С. М. Степняк-Кравчинский

Из предисловия к английскому изданию романа "Рудин"

("Из предисловия к английскому изданию романа "Рудин". Печатается по тексту Собрания сочинений С. М. Степняка-Кравчинского, ч. VI, СПб. 1908, стр. 222-225.

Высокая оценка романа "Рудин" Степняком-Кравчинским совпадает с отношением к этому произведению многих деятелей революционного народничества. Так, например, В. Н. Фигнер писала о "Рудине": "Мне кажется, весь роман верен действительности, взят прямо из жизни, а Рудин - чистейший продукт нашей русской действительности, не пародия, не насмешка, а настоящая трагедия, которая совсем еще не умерла, которая еще живет, еще продолжается, и, по-моему, вовсе не хотел Тургенев унизить Рудина или идею, представителем которой он является" (см. Полн. собр. соч. В. Н. Фигнер, т. VI, М. 1932, стр. 74-75).)

Рудин, без сомнения, одна из прекраснейших фигур тургеневской галлереи, и в то же время - один из самых блестящих образцов художественного метода нашего писателя.

Тургенев не дает нам таких цельных, словно высеченных из одного куска, фигур, какие смотрят на нас со страниц Толстого. Его искусство похоже скорее на искусство живописца или композитора, нежели на искусство скульптора. У него больше колоритности, более глубокая перспектива, более разнообразное чередование света и теней, больше полноты в изображении духовной стороны человека. Действующие лица Толстого стоят перед нами до такой степени живыми и конкретными, что, кажется, их узнаешь при встрече на улице; действующие лица Тургенева производят такое впечатление, как будто перед вами лежат их задушевные признания и частная переписка, раскрывающая все тайны их внутреннего бытия.

В каждой сцене, чуть не в каждой строке, Тургенев развертывает перед вами новые, глубокие горизонты, освещая своих героев с какой-нибудь новой, неожиданной стороны.

Крайне трудный и сложный характер героя настоящего романа обнаруживает тонкую психологическую многосторонность писателя в наиболее значительных ее проявлениях. Дмитрий Рудин весь соткан из противоречий, но при этом ни на минуту не перестает быть вполне реальным, живым и конкретным лицом.

Не менее замечателен и характер героини романа, Наташи, этой спокойной, трезвой, практичной девушки, которая тем не менее одарена восторженной, героической натурой. Она - еще ребенок, для которого новы все впечатления бытия; она еще не вполне развилась. Если бы Тургенев в ее изображении следовал аналитическому методу, то он совсем разрушил бы это прелестное создание. Поэтому он изображает ее синтетически, немногими мастерскими чертами, в которых, однако же, он раскрывает перед нами все ее сокровенные тайны и показывает нам, что она представляет собою и чем она могла бы стать при иных обстоятельствах.

Этот характер заслуживает более внимания, нежели мы можем здесь ему уделить. Тургенев, подобно Джорджу Мередиту^*, мастерски рисует женщин, и его Наташа является первым поэтическим подтверждением поразительного явления современной русской истории: это - женщина, ум которой, по своей силе, имеет гораздо больше права на звание мужского ума, чем умы современных ей мужчин. В самом деле, в первых трех повестях Тургенева мы видим наряду с слабыми, нерешительными, хотя и в высокой степени интеллигентными мужчинами - серьезных, энергичных, страстных женщин, которые и овладевают действием, несмотря на то, что в сфере идей они являются только скромными ученицами мужчин. Только в позднейшем своем романе "Отцы и дети" Тургенев в лице Базарова представил нам вполне мужскую натуру.

^* (Мередит Джордж (1828-1909) - английский писатель-реалист.)

Я не стану распространяться о второстепенных действующих лицах занимающего нас теперь романа,- о Лежневе, Пигасове, госпоже Ласунской, Пандалевском: все они являются прекрасными образцами так называемой миниатюрной живописи.

Что касается романа в целом, то, не желая предупреждать собственных впечатлений читателя, я ограничусь только одним замечанием.

Тургенев - реалист в том смысле этого термина, что он близко держится действительной жизни, правды и естественности изображения. Но в своем стремлении к реальной точности изображений он никогда не позволяет себе той скучной мелочности и вялости, которую иные, даже лучшие, представители реального направления считают для себя как бы обязанностью. Его описания никогда не загромождены излишними, скучными подробностями; действие развивается быстро; изображаемых событий никогда нельзя предвидеть за сотню страниц вперед; он постоянно держит своих читателей в ожидании чего-то нового. Мне кажется, что, поступая таким образом, он является лучшим реалистом по сравнению с даровитыми представителями правоверного натурализма во Франции, Англии и Америке. Ведь жизнь вовсе не томительна: жизнь полна непредвиденного, полна неожиданностей; и романист, при всем своем натурализме и при всей своей логичности, именно такою и должен изображать ее в своих романах; иначе он пожертвует самою сутью искусства ради только внешней фотографической точности.

Сюжет "Рудина" до такой степени прост, что иному английскому читателю может, пожалуй, показаться, что в этом романе и вовсе нет никакого сюжета. Тургенев пренебрегал приемами сенсационных повествований. Но,- по крайней мере, для русского читателя,- легче отложить в сторону, не дочитав до конца, какой-нибудь роман Виктора Гюго или Александра Дюма, чем "Рудина" или вообще любой из крупных романов Тургенева. Тот эффект, которого повествователи романтической школы достигают прелестью неожиданных приключений и захватывающих положений, у Тургенева получается благодаря быстрому, удивительно сконцентрированному действию, а особенно - благодаря самому простому и самому ценному для романиста качеству: уменью владеть симпатиями и чувствами своих читателей. В этом отношении его можно сравнить с музыкантом, который непосредственно действует на нервы и душу своих слушателей, или, еще лучше - сравнить с поэтом, соединяющим силу слова с магическим действием гармонии стиха. Вы не читаете романов Тургенева: вы в них живете.

Этою особенною способностью очаровывать читателя Тургенев в значительной степени обязан своему искусству мастерски владеть всеми средствами нашего богатого, гибкого и музыкального языка. Только один поэт Лермонтов умел писать в прозе с таким же совершенством, как Тургенев.