схватка Михалевича и Лаврецкого в «Дворянском гнезде». Тургенев не дает нам полного изложения спора, но по его отрывкам мы вполне можем судить о содержании и перипетиях его. При этом Тургенев никогда не пользуется спорами и рассуждениями своих героев только в целях характеристики их духовной жизни, или в целях информации об идейной борьбе эпохи, или тем паче для изложения своих, авторских, идей, мыслей по тому или иному вопросу. Некоторое исключение составляет, может быть, фигура лишь одного Потугина в «Дыме». Споры и идейные столкновения всегда вытекают у Тургенева из особенности личности данного персонажа и обусловлены теми обстоятельствами, в которых он поставлен. Базаров не любитель много разговаривать, и все же Тургенев то и дело заставляет его высказываться, не прибегая, однако, ни к каким надуманным или нарочитым ситуациям. С другой стороны, споры, диалоги и т. д. персонажей его романов не остаются безрезультатными: они всегда ведут за собой те или иные изменения в судьбах героев, в их отношениях, являются источником новых конфликтов, они входят необходимыми элементами в действие, в ход событий. Поэтому, несмотря на идеологическую насыщенность большинства тургеневских произведений, они никогда не производят впечатления резонерства; в творчестве Тургенева всегда больше шекспиризма. Просветительство Тургенева имеет существенные отличия от раннего западного буржуазного просветительства с его метафизической точкой зрения на сущность человека. Сущность человека — мысль, мог бы сказать вслед за Декартом Тургенев. Но в отличие от абстрактного рационализма Тургенев видит в движении идей отражение социальноисторической действительности.
Пушкин и Гоголь глубоко разрешили проблему реалистического изображения характера человека в обусловленности его общественной средой. Развивая их традиции, Тургенев вносит социальный принцип в изображение не только отношений крестьянства и помещиков («Записки охотника»). Идейные взгляды и противоречия, характеры и эмоции освещаются в романе «Отцы и дети» в их классовой подоплеке, рассматриваются в свете столкновения не только разных поколений русской интеллигенции, но поколений, представляющих собой два разных общественных класса.
Социально-классовый принцип в изображении Павла Петровича и Базарова Тургенев проводит не только в отношении различия их понятий и подхода к жизни, но и во всем, включая мелочи житейского обихода, внешнего облика, манеры держаться, языка и т. д.
Обострение классовой борьбы в период ликвидации крепостного права помогло Тургеневу понять социальный характер идейной борьбы, идеологических и культурных течений эпохи, нравственных принципов. Писатель прямо объясняет мировоззрение и поведение Базарова его демократическим происхождением: «Мой дед землю пахал»,— гордо заявляет Базаров. Тургеневу ясно, что духовный и нравственный облик Аркадия Кирсанова определяется тем, что он «барич». Для Тургенева, идеи — это продукт времени и определенной общественной среды. В биографиях своих героев, в обстоятельствах их жизни, их воспитания Тургенев ищет объяснения их интеллектуального облика. Это особенно видно на персонажах тургеневских романов, но не только романов. Даже рисуя типы народной среды — религиозную Лукерью или правдоискателя Касьяна, Тургенев в самих условиях их жизни и в воздействии крепостничества видит основу их взглядов, их наивного патриархально-крестьянского идеологизма. Тем более это верно в отношении таких сложных типов, как Рудин, Лаврецкий, Лиза, герои романа «Новь». И в этом своеобразном методе раскрытия личности человека Тургенев, идя от Пушкина, сближался с Чернышевским, хотя, разумеется, они давали разные оценки одним и тем же явлениям духовной жизни и идейной борьбы их времени. Роман «Что делать?» был ответом на роман «Отцы и дети». В этих двух произведениях русской литературы 60-х годов нашла свое отражение борьба двух исторических тенденций в русском общественном развитии. Но оба романа близки друг к другу по своей идеологической насыщенности, по вниманию к проблемам идейного развития молодого поколения.
Явления действительности Тургенев типизирует, если можно так выразиться, в социально-идеологическом плане. Противоречия жизни раскрываются им как социально-идеологические противоречия. Это находит свое отражение в том, что различия и столкновения между героями тургеневских произведений раскрываются главным образом и преимущественно как идейные, духовные, мировоззренческие различия и столкновения. И причина этого лежит не только в просветительских взглядах писателя, придававшего огромное значение борьбе идей и мнений,— такова была сама эпоха, характеризовавшаяся жесточайшими идейными спорами. Как указывает Ленин, все тогда переворачивалось, но немногие понимали, в каком направлении развивалась русская действительность. Отсюда яростная борьба мнений, ожесточенная журнальная полемика. И, естественно, как чуткий, правдивый художник Тургенев не мог не отразить эту черту своего времени. Она нашла свое отражение даже в особенностях композиции его романов, в которых такую большую роль играют споры героев, диалоги, страстные речи.
Однако просветительская точка зрения Тургенева на человека и обусловленный ею художественный метод его изображения иногда отступала перед явлениями, казавшимися писателю непостижимыми и таинственными в жизни и поведении человека. Так, сфера интуитивного, подсознательного освещается Тургеневым в «Фаусте», в «Кларе Милич» и в некоторых других произведениях. Порой Тургеневу кажется, что в судьбах человека играет роль нечто роковое, необъяснимое, и это в самом писателе порождало настроения неуверенности и пессимизма.
Пушкин принес русской литературе преодоление абстрактного понимания человека как только положительного или только отрицательного, которое было свойственно и романтизму и большинству писателей века Просвещения. У реалиста Пушкина люди противоречивы: хорошее сплетается в них с дурным, разум— с предрассудками.
Характеры тургеневских героев также противоречивы, даже когда они представляют собой нечто положительное. Сама положительность их противоречива и сложна. По своим религиозным понятиям Лиза из «Дворянского гнезда» может показаться отсталым существом, всецело подпавшим под влияние своей няньки, крепостной крестьянки. В то же время читатель чувствует, что Лиза, как личность, является более сильной, цельной и возвышенной личностью, чем даже сам Лаврецкий, человек, старше ее и годами, и опытом, и образованностью. Западник Потугин в романе «Дым» по многим вопросам высказывает мысли самого Тургенева, духовно он близок и дорог ему. Но каким жалким, потерянным выглядит Потугин в романе. Противоречие между возвышенным и беспомощно-трусливым присуще натуре Рудина. Можно привести и другие примеры, свидетельствующие о том, что людские характеры Тургенев воссоздавал во всей их сложности, предваряя Толстого и Достоевского.
Тургенев стремился добиться в своей художественной манере простоты, спокойствия, ясности линий, о чем он писал Аксакову после выхода «Записок охотника»*. Это черты художественной манеры Пушкина, который всегда оставался для Тургенева величайшим из мастеров. Тургенев почти никогда не прибегает при изображении действительности к романтическим эффектам, к необычайным сюжетам. Для его произведений характерны обыкновенные ситуации, изображение повседневной жизни.
* (И. С. Тургенев, Собрание сочинений, т. 11, изд. «Правда», стр. 99.)
Рудин появляется в обыкновенной дворянской усадьбе, встречается с обыкновенными людьми; Базаров приезжает на каникулы к своему другу; естественно возникает чувство любви у Лаврецкого к Лизе, и самая обстановка дворянского гнезда не содержит в себе ничего исключительного. «Немного и крупных событий в его романах. Ничего нет проще их фабулы, ничего, что не походило бы на обыденную жизнь, и это еще одно из следствий его любви к правде»*, — справедливо замечает выдающийся французский писатель-реалист Проспер Мериме, восторгавшийся мастерством Тургенева. Значительность произведений Тургенева обусловливается значительностью их внутреннего, идейного и нравственно-психологического содержания.
* (Сборник «Иностранная критика о Тургеневе», стр. 112. )
Герои Тургенева внешне также ничем не примечательны, их значимость определяется богатым содержанием их внутреннего мира, драматизмом происходящих с ними событий, духовными и психологическими качествами их индивидуальности.
Индивидуализации персонажей Тургенев достигает прежде всего тем, что он дает своих героев в окружении конкретных историко-бытовых деталей, отнюдь, впрочем, не увлекаясь интерьером, бытом, что так необходимо было Гончарову для изображения его персонажей. Тургеневские герои беспрестанно сталкиваются с людьми, притом людьми самыми разнообразными по своим стремлениям, характеру, привычкам. Это столкновение всегда рождает взаимную реакцию, позволяющую писателю широко раскрыть внутренний мир и характер своих главных героев, всегда стоявших в центре повествования.
Мастерство Тургенева в изображении индивидуальности человека справедливо отмечает Н. К. Михайловский в своей характеристике писателя. «Тургенев был совершенно из ряда вон выходящий мастер в деле индивидуализации образов, — писал критик. — Мало того, что его фигуры стоят перед нами, как живые, со всеми мельчайшими особенностями своих личных физиономий. Это мы получаем от каждого крупного художника. Но Тургенев устраивал иногда настоящие состязания между своими действующими лицами, ставя их в одно и то же положение по отношению к какому-нибудь частному предмету, как бы загоняя их в одно и то же положение и все-таки сохраняя их индивидуальность до мельчайшей черты. Так поступил он, например, в «Первой любви», точно очертив около княжны круг из пяти или шести мужчин, из которых каждый любил по-своему и к каждому из которых и княжна имеет особенный оттенок отношений. Такой же tours de fors устроил он в «Накануне», разместив вокруг Елены Берсенева, Шубина, Инсарова, Курнатовского»*.
* («Собрание критических материалов для изучения произведений И. С. Тургенева», сост. Зелинский, вып. 1, М., 1895, стр. 38. )
Современники удивлялись тому, с какой экономией средств Тургенев добивался ощущения у читателя длительности и пол ноты действия, изображаемого в его произведениях, при крайней сжатости их композиции.
«В каждом мельчайшем произведении Ивана Сергеевича можно угадать усиленное старание достигнуть возможной сжатости, заботливость о художественности, как ее понимали классики... Ни у кого не было столько чувства и такого отвращения к сентиментальности; никто не умел лучше его одним словом выразить состояние души, кризис сердца. Эта сдержанность делает его феноменом», — писал французский критик М. де Вогюе.
Как художник-пейзажист Тургенев также не любил прибегать при изображении природы к романтическим, ярким, эффектным краскам, не ловил в природе крупных черт, стремясь показать жизнь природы в тонких, еле уловимых ее явлениях. У Тургенева природа полна жизни и при помощи явлений природы часто освещает черты человека. Природа у Тургенева то радуется счастью человека, то полна печали, подчеркивая и раскрывая его горе. В произведениях большого трагического звучания, как «Фауст», «Дворянское гнездо», свет и звуки пейзажа играют роль осветителя и оркестровки развития основного трагического мотива. Чудесный поэтический и ласковый вечер случился в тот день, когда Павел Александрович Б. должен был прочитать «Фауста» Гете Вере Николаевне. Но когда еще длилась прогулка, на горизонте «закрывая собою заходившее солнце, вздымалась огромная темно-синяя туча; ...яркой каймой окружал ее зловещий багрянец. «Быть грозе»,— заметил Приямков». После чтения, так поразившего Веру Николаевну, действительно разражается гроза, сопровождающая пробуждение ее души. Это была не светлая, очищающая все кругом летняя гроза, а что-то полное таинственности и зловещих предзнаменований. И «то, что было между нами, промелькнуло мгновенно, как молния, и как молния принесло смерть и гибель», — пишет своему другу герой повести. Смена светлых и темных красок природы попеременно происходит и в «Дворянском гнезде» в соответствии с переменами в судьбе Лизы и Лаврецкого. В тихую и светлую летнюю ночь прозвучал их единственный поцелуй. Увядающая осень и затем зима разлучают их. Холод увядающей жизни не раз охватывает стареющего Лаврецкого. Но вот прошло восемь лет. «Опять повеяло с неба сияющим счастьем весны; опять улыбалась она земле и людям; опять под ее лаской все зацвело, полюбило и запело». И дальше рисуется образ веселой и бодрой молодежи. Не всегда в изображении Тургенева природа беспощадна и равнодушна к человеку: она, как и время, врачует самые глубокие душевные раны. Однако и моменты счастья в жизни человека преходящи. Отсюда настроение элегичности; но почти никогда картины природы у Тургенева не приобретают тех черт таинственности и мистичности, которыми зачастую наделяет природу, например, Тютчев.
В изображении природы Тургенев пошел дальше Пушкина. Он воспринимает его точность и верность в описаниях явлений природы, он, как и Пушкин, отбирает самое существенное, характеризующее данное явление. Но по сравнению с пушкинским тургеневский пейзаж более психологичен. Природа у Тургенева сама живет, дышит, изменяется в каждом своем мгновении, или гармонируя с чувствами и переживаниями человека, или оттеняя их, становясь участником данной нравственно-психологической коллизии или ситуации. «Человека не может не занимать природа, он связан с ней тысячью неразрывных нитей: он сын се»*, — писал Тургенев.
* (И. С. Тургенев, Собрание сочинений, т. 10, изд, «Правда», стр. 439. )
Сила и богатство таланта Тургенева проявились и в жанровом многообразии его произведений. Бытовой очерк, рассказ, психологическая новелла, картина с натуры, лирический этюд, пейзажная зарисовка, проникнутая философскими размышлениями («Лес и степь»), наконец, повесть — все эти жанры равно доступны мастерству Тургенева, сумевшего после Пушкина, Лермонтова и Гоголя сказать свое слово в развитии русской новеллистической прозы. «Тургенев навсегда останется в литературе как необычайный миниатюрист-художник... «Записки охотника» — ряд живых миниатюр крепостного быта... тонких, мягких, полных классической простоты и истинно-реальной правды очерков», — заметил Гончаров.
Психологическая и бытовая новеллы, созданные Пушкиным и Лермонтовым, соединяются у Тургенева с опытом популярного в 40-е годы физиологического очерка. Грубоватость и натуралистичность этого очерка Тургенев уничтожает лиризмом и умеренным психологизмом, сохраняя вместе с тем точность и непосредственность, присущие очерковой литературе. Рассказы Тургенева — новеллы, из которых многие, как например «Уездный лекарь», «Гамлет Щигровского уезда», могут быть свободно развернуты в повести. Своеобразие таланта Тургенева сказалось в том, что он сумел свои мимолетные, случайные «охотничьи» встречи и наблюдения воплотить в типические образы, дающие обобщающую картину русской жизни крепостной эпохи.
Тургенев был одним из выдающихся драматургов 40—50-х годов.
Большинство пьес Тургенева может быть отнесено к социально-психологическому жанру. Тургенев стремится глубоко раскрыть социальную психологию своих героев, построить драматический конфликт вокруг реальных противоречий русской жизни его времени. Тургенев искал пути развития русской реалистической драматургии и в небольшой сцене из народного быта, и в одноактной сатирической пьеске с элементами водевиля, и в большой психологической и бытовой драме. Пьесы Тургенева замечательны реалистическим изображением быта и нравов, живыми диалогами, выразительными речевыми характеристиками действующих лиц, тонким психологическим анализом. Простота и ясность сюжета, отсутствие мелодраматизма или запутанности интриги сочетаются в его пьесах с богатством внутреннего действия, с остротой психологических ситуаций. Драматургия Тургенева подготавливала драматургию Чехова.
Лучшие пьесы Тургенева прочно вошли в репертуар русского театра. Созданные им образы воплощались на сцене М. С. Щепкиным, А. Е. Мартыновым, В. Н. Давыдовым и другими замечательными русскими актерами.
Ложное мнение о несценичности тургеневских пьес было окончательно похоронено блестящей постановкой «Месяца в деревне» в Московском Художественном театре в 1909 г. под руководством К. С. Станиславского и И. М. Москвина. Большую популярность пьесы Тургенева приобрели у советского зрителя.
Стихотворения и поэмы, рассказы и повести, драма и комедия, стихотворения в прозе, мемуары и критика — во всем сказалось мастерство Тургенева, но прежде всего он — великий романист. И в этом отношении он следовал духу времени и потребностям литературы. «Роман — есть самая новейшая форма художественной литературы», — говорил он вслед за Белинским,
Социальный роман был создан в русской литературе Пушкиным, Лермонтовым и Гоголем, разработавшими художественные принципы реалистического романа, охватывающего своим изображением внутренний мир личности и общественно-бытовую среду в их взаимоотношениях и причинных связях. Объективность изображения, социальный и психологический детерминизм, историческое рассмотрение жизни человека и общества, глубокая типизация жизни действительности в ее конкретно-исторических формах и индивидуальном воплощении — таковы реалистические принципы социального романа, как они складывались и в западноевропейской и в русской литературах первой половины XIX в. Но художественные формы русского реалистического романа были глубоко своеобразны, отражая особенности развития русской жизни крепостной эпохи. На своеобразие русского романа указал еще Толстой, отметив непохожесть его форм на формы западноевропейского романа. Действительно, роман в стихах Пушкина, новеллистический роман Лермонтова, поэма в прозе Гоголя — новаторские формы социального романа, имеющие только отдаленные аналогии в художественной практике западноевропейской литературы. Если не считать «Обыкновенной истории» Гончарова, то именно Тургенев создает в русской литературе, если можно так выразиться, каноническую форму социального романа, используя принципы и традиции Пушкина, Лермонтова и Гоголя.
По сравнению с «Евгением Онегиным» и, несомненно, под влиянием Гоголя Тургенев значительно шире освещает в своих романах общественно-бытовую среду, в обстановке которой развиваются коллизии романа, делая порой глубокие вводы в предысторию своих героев, как в «Дворянском гнезде» или в «Дыме», и не только путем авторского рассказа или сообщения, но и в форме специальных новеллистических экскурсов (главы о первой женитьбе Лаврецкого). Иногда Тургенев вводит даже почти самостоятельные новеллы в роман (эпизод с Фомушкой и Фимушкой в «Нови»).
Широкое изображение общественно-бытовой среды в романах Тургенева является фоном индивидуальной судьбы центральных героев, жизнь которых, как и в «Евгении Онегине» Пушкина, занимает у Тургенева главное место, будучи их композиционным центром. Роман «Мертвые души» Гоголя с их линейной композицией можно было продолжать столь долго, как это было необходимо их автору. Тургеневские романы с их монологическим повествованием заканчиваются вместе с решением главной коллизии, когда получают свое определение и завершение характеры и судьбы центральных героев. Эпическое сливается с драматическим, образуя форму, более близкую по своим принципам все же к «Евгению Онегину» Пушкина, чем к гоголевской поэме.
В искусстве романа Тургенев был подлинным новатором. По справедливому замечанию Мопассана, Тургенев «отвергал устарелых форм романы с комбинациями драматическими и учеными, требуя, чтобы они воспроизводили жизнь, ничего, кроме жизни, без интриг и запутанных приключений»*. Роман для Тургенева — это «история жизни», и именно соблюдение этого принципа обусловило успех и мировую славу романов Тургенева.
* (Сборник «Иностранная критика о Тургеневе», изд. 2, СПБ, стр. 108. )
Тургенев не стремится нагромождать события и запутывать течение действия, сжимать его в несколько дней, как к этому часто прибегал Достоевский. Действие в произведениях Тургенева развивается плавно, последовательно, мотивированно, без срывов и чрезмерно сложных перипетий, без эффектных романтических поворотов в развитии сюжета, без участия каких-либо необъяснимых и непредвиденных катастроф, как у Достоевского.
Мотивы развиваемого действия в произведениях Тургенева обыкновенны, связаны с повседневной жизнью человека. Но он всегда умеет отобрать все то значительное по своему внутреннему смыслу, те узловые моменты в отношениях персонажей, которые помогают выразить всю полноту их жизни, показывая ее в течение каких-нибудь нескольких недель.
Последовательность развития действия в единстве с наиболее значительным, типичным в изображении действительности придают тургеневским романам необходимую эпичность. По силе эпичности своих произведений Тургенев уступает Толстому. Композиции Толстого, охватывающие целые годы, раскрывающие жизнь нации снизу доверху, приближаются к эпопее, тогда как тургеневский роман близок к повести. Однако самая возможность возникновения толстовского романа была подготовлена Тургеневым, его тщательной разработкой судьбы персонажей в их отношениях со средой, с типическими обстоятельствами их жизни, их воспитанием, их духовным и нравственным развитием и т. д.
Роман Тургенева — социально-идеологический роман, в котором судьба героя раскрывается на широком фоне духовной жизни общества в конкретно-историческую эпоху.
Глубокий лиризм проникает почти все произведения Тургенева, никогда, однако, не мешая их объективности, которая является неотъемлемой чертой творческого метода писателя. В одном из своих писем 1876 г. Тургенев замечает: «Если вас изучение человеческой физиономии, чужой жизни интересует больше, чем изложение собственных чувств и мыслей; если, например, вам приятнее верно и точно передать наружный вид не только человека, но простой вещи, чем красиво и горячо высказать то, что вы ощущаете при виде этой вещи или этого человека, значит, вы объективный писатель и можете взяться за повесть или роман»*.
* (И. С. Тургенев, Собрание сочинений, т. 11, изд. «Правда», стр. 307—308.)
Таким объективным писателем стремился быть сам Тургенев. Но лиризм проявляется в тех немногочисленных лирических отступлениях, которые он, вслед за Пушкиным, иногда вводит в текст своих произведений, в лирических концовках, в мотивах воспоминаний, а главное, в психологических и портретных зарисовках, которыми Тургенев, не нарушая их объективной значимости, пользуется с удивительным искусством для того, чтобы выразить свое сочувствие или свою неприязнь к тому или другому персонажу, придать трагический или комический смысл той или другой ситуации. Лиризм Тургенева особенно ощущается в картинах природы, всегда исполненных эмоциональности, всегда связанных с переживаниями главных героев, часто выступающих по отношению к ним и к событиям в значении морально-философского комментария. Таков, например, в эпилоге «Отцов и детей» пейзаж простого сельского кладбища в сочетании с горестными переживаниями стариков Базаровых у могилы сына и философским размышлением самого писателя. Здесь уместно отметить, что лиризм Тургенева по преимуществу грустный, проникнутый элегическим тоном. Грусть Тургенева была вызвана, конечно, не сожалениями об уходящих в прошлое дворянских усадьбах, как это утверждали вульгарные социологи. Тургеневская печаль отражала глубокую неудовлетворенность писателя окружающей его действительностью, ее разительное несоответствие тому нравственному и эстетическому идеалу, который у него сложился. Эта грусть иногда принимала пессимистический характер, как это случалось в пору знакомства Тургенева с философией Шопенгауэра. Она нередко углублялась и неустойчивой личной, одинокой жизнью, и тем, что сам писатель не видел в русской послереформенной жизни удовлетворявшей его перспективы будущего, той общественной программы, которая казалась бы ему реально осуществимой и плодотворной. Но он все же верил в будущее, что умеряло его печаль, делало ее просветленной. Г. Флобер в эмоциональном тоне произведений Тургенева видел «пленительную» грусть. В этом смысле Тургенев был ближе к Пушкину, чем к Гоголю.
В 60-е годы либеральная критика всячески противопоставляла якобы чисто художественный стиль Тургенева публицистическому стилю демократической литературы. Однако уже в «Записках охотника» Тургенев нередко прибегает к авторским рассуждениям на темы русской жизни, чему примером может служить знаменитое сравнение крестьян Орловской и Калужской губерний. Публицистический элемент в творчестве Тургенева усилится именно с 60-х годов. И почти всегда Тургенев стремится придать живость своему рассказу или лирическим раздумьем, или добродушной усмешкой, или сатирической интонацией, или грустной сентенцией.
Сатирический талант Тургенева проявился и в созданном в «Дыме» образе молодого либерального приват-доцента Ворошилова, который любил показать свою ученость тем, что кстати и некстати сыпал десятками имен ученых, ошеломляя неискушенных слушателей. В. И. Ленин неоднократно использовал образ тургеневского Ворошилова, обличая буржуазных либералов и меньшевиков, прикрывавших свою квазиученость набором известных имен и ученых слов. «Милый г. Чернов! — писал В. И. Ленин об одном эсеровском квазиученом. — Как он удивительно похож на тургеневского Ворошилова: помните — в «Дыме» — молодого русского приват-доцента, который совершал променад по загранице, отличался вообще большой молчаливостью, но от времени до времени его прорывало, и он начинал сыпать десятками и сотнями ученых и ученейших, редких и редчайших имен*?»
* (В. И. Ленин, Сочинения, т. 5, стр. 134.)
Нередко можно столкнуться с утверждением, что творчество Тургенева в пореформенные годы представляет собой идейный и художественный спад по сравнению с первым периодом творческого развития писателя. Обычно ссылаются при этом на роман «Дым», а в «Нови» находят больше недостатков, чем достоинств. Между тем ни в одном из своих прежних произведений не выступал Тургенев с такой резкой критикой крепостнической реакции правящих кругов, как в романе «Дым». За односторонне скептическим изображением демократического движения в романе нельзя не видеть той исторической заслуги Тургенева, что он, хотя и с ограниченных позиций, выступил в момент разгула реакции после неудачного выстрела Каракозова с таким ее обличением, на которое в те времена отважился только Салтыков-Щедрин. А в отношении последнего романа Тургенева следует иметь в виду, что, наряду с «Что делать?» Чернышевского, «Новь» является выдающимся произведением передовой русской литературы, в котором с сочувствием и восхищением обрисован в лице Марианны и других благородный героический облик революционной русской молодежи пореформенной эпохи.
Что касается художественной стороны, то речь следует вести не о «падении» Тургенева, как писателя, а о развитии новой художественной манеры в его творчестве. На это указал еще П. В. Анненков, заметивший, что с «Дымом» в творчество Тургенева особенно ощутимо врывается якобы чуждая ему раньше стихия сатиричности. «Он так приучил читателей к тонким чертам, мягким очеркам, к лукавой и веселой шутке, когда ему приходилось смеяться над людьми, к изящному выбору подробностей, когда он рисовал их нравственную пустоту, что многие не узнали любимого своего автора в нынешнем сатирике и писателе, высказывающем свои впечатления прямо и начистоту. Свидетелями его новой манеры остаются знаменитая сцена пикника на террасе Баденского замка, вечер у Ратмировой, заседание у Губарева и проч. Все это написано им непосредственно с натуры, как случалось ему писать прежде только в виде исключения. Он понасиловал обычные свойства своего таланта для того, чтобы сознательно не упустить резкие черты жизненной правды как она ему представилась»*.
* («Вестник Европы», 1869, № 6, стр. 102 )
Действительно, «Дым» полон исторических деталей, очень точных и ясных современникам. В критике не раз отмечалось, что ни в одном произведении Тургенева так сильно не ощущалась протипичность ряда его героев, как в «Дыме». Но Анненков не одобрил того, что Тургенев снова менял свою художественную манеру.
Два последних романа Тургенева в художественном отношении писались под несомненным воздействием опыта демократической литературы 60—70-х годов. Прежде всего никогда раньше не входила так ощутимо в творчество Тургенева политика, как в двух последних его романах. Еще в 1863 г. писатель, явно, впрочем, преувеличивая, заявлял гр. Е. Е. Ламберт о том, что он не хочет «заниматься политикой». «Это дело мне чуждое и неинтересное, и я обращаю на него внимание, насколько это нужно писателю, призванному рисовать картину современного быта»*. Но и «Дым» и «Новь» проникнуты определенными политическими идеями Тургенева, оценкой политической обстановки в России 60-х, а затем 70-х годов. При этом мягкие лирические тона и краски «Рудина» и «Дворянского гнезда» сочетаются в романах «Дым» и «Новь» с прямыми публицистическими и сатирическими элементами, порою даже уступая им. Полемические речи Потугина в защиту европейской цивилизации в «Дыме», гневные высказывания Нежданова о положении народа, о разгуле политической реакции в России, не менее острые по своей концентрированной вражде, чем в «Отцах и детях», схватки его и Соломина с реакционером Калломейцевым придают последним романам Тургенева резкую идеологическую заостренность.
* (Письма И. С. Тургенева к гр. Е. Е. Ламберт, М., 1915, стр. 161. )
В литературе о «Дыме» преобладает мнение о композиционной неслаженности романа, в котором «гейдельбергские арабески» будто бы представляют чисто полемический и не связанный с основным содержанием романа материал. Это поверхностная точка зрения. Если изъять из «Дыма» эпизоды с обличением генеральского общества, с Губаревым и прочими, то «Дым» превратится во что-то похожее на великосветский роман. При этом ни в одном из предшествующих романов Тургенева нет такого широкого политического фона, как в «Дыме». Писатель впервые вводит в свои произведения изображение правящих кругов, самую верхушку русского общества, а это дало ему возможность коснуться таких вопросов русского общественного развития, каких он не мог касаться во времена пред реформенные. Если Герцену казалось, что от «Отцов и детей» веет духом политической борьбы, то «Дым» насыщен политикой.
Политическая тема еще более широко развивается в «Нови». Здесь она становится центральной темой, звучащей почти на каждой странице романа. Структура романа, развитие его действия отражает в сущности весь ход «хождения в народ», начиная от его замысла и до трагического финала. Персонажи романа воплощают самые различные политические течения в русском обществе 70-х годов.
Раньше Тургеневу достаточно было показать два противостоящих друг другу лагеря, что создавало простоту и ясность и композиции его романов, в частности в «Отцах и детях». Теперь общественное движение и в «верхах» и в «низах» становилось все сложнее и многообразнее, что потребовало и новых композиционных форм для его широкого эпического изображения. Эту форму Тургенев создает в многоплановой композиции романа «Новь». В первых романах Тургенева, написанных в дореформенную эпоху, когда все сводилось к борьбе с крепостным строем, действие протекало главным образом в поместно-усадебной провинции, в дворянской среде. Теперь Тургенев ведет читателя не только в барскую усадьбу и деревню, но и в студенческую мансарду в столице, и в дом купца, и на фабрику, и в кабинет губернатора. Идейно-политическую заостренность двух последних романов Тургенева усиливают сатирическое освещение высших дворянских и бюрократических кругов в «Дыме» (аристократическое общество в Баден-Бадене) и в «Нови» (образы Калломейцева и Сипягина).
Получившее неодобрительную оценку Анненкова, но правильно отмеченное им стремление Тургенева к воспроизведению «резких черт жизненной правды» снова и даже с большей остротой, чем раньше, обращало писателя к сатирическому опыту Гоголя. Влияние гоголевских приемов в изображении отрицательного Л. Н. Толстой находил уже в «Накануне». Если в изображении Литвинова, Ирины и Татьяны, добродушной Капитолины Марковны, всей линии любви в «Дыме» Тургенев придерживается мягкости и лиричности художественной манеры «Дворянского гнезда» и «Накануне», то в изображении высшего света и губаревщины он использует приемы и Грибоедова и Гоголя. Рассказ Бамбаева и Губарева прямо повторяет рассказ Репетилова об Ипполите Удушьеве, чичиковской галантностью веет от «снисходительного генерала», раздирающее губаревское общество «бешенство сплетни», манера разговора Суханчиковой напоминают читателю соответствующие образы Гоголя. «Дрянь, колпак! — завопил Биндасов. Вагоны катились все шибче и шибче, и он мог безнаказанно ругаться. — Скряга! слизняк! каплюжник!» Это, конечно, Ноздрев в новой пореформенной обстановке.
Но гоголевская сатира мало касалась политических тем и вообще различных политических течений в русском общественном развитии. Все это выдвинулось на первый план в период борьбы вокруг крепостного права. Поэтому принципы гоголевской сатиры должны были претерпеть определенную эволюцию. Новым этапом ее развития в русской литературе была сатира Салтыкова-Щедрина. Обратившись к сатире, Тургенев не мог пройти мимо щедринского художественного опыта. В 50-е годы он отрицательно относился к таким произведениям Салтыкова-Щедрина как «Губернские очерки». Теперь отношение его к щедринской сатире начинает меняться; она вызывает одобрение Тургенева.
Несомненно влияние сатиры Щедрина на те страницы романов «Дым» и «Новь», на которых Тургенев обличает реакционные круги. «Действительная тайная тишина», царящая в изображенном в конце романа «Дым» аристократическом доме столицы, образы «мягко пронзительного сановника», генерала, призывающего к методу «вежливо, но в зубы» из романа «Дым», обрисовка Сипягина и Калломейцева в романе «Новь» — все это сближает Тургенева с великим сатириком. В сатирических образах, созданных Тургеневым, нет той доходящей почти до гротеска заостренности, которую мы встречаем у Щедрина. Тургеневская сатира более сдержанна, мягка, в ней нет того негодующего, обличительного пафоса, которым дышит почти любая страница Щедрина. Тем не менее Тургенев сорвал немало масок с реакционеров, с представителей «либерального хамства» и, как это отметил Ленин, наряду с Некрасовым и Салтыковым-Щедриным учил «русское общество различать под приглаженной и напомаженной внешностью образованности крепостника-помещика его хищные интересы», учил «ненавидеть лицемерие и бездушие подобных типов»*.
* (В. И. Ленин, Сочинения, т. 13, стр. 40.)
Лиризм, юмористические и сатирические элементы произведений Тургенева свидетельствуют о горячем, заинтересованном, взволнованном отношении писателя к тому, что он изображал, о его кровных связях с современностью, с новым в жизни, в действительности. Его романы всегда вызывали ожесточенные споры, и это лучше всего свидетельствует о тесной связи писателя с общественной жизнью его времени, с запросами эпохи. «Он быстро угадывал новые потребности, новые идеи, вносимые в общественное сознание, и в своих произведениях обыкновенно обращал (сколько позволяли обстоятельства) внимание на вопрос, стоявший на очереди и уже смутно начинавший волновать общество»*, — писал Добролюбов.
* (Н. А. Добролюбов, Избранное, М., 1948, стр. 219.)
Присущее Тургеневу чувство нового проявлялось также в умении быстро подметить новое явление умственной и нравственной жизни русского общества. В то же время Тургенев умел обобщать, типизировать это явление, как бы оно еще ни было малозаметным и, раскрыв его сущность, показать его общественное значение.
«Мы можем сказать смело, — писал Добролюбов, — что, если уже г. Тургенев тронул какой-нибудь вопрос в своей повести, если он изобразил какую-нибудь новую сторону общественных отношений, — это служит ручательством за то, что вопрос этот действительно поднимается или скоро подымется в сознании образованного общества, что эта новая сторона жизни начинает выдаваться и скоро выкажется резко и ярко перед глазами всех»*. В своих произведениях Тургенев давал русскому обществу как бы художественный отчет о происходивших в нем процессах.
* (Н. А. Добролюбов, Избранное, М., 1948, стр. 220. )
Источником объективного реалистического изображения действительности, нравов и психологии людей было глубокое проникновение писателя в сущность того, что он изображал.
Характеризуя особенности своего творческого метода и самого процесса творчества, Тургенев рассказывал: «Когда я заинтересовываюсь каким-либо характером, он овладевает моим умом, он преследует меня днем и ночью и не оставляет меня в покое, пока я не отделаюсь от него. Когда я читаю, он шепчет мне на ухо свои мнения о прочитанном; когда я иду гулять, он высказывает свои суждения обо всем, что бы я ни услышал и ни увидел. Наконец, мне приходится сдаваться — я сажусь и пишу его биографию. Я спрашиваю себя: кто были его отец и мать, что за люди они были, какого рода семью представляли, каковы были их привычки и т. д. Затем я перехожу к истории воспитания моего героя, к его наружности, к местности, где он провел годы, в которые формируется характер. Иногда я иду дальше, как например это было с Базаровым. Он так завладел мной, что я вел от его имени дневник, в котором он высказывал свои мнения о важнейших текущих вопросах — религиозных, политических и социальных»*.
* («Воспоминания X, Бойезена». В сб. «И. С. Тургенев в воспоминаниях современников и его письмах», ч. I, М., 1924, стр. 81.)
Перечисляя условия, при которых растет и совершенствуется талант художника, Тургенев пишет: «Нужно постоянное общение со средою, которую берешься воспроизводить; нужна правдивость неумолимая в отношении к собственным ощущениям; нужна свобода, полная свобода воззрений и понятий и, наконец, нужна образованность, нужно знание... Ничто так не освобождает человека, как знание, — и нигде так свобода не нужна, как в деле художества, поэзии».
Один из величайших стилистов в мировой литературе, Тургенев тщательно заботился о художественной отделке своих произведений, завершенности их формы. По воспоминаниям современника, «один из главных упреков, которые он делал в то время молодым писателям, относился к пренебрежению формой, к неряшливости языка. По поводу неудачных выражений он мог возмущаться и негодовать, как будто дело шло о настоящем преступлении».
Особенно взыскательным мастером Тургенев был в области языка, художественного стиля, добиваясь его точности, ясности, музыкальности, всегда сдержанный в своих выражениях, умеющий подчас одной фразой создать определенный образ или настроение. Тургенев советует «при передаче собственных мыслей и чувств не брать сгоряча готовых, ходячих (большей частью неточных или приблизительно точных) выражений, а стараться ясно, просто и сознательно верно воспроизводить словом то, что пришло в голову».
Тургенев продолжал великую работу Пушкина по органическому слиянию в национальном русском литературном языке книжной культуры литературного слова с живой русской речью. Духовная жизнь передовых кругов русского общества 30—40-х годов нашла свое выражение в дальнейшем богатом развитии тех элементов русского литературного языка, на недостаток которых жаловался Пушкин, отмечая в 1824 г., что «ученость, политика и философия еще по-русски не изъяснялись». Показывая жизнь передовой русской интеллигенции своей эпохи, Тургенев широко использовал ее язык — язык Белинского, Грановского, Герцена.
Другим источником тургеневского языка была живая разговорная речь. Влияние ее особо ощутимо в «Записках охотника», в языке которых нашло широкое отражение «живое просторечие города, помещичьей усадьбы и русской деревни»*. В практику литературной речи Тургенев, вслед за Гоголем, обильно вводит разговорный язык русской провинции, подвергая его элементы художественной обработке. Однако основой тургеневского языка является язык культурной части русского общества его времени.
* (В И. Чернышев Русский язык в произведениях И С. Тургенева. «Известия Академии наук СССР, отделение общественных наук», 1936, № 3, стр. 474. )
Тургеневский язык составил эпоху в развитии русского литературного языка, обогатил его.
В своей любви к «гибкому, чарующему, волшебному» русскому языку, в стремлении охранить его от засорения иностранщиной и «красивыми словами», вычурностями Тургенев сближался с Чернышевским и Добролюбовым.
Многие произведения Тургенева еще при его жизни были переведены на ряд иностранных языков. Он приобретает мировую славу как крупнейший в Европе писатель-реалист. В некрологе о Тургеневе английский журнал «Атенеум» отмечает: «Европа единодушно дала Тургеневу первое место в современной литературе». «Ни один из русских писателей не читался так усердно по всей Европе, как Тургенев», свидетельствует известный датский критик Г. Браидес. Выдающийся английский писатель-реалист Голсуорси утверждает, что Тургенев гораздо больше повлиял на Запад, чем Запад на него.
Видный французский писатель середины XIX в. П. Мериме свидетельствует, что западноевропейские литературные круги видели в Тургеневе «одного из вождей реалистической школы», в таланте которого «выдающейся чертой» была любовь к правде. Своим учителем называла Тургенева Жорж Занд.
Доде приходил в восторг от пейзажной живописи «Записок охотника». Флобер поражался искусству Тургенева как портретиста, Мопассан мечтал написать охотничьи рассказы по типу тургеневских рассказов; такие ранние его новеллы, как «Кропильщик» и «Папа Симона», были созданы под прямым влиянием «Записок охотника». Это влияние чувствуется и в известных «Калифорнийских рассказах» Брет Гарта. «Записки охотника» сближались со знаменитой книгой Бичер-Стоу «Хижина дяди Тома», в которой прогрессивная американская писательница выступила на защиту находившихся в рабстве негров.
Крупнейший французский писатель-реалист Флобер с восхищением отзывался о литературных суждениях Тургенева: «Какой критик! Он ослепил меня глубиной и ясностью своих суждений О! если бы все, кто вмешивается в суждения о книгах, могли бы слышать его, — какой урок! Ничто не ускользнет от него!»
Для Мопассана Тургенев был «гениальный романист, побывавший во всей Европе, знавший всех великих людей своего времени, перечитавший все, что в состоянии перечесть человеческое общество».
Советские писатели учатся у Тургенева его умению в высокохудожественной форме откликаться на актуальную общественную тему, тонкому психологическому анализу, правдивости и типичности в изображении жизни, характеров и событий, стройности и сжатости композиции, замечательному мастерству в изображении природы, простоте и ясности стиля, выразительности языка.
Давно ушла в прошлое эпоха Тургенева. Жизнь решила вопросы, которые заботили и тревожили самого писателя и его героев. Но велико историко-познавательное, нравственно-воспитательное и эстетическое значение произведений Тургенева. Они продолжают волновать мысли и чувства новых поколений своей жизненной правдой, благородством и чистотой нравственных идей, силой ума и таланта, красотой и совершенством художественной формы. Тургенев принадлежит к тем писателям, чьи творения составляют славу и гордость нашей родины.
|
ПОИСК:
|
При использовании материалов сайта активная ссылка обязательна:
http://i-s-turgenev.ru/ 'Иван Сергеевич Тургенев'