"О "Россияда"! и о Херасков!"

Березовая роща в окрестностях Спасского

Можно себе представить, как лет сто сорок тому назад по тропинке, причудливо извивающейся и за то прозванной "аллея-змейка", спешит дворовый человек Тургеневых Федор Лобанов. Он высок, строен. Одет франтовато. С черным бантом вместо галстука. Рядом с ним, стараясь идти побыстрее, восьмилетний господский сын. Он несет тяжелый фолиант в кожаном темнобуром переплете. "Змейка" ведет к пруду, к беседке в густых зарослях. Здесь - и как можно скорее - должны раскрыться пахнущие плесенью страницы книги, что минувшей ночью тайком, втихомолку была взята из родовой лутовиновской библиотеки.

Вот, наконец, облюбованное местечко. Редко кто заходит сюда. Высоко над головами тихо плещутся верхушки деревьев. Порою кажется, что ты на самом дне глубокой, прохладной реки и ходят-переливаются над тобою зеленые волны.

Листы книги - синеватые, плотные, слежавшиеся

- "Россияда. Ироическая поэма", - торжественно возглашает Лобанов. Говорит он в нос, особенно, когда произносит "о".

Про себя наскоро пробормотал несколько строк, словно приноравливаясь к стиху.

Его слушатель напряженно ждет.

И вот настает долгожданное блаженство.

 - Пою от варваров Россию свобожденну, 
 Попранну власть татар и гордость низложенну,
 Движенье древних войск, труды, кроваву брань,
 России торжество, разрушенну Казань, 
 От круга сих времян спокойствия начало, 
 Как светлая заря, в России воссияло...

Мальчуган потрясен этим звонким, многошумным потоком старинных стихов, которые Лобанов выкрикивает празднично, заливисто, словно в исступлении.

Аллея-змейка

О, ради такого наслаждения стойло вчера в темноте прокрадываться к заветному шкафу, взламывать замок, исцарапать себе руки до крови, затаив дыхание перебирать запыленные книжные груды!

Право, в неоплатном долгу русская литература перед спасским грамотеем, который пробуждал первые поэтические восторги будущего автора "Записок охотника".

Пройдет после этого чтения лет десять, и молодой Тургенев вспомнит в Мариенбаде: "О "Россияда"! и о Херасков!" Какими наслаждениями я вам обязан!.. Я слушал - мало! внимал - мало! обращался весь в слух - мало! вникал - мало! - и классически: пожирал - все мало! глотал - все еще мало! давился - хорошо... Уверяю вас, что я не прибавляю ни одной прикрасы".

Уйдет еще три десятилетия с лишком, и снова - теперь уже стареющий, в зените славы - писатель обратится к воспоминаниям о певучих строфах "Россияды" - на этот раз в повести "Пунин и Бабурин", чтобы навсегда вошел в сознание грядущих поколений чудаковатый и восторженный крепостной человек, который в спасском парке открывал Тургеневу страну поэзии.