"Аллея ссыльного"

Уголок Спасского парка

Спасско-Лутовиновский парк, словно песня - могучая, тысячеголосая, сложенная по замыслу неведомого нам художника. Кто он - этот человек, что строго и неуклонно прочертил прямые, как полет стрелы, аллеи, образующие огромную цифру "XIX"? По чьей задумке породы деревьев подобраны так, что в осеннюю пору их вершины, вспыхнувшие головокружительным разноцветьем, все же воспринимаются как дерзко сочиненная гармония золотых берез, зорево-багряных осин и малахитового бархата елей?

Не дошло до нас имя и звание этого мастера. Не знаем, как звались и те крепостные мужики, что в самом начале девятнадцатого столетия в быль превращали задуманное ради украшения родной земли.

Тяжка была эта работа. Липы выбирали двадцатилетние. Выкапывали осторожно - не поранить бы корня. Комли завертывали рогожами, чтобы с землей их доставить на новое место. Везли липки в Лутовиново аж за тридцать верст. Лошади надрывались...

Так начинался Спасско-Лутовиновский парк, что напоминает тысячеголосый хор. Есть в нем и "песенка" Ивана Сергеевича. Зовется она "аллеей ссыльного". Рассказывают, что липы по обочинам этой дорожки посадил Тургенев в годы ссылки в Спасское. Деревья прижились. Догнали своих собратьев, что были лет на пятьдесят их постарше. Теперь уже не отличишь те липки, что выхаживал Иван Сергеевич, от ровесников девятнадцатого века. Одинаково шумят их кажущиеся недосягаемыми верхушки.

Спасское. 'Аллея ссыльного'

Память народная отметила "аллею ссыльного". Любил ее, наверное, Тургенев. Шел из флигеля мимо больших берез. Любовался ими. "Листья их слегка еще свернуты; они еще хранят форму своих футляров, тех почек, в которые они были заключены несколько дней тому назад; это им придает праздничный вид совершенно новых платьев, на которых заметны еще все складки материи"... Переходил поперечную аллею. Потом сворачивал вправо - на "свою" тропку, к "своим" деревьям. Приглядывался к ним. Замечал те, что росли буйно. Задумывался, глядя на засыхающие ветви: "Вот дерево, оно засохло, но приветно оно качается со всеми. Так и я, когда умру, то так или иначе буду принимать участие в жизни".

Настольные часы Тургеневых