Из заметок о журналах, январь 1857

(Отрывок из обзора Чернышевского "Заметки о журналах. Январь 1857 г." Заметки впервые напечатаны в "Современнике", 1857, № 2. Печатаются по изданию: Поли. собр. соч. Чернышевского, т. IV, Гослитиздат, М. 1948, стр. 696-708; публикуемый отрывок - на стр. 696-701.)

Очень много написано было в последние годы о старых наших авторах, сочинения которых теперь служат более памятниками прошедшего, нежели чтением современной публики. Ломоносов и Сумароков, Тредьяковский и Кантемир, Лукин и Княжнин, и проч. и проч. становились поочередно предметом внимательного исследования. Это было хорошо; но дурно было то, что, углубившись в старину, мы забывали о настоящем. Почти ни один из писателей, действующих ныне, не был оценен надлежащим образом. О г. Тургеневе, г. Григоровиче, г. Островском, г. Писемском и других наших современниках вообще вы найдете в журналах только отзывы или слишком краткие, или слишком поверхностные^*. Пора нам перестать довольствоваться такими беглыми замечаниями, пора заговорить с должным вниманием о деятельности писателей, которые в истории литературы занимают, конечно, не менее важное место, нежели писатели предшествовавших периодов, сочинения которых для нас гораздо важнее, нежели все то, что писалось сорок, шестьдесят лет тому назад и уже не читается теперь.

^* (Аналогичный взгляд на отношение критики 50-х годов к Тургеневу Чернышевский высказал и в незаконченной статье о романе "Рудин",- "Разговор отчасти литературного, а более не литературного содержания", написанной в феврале 1856 г.:

"Признаюсь вам, - писал Чернышевский,- суждения наших журналов о г. Тургеневе до сих пор не удовлетворяли меня. Они как будто не знали, какое огромное значение в русской литературе имеет г. Тургенев по своему влиянию на публику, да и на развитие самой литературы".)

С этой точки зрения, мы очень рады появлению, в январской книжке "Отечественных записок", большой статьи г. Дудышкина о сочинениях г. Тургенева. Она еще не кончена в этой книжке, но взгляд критика на автора "Записок охотника" уже совершенно выразился в той части разбора, которую прочли мы^*.

^* (В связи с выходом в ноябре 1856 г. трехтомного издания повестей и рассказов И. С. Тургенева критик либерального лагеря С. С. Дудышкин выступил в журнале "Отечественные записки" с двумя обширными статьями, из которых первая напечатана в январском номере, а вторая в февральской книжке журнала, подписанной цензором И. А. Гончаровым 4 марта 1857 г.)

Г. Дудышкин очень справедливо считает интереснейшим для критики вопрос о том, какое воззрение на жизнь выразилось в произведениях писателя. Он считает первою обязанностью критика определить отношение писателя к современной идее. "Стать в уровень с идеею в том объеме, как она выработана современною наукою, современною жизнью, в том значении, которое она получает, как последнее слово истории - это одна из первых потребностей и вместе заслуг каждого писателя. Кто не имеет никакого отношения к этой идее, тот не имеет и значения в современной литературе" - это понятие очень справедливо. "Но,- продолжает критик,- стать на высоте современной идеи нашему русскому писателю еще недостаточно, по крайней мере не значит решить вопрос окончательно. Наш писатель должен показать отношение идеи к той почве, на которой заставляет он идею жить, к тому обществу, которое должно служить ей обстановкой" - и это правда; одно только выражение в этих словах кажется нам не совсем точным: "нашему русскому писателю недостаточно... наш писатель должен". Почему же именно "наш" писатель, а не вообще всякий писатель всякой нации должен определить отношение идеи к обществу, им изображаемому? Эта обязанность равно лежит и на немецком, и на английском, и французском писателе, и ни один из их замечательных писателей не уклонялся от нее, - если у китайцев или персиян есть в настоящее время замечательные писатели, то, конечно, и они показывают отношение своих идеалов к изображаемому ими обществу. Или, при определении отношения идеала к жизни, на русском писателе лежат какие-нибудь особенные условия, которыми не обязаны стесняться другие писатели? Кажется, что критик думает так: "Что, если эти отношения будут чисто отрицательные, как тогда помирить их?" - продолжает он. "А если писатель найдет, что между ними может быть гармония, то в какие формы облечет он свои идеи?" Если не ошибаемся, в этих словах уже выражено мнение, что идеал непременно должен представляться у писателя, о котором говорит критик, гармонирующим с окружающею его жизнью^*. Если это условие имел он в виду, то едва ли можно назвать его мнение справедливым. Почему ж идеал необходимо должен представляться примиренным с действительностью? Этого примирения в таком смысле, как понимается оно обыкновенно людьми, требующими его, нет даже у Шекспира, не только величайшего, но и спокойнейшего из всех поэтов. Ни один из его идеалов не умеет устроить свои дела так, чтобы жить да поживать в довольстве и благополучии. Гамлет и Офелия, Ромео и Джульетта, Отелло и Дездемона,- все они наделали много хлопот и горя и себе и другим, ни одного из них Шекспир не мог поставить "в гармонию с обстановкою". Зачем же налагать на русского писателя обязанность, которой не исполнял сам, этот невозмутимо спокойный, гений Шекспира? Нам кажется, что г. Дудышкин не совсем прав, приготовляясь выражать неодобрение современному писателю, у которого не найдет "гармонии идеала с обстановкою" - ни у какого писателя, никакой нации и эпохи не найдет он этой гармонии; или поголовно осудит он всех поэтов, от Гомера по 1857 год включительно?

^* (Стремясь всячески ослабить критическое направление в русской литературе, Дудышкин в статьях о Тургеневе призывал писателей "уничтожить... разногласие мысли отвлеченной к жизни действительной", "найти средства примирения" положительного идеала с условиями крепостнического режима.)

Определив таким образом свои требования, г. Дудышкин хочет определить черты идеала, изображаемого г. Тургеневым, но прежде считает нужным объяснить, каковы были господствующие литературные взгляды в то время, когда явились первые произведения господина Тургенева. Тут следуют выписки из "Отечественных] записок" 1841-1845 годов, и г. Дудышкин подсмеивается над неосновательностью мнений, какие тогда выражались журналом, который теперь украшается прекрасными статьями г. Дудышкина^*. Журнал с пренебрежением отзывается о своем прошедшем - это вообще было бы неловко; а когда прошедшее журнала имеет неоспоримое и высокое достоинство, это и несправедливо. Неужели прошедшее "Отечественных] записок" так забавно, что сами "Отечественные] записки" не могут вспомнить о нем без улыбки сожаления? Но какое нам дело до того, уважают ли "Отеч[ественные] записки" свое прошедшее! В настоящем случае жаль только, что эта насмешка вовлекла г. Дудышкина в некоторые ошибки при определении идеала, изображаемого г. Тургеневым. Выписав из "Отечественных] записок" старых годов суждения о героях Баратынского и Лермонтова и посмеявшись над этими суждениями^**, г. Дудышкин решает, что главные лица многих повестей г. Тургенева сходны с героями Баратынского и Лермонтова, что повести г. Тургенева принадлежат той же литературной школе, как "Герой нашего времени". На каком же это основании? На том, что все их главные лица "лишние люди", не находящие себе счастия и благотворного труда в жизни. После того и "Гамлет", вероятно, покажется написанным под влиянием литературной школы, к которой принадлежал Лермонтов,- ведь Гамлет тоже лишний человек.. Каким же образом явилась эта натяжка? Г. Дудышкин предполагает, во-первых, что все главные лица мужеского пола во всех повестях г. Тургенева, от "Андрея Колосова" до "Рудина", изображаются г. Тургеневым, как идеалы; во-вторых, что все эти лица списаны с одного и того же типа. Вот до каких предубеждений доводит односторонняя теория! Но какое же сходство между Пасынковым и Вязовкиным, между Рудиным и Бреттером? И возможно ли сказать, что хотя одно из этих лиц выставлено идеалом? Ничего подобного и не бывало. И какое же сходство между мыслью тех повестей, в которых действуют эти лица, и мыслью "Героя нашего времени"? Все выводы эти основаны на недоразумении. Г. Дудышкин читал в старых "Отечественных] записках" и в первых годах "Современника", что Евгений Онегин сменился в нашем обществе и литературе Печориным, Печорин - Бельтовым^***,- недавно прочел он в "Современнике"^****, что за этими типами последовал Рудин,- он вздумал развить эту параллель, но понял ее вовсе не в том смысле, как она высказывалась; ему вздумалось, что Печорин - список с Онегина, что Бельтов - список с Печорина,- естественным продолжением такой ошибки было, что и в Рудине ему вздумалось видеть список с Печорина. Но параллель между ими проводилась вовсе не затем, чтобы показать их одинаковость,- сходства между этими четырьмя людьми четырех разных эпох общественного развития вовсе нет,- а затем, чтобы показать различие между характером эпох, которым принадлежат они. Онегин скучает потому, что он, хотя и добрый, но в сущности пустой человек, начитавшийся Байрона и избалованный обществом. Чего ему хочется, о чем он тоскует - он сам не знает,- а в сущности он скучает о том, что не о чем ему погоревать серьезно, о том, что в голове у него нет сильной мысли, а сердце его износилось от волокитства. Печорин человек совершенно другого характера и другой степени развития. У него душа действительно очень сильная, жаждущая страсти; воля у него действительно твердая, способная к энергической деятельности, но он заботился только лично о самом себе. Никакие общие вопросы его не занимают. Надобно ли говорить, что Бельтов совершенно не таков, что личные интересы имеют для него второстепенную важность? Но Бельтов еще не находит никакого сочувствия себе в обществе и мучится тем, что ему совершенно нет поля для деятельности. Все эти три типа были изображены, как идеалы. Рудин изображен вовсе не идеалом - только в конце повести автор несколько смягчается к выведенному им типу и, думая, что уже с достаточною силою выставил его недостатки, говорит, что было в нем и нечто хорошее,- именно его пламенная ревность трудиться, трудиться неутомимо,- но, прибавляет он, возвращаясь к прежней точке зрения, с которой смотрел на него во все продолжение рассказа,- но эта ревность мало принесла пользы, потому что у Рудина недоставало практического такта, не было уменья взяться с надлежащей стороны за дело^*****. Вы видите разницу между Рудиным и Бельтовым: один - натура созерцательная, бездейственная, быть может потому, что еще не приходило время являться людям деятельным. Другой трудится, трудится неутомимо,- но почти бесплодно. Еще менее возможно найти сходство между Рудиным и Печориным: один - эгоист, не думающий ни о чем, кроме своих личных наслаждений; другой - энтузиаст, совершенно забывающий о себе и весь поглощаемый общими интересами; один живет для своих страстей, другой - для своих идей. Это люди различных эпох, различных натур,- люди, составляющие совершенный контраст один другому. Скорее вы найдете сходство между Дон-Кихотом и Манфредом, между Фаустом и Дон-Жуаном, нежели между Рудиным и Печориным или Онегиным, который еще дальше от Рудина.

^* (Подвергнув ревизии взгляд Белинского на раннее творчество и сущность художественного таланта Тургенева, С. Дудышкин, процитировав суждение Белинского о поэме Тургенева "Параша", замечает: "Мы долго думали, как мог талантливый критик так сильно ошибаться по отношению к стиху и поэтическому творчеству г. Тургенева".)

^** (Полемизируя с Белинским, С. Дудышкин ссылался на статью Белинского "Стихотворения Баратынского", находя в ней "возвеличение" Лермонтова.)

^*** (Анализ развития образа "лишнего человека" дан В. Г. Белинским в статье "Взгляд на русскую литературу 1847 года". Чернышевским - в статье "Стихотворения Н. Огарева" ("Современник", 1856, № 9).)

^**** (В "Заметках о журналах за февраль 1856 года" Н. А. Некрасова, опубликованных в третьем номере журнала "Современник" за 1856 г., а также в статье самого Чернышевского "Стихотворения Н. Огарева", "Современник", 1856, № 9.)

^***** (Сцена гибели Рудина в дни революции 1848 г. на парижских баррикадах написана позднее и впервые появилась в издании сочинений И. С. Тургенева 1860 г. (Сочинения, изд. Н. А. Основского, т. IV).)

Каким же образом можно было сказать, что Рудин не представляет ничего нового после Печорина и Онегина? В нем все ново, от его идей до его поступков, от его характера до его привычек. Мы здесь не можем пересматривать всех повестей г. Тургенева с их действующими лицами, но довольно и этого одного примера, чтобы видеть, до каких странных ошибок довело г. Дудышкина ошибочное развитие мысли, вычитанной им в старых "Отечественных] записках", но не понятой им. Скажите, каким образом можно соединять в один тип с Печориным, Онегиным, Бельтовым (которые и по себе представляются каждый особенным типом) не только Рудина, но точно так же и Астахова (в "Затишье") - этого бездушного пошлеца, который свою низость и бесчувственность прикрывает европейскими фразами и приличными манерами,- и Вязовкина (в "Двух приятелях"), человека хорошего и образованного, но вовсе не мечтательного и наклонного к тихому, счастливому успокоению среди самой будничной обстановки? Все это люди совершенно различных типов.

Каким образом произошла эта странная ошибка, спутавшая в один портрет черты совершенно различных людей? Г. Дудышкин увлекся теориею о необходимости "примирять идеал с его обстановкою" и мыслью, впрочем прекрасною, о необходимости "трудиться". В этом увлечении создалась у него довольно любопытная эстетическая система, которую изложим в нескольких словах.

Что такое значит "человек должен гармонировать с обстановкою"? Вот что: если у вас есть тетка или бабушка, держите себя так, чтобы она была вами довольна; если у вас есть начальник, держите себя так, чтобы он отзывался о вас: "славный человек НН"; если у вас есть соседи, живите с ними в приятельских отношениях; если вы еще не женаты, то женитесь на первой девушке, которую соседские сплетни объявят вашею невестою; иначе тетка будет вами недовольна, начальник не даст вам повышения, соседи объявят вас фармазоном, девушка, на которой соседи вздумали женить вас, подвергнется осуждению за то, что не умела удержать жениха,- все будут вами недовольны, и будет ясно, как дважды два четыре, что "вы не годитесь для окружающей вас обстановки", что вы "лишний человек", что вы даже пустой и жалкий человек.

Что такое значит: "трудиться"? - трудиться значит быть расторопным чиновником, распорядительным помещиком, значит устраивать свои дела так, чтобы вам было тепло и спокойно, не нарушая, однакоже, при этом устроении своих делишек,- условия, которые соблюдает всякий порядочный и приличный человек.

Если вы недовольны такими правилами, вы не годитесь для окружающей вас обстановки, вы не хотите трудиться, вы опять-таки пустой и праздношатающийся человек.

Г. Дудышкин в статье, о которой мы говорим, так увлекся этою теориею "гармонии с обстановкою", что, чей бы рассказ ни попался ему под руку, он тотчас отыскивает главное лицо мужеского пола и спрашивает его: "Гармонируешь ли ты с обстановкою?" - "Трудишься ли ты?" Герои Баратынского и Пушкина, Лермонтова и г. Тургенева - все одинаково конфузятся от этих вопросов,- не очевидно ли, что все они люди одного и того же разряда, все - портреты с одного и того же типа. Если бы продолжить такое следствие и допросить по двум вышеприведенным пунктам героев Шекспира и Лопе де Беги, Гете и Корнеля, Байрона и Софокла, все они были бы точно так же переконфужены, не умели ничего отвечать в свою защиту, оказались бы подходящими под один и тот же тип "людей не трудящихся и не гармонирующих с обстановкою",- словом сказать, оказались бы ни более, ни менее как переделками лермонтовского Печорина и вместе с ним подверглись бы строгому осуждению.

Вот до каких результатов доводит даже умного человека желание построить систему на основании не понятой им мысли.

Достигнув открытия, что главные действующие лица г. Тургенева "не гармонируют с обстановкою", он не считает уже нужным рассматривать, действительно ли эти лица изображались г. Тургеневым как идеалы, как люди, безукоризненно действующие и вполне удовлетворяющие своими поступками его воззрению на жизнь,- или г. Тургенев изображал своего Вязовкина, Рудина и проч. вовсе не идеальными, а простыми людьми, имеющими и дурные и хорошие качества, поступающими в иных случаях умно и благородно, в иных ошибочно,- нет, он воображает, что все они были идеалами автора, и каждое их слово принимает выражением понятий самого автора.

Если не объяснять эту ошибку запутанностью понятий, до которой довела его система "гармонии с обстановкою", то мы не знаем, чем и объяснить ее. Да и вообще мы не можем объяснить многих мест в статье г. Дудышкина никакими литературными основаниями. Она производит самое странное впечатление,- видно, что критику хочется сказать что-то такое, чего он не решается высказать прямо, видно, что он старается как-нибудь примирить те суждения, которые принадлежат исключительно ему, с мнением, которое непоколебимо утвердилось в публике о произведениях г. Тургенева. Он кружится около мысли, которую хотел бы, но не отваживается высказать, намекает на нее; старается особенно распространяться о тех произведениях г. Тургенева, которые слабее других, о лучших его произведениях он или старается сказать как можно меньше, или вовсе не говорит,- видно, что ему хочется пошатнуть нечто такое, до чего неловко ему коснуться. Видно, что ему хотелось бы возобновить суждения "Москвитянина" и "Московских сборников" о таланте и произведениях г. Тургенева^*, но что он не решается этого сделать... Почему же бы не говорить прямо? Или опасение возбудить против себя общественное мнение мешает ему сделать это? К счастию, у нас есть общественное мнение. Оно слабо,- но все-таки оно уже приносит большую пользу нашей литературе, - теперь никто не отважится открыто восставать против таланта, признанного общественным мнением. Великое дело общественное мнение^**.

^* (Н. Г. Чернышевский имеет в виду крайне неблагоприятные отзывы со стороны славянофилов К. Аксакова и С. Шевырева на произведения Тургенева сороковых годов.)

^** (В февральской книжке "Отечественных записок" за 1857 г. С. Дудышкин напечатал "Ответ "Современнику", в котором тщетно пытался опровергнуть суждения Чернышевского. В том же номере С. Дудышкин поместил статью "Новые эстетические теории "Библиотеки для чтения", в которой, обвиняя А. В. Дружинина чуть ли не в плагиате, признал тождественность своих взглядов на творчество Тургенева со взглядами критика "Библиотеки для чтения": "Дружинин взялся за ту же нить, которая прежде его была проведена по сочинениям г. Тургенева". Таким образом, статья Чернышевского была направлена не только в адрес Дудышкина, но вместе с тем и Дружинина.)