Тургенев и круг "Современника" (Н. В. Измайлов)

Иван Сергеевич Тургенев

Журналы, подобно книгам, имеют свою судьбу - изменчивую и часто неожиданную по внешности, но всегда закономерную по существу. Такою была и судьба "Современника" - журнала, в течение своего тридцатилетнего существования пережившего несколько эпох и призванного сыграть такую значительную роль в истории русской литературы и общественности середины XIX века.

Основанный Пушкиным в 1836 году, как продолжатель традиций "Московского Вестника" и "Литературной Газеты", т. е. для насаждения объективной, серьезной, европейского образца литературной критики, и при том выпускавшийся в виде трехмесячника на подобие английских "Reviews",- т. е. так, что он как будто заранее отказывался (в теории) от текущей, злободневной журнальной полемики,- он, еще не успев определиться, стал уже через год, после смерти своего основателя, альманахом, наполненным случайным содержанием, а более всего - посвященным печатанию новых, неизвестных произведений Пушкина, извлеченных из рукописей. С переходом в единоличную редакцию Плетнева, человека вне партий, вне текущей литературы, лишенного при том и качеств подлинного журналиста, и профессионального интереса к своему журналу,- "Современник" окончательно отошел в сторону от больших путей журнальной литературы. В истории журналистики этого десятилетия (1837-1846), где основными вехами стоят имена "Московского Наблюдателя", "Отечественных Записок", "Москвитянина",- где продолжает жить хотя далеко и не так ярко, как в первые годы, "Библиотека для Чтения",- где даже и "Маяк" имеет определенное, часто нелепое, но своеобразное место,- в этой истории "Современник" Плетнева незаметен, и его имя почти забыто.

Конец 1846 года приносит перемену в его судьбе: единоличный редактор, Плетнев, уступает место кружку,- кружку в подлинном смысле слова, из людей, тесно спаянных не только личными симпатиями, но и общими настроениями и интересами, и общей работою. Во главе журнала становятся два профессиональных журналиста, два человека, все существование которых неразрывно связано с их собственным, обновленным журналом: Некрасов, известный уже тогда по многим своим издательским предприятиям, признанный авторитет по части журнальной практики, человек большого организаторского таланта, обладающий способностью привлекать людей, тонким литературным и общественным чутьем, выдержкой и терпением, пониманием запросов читателей,- словом, всем, что нужно для ведения большого журнала; и Панаев, журналист-фельетонист по натуре и по призванию, являвшийся в первые годы, несмотря на свою "пустоту" и общепризнанную легковесность, полезным помощником Некрасова. Идеологическим центром и литературно-критическим руководителем журнала был, как известно, Белинский,- один из инициаторов новой редакции "Современника"; освободить его от подневольного положения в "Отечественных Записках" Краевского и дать возможность независимой и свободной работы в своем, дружеском издании - было главною целью и непременным условием основания журнала; без Белинского новый "Современник" не мог бы существовать - и только его участие могло поставить журнал на прочные основания. Вместе с ним вошли в "Современник" и его друзья - члены кружка, сплотившиеся около него с конца 1830-х - начала 1840-х годов. В. П. Боткин, П. В. Анненков, Герцен, Тургенев, Григорович, Кавелин - вот главные члены кружка; к ним вскоре присоединились Дружинин и М. Н. Лонгинов; близки были, по крайней мере в первое время, Грановский и Кетчер; вступили затем и младшие участники- братья Колбасины; тесно примыкали к кружку и близки были к делам "Современника" несколько других лиц, непричастных (или почти непричастных) литературе - М. А. Языков, Н. Н. Тютчев, А. С. Комаров; видное место в нем занимала и А. Я. Панаева... Таков был кружок "Современника" в его первые годы - от основания новой редакции в 1846 году до начала преобладания Чернышевского в 1856-м. Кружок этот, возникший из философских бесед друзей Н. В. Станкевича, позднее столь известный и прославленный, как центр западничества, а в последние годы - один из центров позитивизма и социалистических идей (разделяемых, впрочем, далеко не всеми его участниками) принес с собою в редакцию своего журнала все характерные свойства тогдашнего кружка: большую личную близость между собою своих участников и большую легкость личных обид и недоразумений. Тягостною размолвкою между Белинским и Некрасовым началась работа новой редакции - еще до выхода в свет 1-го №. Недоразумение скоро сгладилось, и Белинским было забыто - но вся история, т. е. устранение Белинского от прямого заведывания редакцией журнала наравне с Некрасовым и Панаевым, вспоминалась потом, при разрыве прежних друзей с Некрасовым, как его первая и существенная вина, как доказательство его жесткости и беспринципного кулачества в журнальном деле.

Смерть Белинского на втором году существования журнала лишила кружок того центра, который его сплачивал и направлял, давал ему исключительно-высокий моральный тон и определенную общественную физиономию; отъезд Герцена за - границу и позднейший разрыв его с Некрасовым из-за тяжбы об имении М. Л. Огаревой, и происшедшее отчасти па этой же почве расхождение между Некрасовым и Грановским - значительно изменили состав и силы, кружка. С другой стороны, в него с годами входили новые люди: помянутый выше М. Н. Лонгинов, В. П. Гаевский, Е. Ф. Корш, Е. П. и П. М. Ковалевские, Полонский, Фет, братья Колбасины и другие,- из которых последним по времени стал, в конце 1855 года, Л. Н. Толстой. Редакционный "кружок" перерос тесные "кружковые" рамки, стал литературно-общественным кругом, сплоченным около журнала, непосредственное руководство которым было в руках Некрасова и, в несравненно-меньшей степени, Панаева. Но основное ядро оставалось прежним - и оно-то давало характер всему целому.

Несмотря на некоторую текучесть состава и на - почти единоличное техническое и хозяйственное руководство Некрасова, редакция "Современника" оставалась как - бы коллективной, и была в полном смысле общественным делом, делом целого круга.

В этом (а не в программе, потому что цельной единой программы у редакции, разумеется, не было) - главное, коренное отличие "Современника" от другого журнала, его соперника и конкурента,- "Отечественных Записок" Краевского. Сравнить "Современник" можно было бы - в прошлом - с такими изданиями, как "Московский Вестник" (и то - лишь в идее последнего, но не в выполнении), "Литературная Газета", "Московский Наблюдатель" эпохи негласной редакции Белинского; такими, в 1850-х годах, были "Москвитянин" "молодой редакции", владевшей им, однако, недолго, а позднее "Русская Беседа" - орган московских славянофилов старшего поколения. Ни к "Русскому Вестнику", ни к "Библиотеке для Чтения", и старой, и новой, Дружининской редакции, понятие "редакционного круга" неприменимо. Но круг "Современник а" - не фикция, не условное обозначение, а, напротив, реальность, вполне сознаваемая его участниками. Тем острее была воспринята ими, в половине 1850-х годов, эволюция круга, его перерождение, вызванное приходом совершенно новых людей и, в свою очередь, вызванный этою эволюцией разрыв с "Современником" старых участников круга. Этот процесс, зарождающийся около 1855 года, исподволь нарастающий в последующие годы, чтоб разрешиться бурно и тяжело к началу 1860-х - представляет один из самых ярких и самых значительных эпизодов в истории русской общественности, отражением которой служит в те годы журналистика. И в нем центральные роли играли трое людей, трое - каждый по своему - крупных деятеля: Некрасов и Чернышевский с одной стороны, Тургенев - с другой. Эпоха участия Тургенева в "Современнике" - точнее, его отношений к журналу и его кругу - обнимает 15 лет жизни писателя: годы с 1847-го по 1861-й. Эти годы - центральная пора жизни Тургенева, и, вместе с тем, пора созревания и развертывания его таланта: начало периода совпадает с началом "Записок охотника", конец - с появлением в "Русском Вестнике" "Отцов и детей"; а вся его первая половина (т. е. 1847-1855 годы) - это - время, наиболее интересное и важное для понимания творчества Тургенева, время самой интенсивной работы его над собою, время опытов и быстрого роста.

Тургенев не пришел в "Современник", так сказать, со стороны, как позднее пришли в него Л. Толстой, Чернышевский или Добролюбов. Он был одним из основных членов его редакции, одним из тех, кто, наравне с Некрасовым, Боткиным или Панаевым мог считать себя в числе ближайших друзей Белинского и участников его кружка. Правда, его известность, как писателя, еще не пришла. Он был тогда автором многих стихотворений, напечатанных в "Отечественных Записках" и отражавших философские настроения конца 1830-х годов, на которых он был воспитан; автором нескольких повестей, в стихах и в прозе, полубытового, полупсихологического характера, иных - с оттенком юмора и сатиры ("Помещик"), иных - в напряженных, утрированных тонах поздней романтики ("Три портрета"); пробовал он себя и в драматических жанрах, написав когда-то этюд в романтическом роде ("Неосторожность"), а перед самым началом нового "Современника" - бытовую комедию в Гоголевских тонах ("Безденежье"). Но все это были попытки, этюды писателя - дилетанта, еще не нашедшего себя - каким и был в то время Тургенев, этот молодой барич с старо - дворянским воспитанием, получивший философское образование в Берлинском университете, с наклоном к легкомыслию, к позе и к фразерству, с пристрастием к аристократизму, балованный, изменчивый и капризный, но умный, живой, обаятельный и тонкий рассказчик, много обещавший и пока еще невыявившийся, вызывавший попеременно то горячее одобрение, то суровое осуждение Белинского.

При самом возникновении идеи о "собственном" журнале Белинского - участие Тургенева в новом предприятии было предрешено. В его основании он принимал близкое и непосредственное участие, и даже, по словам П. В. Анненкова - несколько, правда преувеличенным и писанным уже под односторонним впечатлением последующих событий,- "был душою всего плана, устроителем его, за исключением, разумеется, личных особенностей, введенных в него будущими издателями [т. е. Некрасовым и Панаевым], с которыми делил покамест все перипетии предприятия. Некрасов совещался с ним каждодневно; журнал наполнился его трудами..."^*. И действительно, в первую книжку журнала, вышедшую 1 января 1847 г., он дал критическую статью о Кукольнике, фельетон ("Современные заметки"), девять стихотворений и, наконец, рассказ "Хорь и Калиныч" - первый в ряду "Записок охотника". Но, в то же время, в первой - же книжке "Отечественных Записок" этого года он поместил большую повесть ("Бреттер") и критическую статью - этим прямо показывая, что он не желает ни бросать журнал, только что оставленный Белинским, ни сотрудничать исключительно в "Современнике". Так продолжалось и дальше - и, живя за границей в 1847-1850 годах, Тургенев продолжал посылать свои новые произведения не только в "Современник", но и в "Отечественные Записки". "Современнику", правда, отдавалось явное предпочтение, а "Записки охотника" шли исключительно в нем,- но принципиальной разницы между двумя журналами не делалось.

^* (Литературные воспоминания, Пбг. 1909, стр 85.)

Чем это объяснить? Вероятно, многими причинами. На Тургенева, как и на многих его друзей, сразу расхолаживающе подействовало невключение Белинского в число редакторов "Современника": журнал Белинского мог и должен был стать в его глазах исключительным, единственным по значению изданием, делить которое с каким-либо другим было бы изменой; журнал Некрасова вызывал к себе совершенно другое отношение: личной близости между Некрасовым с Тургеневым в это время еще не было, а Некрасова, в кругу Белинского, склонны были считать литературным дельцом, не уступающим Краевскому. Лишь позднее произошло личное сближение Тургенева с Некрасовым, одно время дошедшее до тесной дружбы. Другая причина - едва ли не более важная - заключается в отсутствии дифференцированности (в литературном отношении) между главными журналами того времени. Идеологическим руководителем "Отечественных Записок", после ухода из них Белинского, был, в течение нескольких месяцев 1846-1847 годов, Валериан Майков,- публицист, чье направление мало чем отличалось от направления Белинского в последние годы, только, быть может, еще более твердый и последовательный. Между "Современником" и, напр., "Москвитянином" была пропасть - и участие в обоих журналах одновременно было бы невозможно. Но для писателей-беллетристов,- даже больше: для такого преданного друга Белинского и старого члена кружка, как Боткин,- Некрасов и Краевский были, в сущности, одинаковы. К этому же ведет другой ряд причин, коренящихся в Тургеневе лично и общих у него с Боткиным, Григоровичем или Дружининым: в нем не было ничего от партийного, преданного определенному направлению деятеля, и, наоборот, было много от дилетанта в литературе. Замыкание в рамки известного направления было ему всегда противно. Личные отношения, знакомство и дружба с тем или иным журналистом значили очень много. Мягкость и уступчивость характера позволяла соглашаться на всякие просьбы и давать многие обещания, часто невыполняемые и невыполнимые. Он всегда считал себя литератором по призванию и по специальности, даже не столько писателем-художником, сколько именно литератором, строго различая эти два понятия (так, однажды, в 1855 г., в минуту нередкого в нем сомнения в своих силах, сказав, что "собственно литературная его карьера кончена", он тотчас оговаривается: "Я напрасно сказал - литературная карьера: я хотел сказать карьера беллетриста - потому что я надеюсь умереть литератором и ничем другим быть не желаю"). Но вольный, не связанный обязательным трудом дилетант в нем часто побеждал систематического работника - и это бывало чем дальше, тем чаще. А корней его дилетантизму (дилетантизму не в смысле качества работы, не в технике письма, но в быте и поведении писателя) нужно искать в той социальной среде, которая его породила и воспитала, в той совокупности социальных и экономических условий, в которых он жил и с которыми был тесно связан. На эти факторы его развития и поведения указывалось не раз; но важно подчеркнуть тесную зависимость от них всей дальнейшей его роли в кругу "Современника".

Нужно, правда, оговориться: в те годы, когда Некрасов начинал свой журнал, Тургенев еще не был богатым помещиком Спасского, имения почти в 2 тысячи душ. Он был еще в положении "дворянского недоросля", всецело зависимого от деспотической матери, без всяких обеспеченных средств. Это, быть может, заставляло его отчасти искать опоры с разных сторон, и не порывать с Краевским, не имея уверенности, что журнал Некрасова и Панаева укрепится и будет жить. Но, с другой стороны, помещение статей в 1-м № "Отечественных Записок" на 1847 год могло быть лишь исполнением давно данного Краевскому обещания; а далее, с января 1847 г. по сентябрь 1849-го, он не поместил в его журнале ни одной строки (по крайней мере, нам известной), отдавая всё - и, прежде всего, все "Записки охотника" - в "Современник". Но в этом никак нельзя видеть принципиальной разницы в отношении к обоим журналам. Обещания, данные в те годы Краевскому, не выполнялись, и начатые для него работы все откладывались - и б этом сказывался тот же "дилетантизм", отрицающий профессиональную обязательность в работе; такие же невыполняемые обещания давались им "Современнику"; таков же он был и в отношениях своих к Каткову в 1856-1857 годах, когда участвовал (или обещал свое участие) в четырех журналах одновременно: "Современнике", "Отечественных Записках", "Библиотеке для Чтения" и "Русском Вестнике". Дело здесь, повторяем, и в личном характере Тургенева, и в его социальной характеристике, и в недифференцированности литературно-журнальных направлений, господствовавшей до начала второй половины 1850-х годов.

Такова была роль Тургенева в "Современнике" при первых шагах журнала. Смерть Белинского, 26 мая 1848 года, не повлияв существенно на общий состав редакции, имела однако глубокие последствия: отдел критики - тот отдел, через который проводились литературные взгляды и направление журнала и давалась ему идеологическая определенность,- лишился того твердого стержня, каким были статьи Белинского. Он стал безымянным и коллективным, в некоторых отношениях переходя от чистой литературной критики к типу фельетона, получавшего в журнале все большее значение. Главным участником критического отдела стал Дружинин, выступавший теперь, оставив беллетристику, как автор "Писем иногороднего подписчика о русской журналистике". Участвовали в нем и Тургенев, и Панаев и сам Некрасов, и другие авторы, с трудом поддающиеся раскрытию. История "Современника" полностью еще не написана, и раскрытие в нем анонимных статей дело не легкое. Несомненно, однако, что и участие в нем Тургенева гораздо больше, чем мы привыкли считать, и чем оно отражается в "полном собрании" его сочинений. Разыскания М. О. Гершензона, Н. Л. Бродского, М. К. Азадовского, В. Ф. Саводника и других, также как и напечатанная в нашем сборнике рецензия - всё это дает много материала, но, конечно, выявляет не всё, что им было написано для разных отделов "Современника", особенно в годы до ссылки, 1847-1851. Он участвует в журнале, как автор повестей и стихотворений, очерков в виде "Записок охотника", комедий; как критик и рецензент; как фельетонист, ведущий текущую хронику литературную, театральную и общественную, преимущественно (насколько мы знаем, по крайней мере) заграничную,- словом, участвует во всех отделах журнала.

Первая половина 1850-х годов - время наибольшей близости Тургенева к редакции "Современника" и к его издателям, а вместе с тем - время самой глубокой работы писателя над собою и интенсивного его роста. Растет его известность, в особенности после отдельного издания "Записок охотника" в 1852 г. Издание явилось как бы переломным пунктом в творческом самосознании автора; известно, как резко отделял сам Тургенев свою "старую манеру" - манеру субъективных очерков с оттенками сатиры или романтической преувеличенности - от "новой манеры" объективного повествования, основанного на наблюдении и на психологическом анализе; разделение, быть может, слишком подчеркивалось самим автором, и нами теперь эти две "манеры" так резко не ощущаются, но писатель и его друзья-критики воспринимали переход от одной манеры к другой, как реальный факт его творческой эволюции. В центре периода - работа эпохи ссылки, в Спасском, над большим романом - единственным в творчестве Тургенева романом в подлинном смысле жанрового термина, если бы он был закончен. А в конце - первая доведенная до завершения большая повесть, обозначенная позднее, как роман "Рудин", где он одновременно выразил и свое поклонение памяти Белинского, и свое отрицательное отношение к известному типу "людей 40-х годов". Начиная с "Рудина", творчество Тургенева вступает, в формальном отношении, на определенную, прямую дорогу; он находит окончательно сам себя. Все сомнения и колебания, столь для него характерные и не покидающие его никогда, происходят или от общих и отвлеченных мотивов, или от перемен в отношении к нему читателя, или от разочарования в своих силах и творческих способностях. Но в манере письма нет колебаний, нет ни переломов, ни перемен. В этом - исключительная важность эпохи, о которой идет речь, для истории его творческого развития.

Важная роль в формировании его художественного мастерства принадлежит, бесспорно, его друзьям из кружка "Современника". Боткин, Некрасов, Анненков, Дружинин - вот главные судьи его произведений, еще до их напечатания, вот к чьим советам он прислушивается со вниманием, иногда чрезмерным и робким, даже ученическим, когда разноречивые мнения приводят его в уныние и заставляют сомневаться во всем. Кетчер - московский член кружка Белинского - служит посредником между ним и группой иного рода - семейством Аксаковых. К тем и другим он идет на суд- и едва ли можно указать другого автора, кто бы чувствовал такую потребность, во время самой работы, в дружеской критике .и так бы ей подчинял свою авторскую волю; характерна в этом отношении судьба "Рудина", прошедшего три редакции, очень различных-и всё по совету друзей.

Круг "Современника" в это время был еще совершенно объединен. Можно сказать, что он был монолитен. Если бывали в нем ссоры и столкновения, если те или иные члены кружка отходили на время от журнала (как Дружинин в 1852 г., Боткин в 1853-м) - то это - лишь недоразумения на личной почве, не идущие вглубь, далекие от тех коренных, глубоких и принципиальных расхождений, какие бывали за 10-15 лет до того между Белинским и Боткиным, или Боткиным и Бакуниным. Причины такой целостности кружка лежат как в его социальной однородности, так и в общем характере эпохи,- в чувстве вынужденной идейной неподвижности, в моральной депрессии, переживавшейся русским обществом в последнее 7-летие Николаевского царствования, перед Крымской войной. Этому депрессивному настроению общества придавали иногда несколько преувеличенное значение. Вряд ли многим легче был режим предшествующих лет. Но последние годы жизни Николая I, эпоха наивысшей стабилизации русского крепостнического строя, была, действительно, и эпохой своеобразной стабилизации русской интеллигенции: 40-е годы - эпоха брожения - кончились, дав к концу "замечательного десятилетия" группу людей, более или менее однородных по своим воззрениям и настроениям. Эта группа стояла во главе общественной мысли, в ожидании прихода другой группы - новых людей, которым должно было выпасть на долю начать снова процесс брожения и произвести новую перегруппировку сил. Но пока эти новые еще не явились - старый круг "Современника" был целостен и един: его члены - все люди одного круга, не только в журнальном, но и в общественном, социальном смысле, одних вкусов и интересов. Все они - кроме разве Боткина, и то лишь формально - были выходцами дворянской среды, все воспитаны на одних привычках и требованиях. Не составлял исключения и Некрасов - двойственным образом соединявший в себе опыт голодного литературного пролетария с природными склонностями к барскому житью и к барскому мироощущению. И Боткин, выходец из купечества, воспринявший тонкости западно - европейской цивилизации, сознательный противник крепостной системы,- он своими вкусами и симпатиями не отличался от барича - Тургенева, от дэнди - Дружинина, от франта - Панаева. И не должно удивлять нас то, что кружок, общими силами ведущий лучший, идейно - выдержанный и наиболее прогрессивный тогдашний журнал, проводит часто время за дружеской попойкой, за картами, в маскарадах, в невысокого пошиба развлечених, занимается женщинами, барски-обставленною охотою, "чернокнижием",- и что все это составляет важный и весьма интересный сюжет в откровенной дружеской переписке... Таков был дух эпохи, таковы были неизбежные следствия социальных условий, создавших первоначальный, дворянский круг "Современника".

Перелом обозначился около 1855 года. Вначале он не был вовсе резким: дело собственно сводилось к тому, что в редакции "Современника" появился новый сотрудник, быстро занявший в ней первенствующее место - значительнее Панаева и равное Некрасову. История участия Н. Г. Чернышевского в "Современнике" достаточно известна и нет надобности ее повторять. Но важно установить главные этапы этого нового периода. Чернышевский явился в журнал, как человек, совершенно посторонний старому его кружку, человек независимый и не связанный ни традициями, ни личными отношениями, с их старыми счетами, опутывавшими старших его участников; при очень незначительной разнице в годах (стоит напомнить, что между ним и Дружининым было всего 4 года разницы, тогда как, напр., между Дружининым и Боткиным - 14 лет), он по духу принадлежал иному, следующему за членами старого кружка поколению. А главное - это был человек иной социальной среды, выросший на иной почве и в корне чуждый Тургеневу, Дружинину и их друзьям. Оторвавшись от своего класса, выйдя на самостоятельный путь, отличный от пути, указанного ему его происхождением, отказавшись от необходимой в его семейной среде религиозности,- он был человеком без традиций, без связей с определенным общественным кругом, без связей с прошлым и с той дворянской культурой, на которой воспитались Тургенев и члены кружка. Он был свободомыслящий и независимый человек в полном смысле слова. И все в нем, начиная от манеры держаться, говорить и обращаться с людьми, от самых мелких ежедневных интересов - и кончая самыми общими вопросами миросозерцания,- было для них чуждо и неприемлемо.

Раньше всякого принципиального расхождения проявились признаки личной неприязни к нему, прежде всего у наиболее крайних и нетерпимых (в своем роде) членов кружка - Дружинина и Григоровича. В переписке их с Боткиным и с Тургеневым 1855 года эта неприязнь чувствуется ясно. Дружинин нападает на Чернышевского резко и решительно. Григорович придумывает для него грубое, ироническое прозвище. Настроение Тургенева еще колеблется. Но прочтенная им летом 1855 года диссертация Чернышевского "Эстетическое отношения искусства к действительности" заставляет его открыто заявить себя на стороне Дружинина. Диссертация, вместе с "Очерками Гоголевского периода русской литературы" с одной стороны,- и Анненковское издание сочинений Пушкина, вышедшее в январе 1855 года, с вызванными им статьями Чернышевского и Дружинина - с другой,- заставили вновь поставить забытые со времен Белинского общие вопросы о путях литературы, о смысле творчества и о его общественном значении. Вопрос принял очень своеобразную форму - вылился в спор о "Пушкинском" и "Гоголевском" направлениях в искусстве, где имена Пушкина и Гоголя являлись лишь условными знаками двух теоретических школ, сущность которых сводилась к вопросу об объективном (Пушкинском) или субъективном (Гоголевском) началах в художественном изображении, т. е. иными словами, к вопросу о необходимости эстетической переработки изображаемого в сторону гармонического примирения противоречий, или, наоборот, подчеркивания противоречий путем эмоциональной обработки восприятий. Под "Гоголевское" направление в его узком и формальном смысле подпадали, при такой постановке вопроса, все ранние произведения Тургенева и даже самые "Записки охотника". И с этой стороны он должен был чувствовать себя на стороне защитников "Пушкинского" направления. Но Гоголя он понимал шире их и любил глубоко. И потому со свойственною ему, к тому же, умеренностью, срединностью взглядов, не доходил до крайних выводов, какие делали Дружинин и Анненков - видевшие в "Гоголевской" школе величайший вред для русской литературы. Боткин, также как и Тургенев, занимал умеренную позицию. Чернышевский не участвовал непосредственно в словесном и эпистолярном споре,- да и не имел в том надобности, заявляя свои убеждения в ряде статей, против которых и направлялись главные возражения сторонников "Пушкинского" начала. Некрасов явно примыкал к Чернышевскому - и тем отдалял от себя многих из старых своих друзей. Но связь между ним и Тургеневым была еще очень крепкой.

Спор о "Пушкинском" и "Гоголевском" направлениях был только одним из проявлений общего процесса дифференциации литературных и общественных кругов, начавшегося стремительно в эпоху крушения Николаевского режима - в годы Крымской войны. Идеологическая депрессия предшествующих лет сменилась подъемом. Общественно-безразличные до тех пор элементы должны были по необходимости определять свое место в общем движении. Критика "Современника", носившая ранее неопределенно-прогрессивный характер, определявшийся лишь общим направлением кружка, памятью Белинского и традициями 40-х годов, но не твердо-принципиальными построениями,- теперь, в руках Чернышевского, изменилась и приняла определенные,- не столько в литературном, сколько в общественном отношении,- формы и направление, становясь из литературной критики - публицистикой в полном смысле слова. Постепенно Чернышевский завладел всецело критическим отделом журнала, и статьи других авторов (Боткина, Анненкова и т. п.) стали в нем редкостью, определяясь случайными и специальными темами. Самое ведение отдела критики Некрасов предоставил Чернышевскому целиком; Панаев ушел исключительно в сферу очерков-фельетонов; Дружинин ограничивался академическими статьями об английской литературе, и, несмотря на попытки Некрасова удержать его в журнале, все более и более отходил от "Современника": в 1855 году он серьезнейшие свои статьи об Анненковском издании Пушкина поместил в "Библиотеке для Чтения", а к осени 1856-го года принял на себя редакторство в этом журнале - и первою же своею программною статьею ("Критика Гоголевского периода и наши к ней отношения") заявил о своем коренном расхождении если не с "Современником" в целом, то со взглядами Чернышевского. Отказ Дружинина напечатать в "Библиотеке для Чтения" статью Чернышевского об издании стихотворений Некрасова (в начале ноября 1856 г.),- статью, которую Чернышевский считал неудобным поместить в "Современнике" - еще подчеркнул расхождение между ними обоими.

С усилением влияния Чернышевского все более теряла в нем значение старая группа друзей. Удержать за собою влияние в журнале они - умеренные сторонники "эстетической" критики - могли бы только, противопоставив Чернышевскому другого критика - не менее сильного, не менее цельного и выдержанного, чем он. Дружинин не годился для такой роли. Анненков или Боткин - еще менее. И вот, крайне характерна попытка Боткина, сделанная им, при посредстве Тургенева, весною 1856 года - предложить Некрасову заменить Чернышевского Аполлоном Григорьевым. В письмах Боткина и Тургенева к Некрасову сохранились следы той попытки. Она не удалась, и не могла удасться. Но по ней видно, насколько чужд и неприемлем был Чернышевский в это, сравнительно еще спокойное время, даже для такого умеренного человека, как Тургенев.^*

^* (Иное освещение этому эпизоду дает Б. М- Эйхенбаум - см. его, Книгу "Толстой", Книга первая, 50-e году, Лгр, 1928, стр, 222.)

Нужно отметить, что чисто-личные отношения между Тургеневым и Чернышевским именно в это время, перед отъездом Тургенева за - границу и в начале пребывания там, были лучше, чем когда бы то ни было. Тургенев (в письме к Дружинину из Парижа, от 30 октября 1856 г.), отдавая должное Чернышевскому, признавал в нем "струю живую" и понимание "потребностей действительной современной жизни", что является "самым корнем всего его существования; он "почитал Чернышевского полезным" при условии что "в противовес ему" будут действовать Дружинин и его журнал. В свою очередь и Чернышевский, в письме к Некрасову от 5 декабря 1856 г. сообщая о "выходке" Каткова в "Русском Вестнике" против Тургенева, возмущенно восклицал: "Пусть бранят, кого хотят, но как осмелиться оскорблять Тургенева, который лучше всех нас, и, каковы бы ни были его слабости (если излишняя доброта есть слабость) все-таки честнейший и благороднейший человек между всеми литераторами?" Но, если мнение Чернышевского о Тургеневе в ту пору было искренно, то на перемену взгляда Тургенева на Чернышевского влияли, быть может, и пребывание Тургенева за - границей, сглаживавшее противоречия русских отношений, и общее, благоприятное впечатление от статей о "Гоголевском периоде". Все же, для Тургенева уже и тогда, Чернышевский был в редакционном кругу "Современника" инородным, только терпимым, хотя и полезным членом. Настоящий разлад не наступил, но он уже чувствовался.

Новые осложнения в отношения членов старого кружка и редакции "Современника" внес придуманный Некрасовым в 1856 году договор, получивший название "обязательного соглашения" четырех литераторов с этим журналом. Бедность отдела беллетристики и трудность его заполнения были с самого начала основным несчастием и главною заботою редакторов "Современника" - и, прежде всего, Некрасова. Причиною тому был отчасти "цензурный террор" 1848 -1855 годов, затруднявший доступ в журналы многим произведениям, заставлявший искажать другие. Редакторы принуждены были искать всеми способами материала, хотя бы и второсортного, но приемлемого. А читатель, воспитанный двумя десятилетиями развития повествовательной литературы, требовал материала первостепенного и принадлежащего признанным именам. Кривые количества подписчиков из года в год чутко отражали состояние, прежде всего, отдела "словесности" журналов. Конкуренция журналов между собою (в частности - жестокая конкуренция "Современника" с "Отечественными записками") делала особенно важным поддержание этого отдела на высоте. А между тем как раз авторы, признанные и наиболее влиявшие на успех журналов, доставляли мало материала. Достоевский, едва появившись, исчез из литературы на долгие годы. Исчез и Герцен, уехавший заграницу, Гончаров, после "Обыкновенной истории" дал отрывок из "Обломова" и умолк надолго. Тургенев, живя то за - границей, то в Спасском, давал беспечные обещания и беспечно им изменял. Островский сотрудничал в конкурировавшем с "Современником" издании - "Москвитянине". Писемский делился между всеми журналами. Толстой появлялся в печати еще редко и был пока неясною величиною. Начинавший Салтыков с 1856 г. печатался в "Русском Вестнике" Каткова. Оставался из видных имен один Григорович - да была масса второстепенной беллетристики, "дамских" повестей и романов, бытовых очерков, заполнявших фон журнала, но не создававших ему блеска и не влиявших на подписку. И Некрасов, ради поддержания отдела "словесности" в "Современнике", должен был печатать в нем составляемые им совместно с А. Я. Панаевой (Н. Станицким) искусственно-растянутые романы ("Три страны света" и "Мертвое озеро"), перекидывая их с одного подписного года в другой. Естественны, поэтому, его постоянные жалобы на недостаток материала, его просьбы к Тургеневу - дать что-нибудь в "Современник" или поторопиться исполнением обещания, его попытки отвлечь его от "Отечественных Записок" и сделать сотрудником исключительно "Современника".^*

^* (См. напр., в книге А. Н. Пыпина "Некрасов" - стр. 88, 89, 92, 97, 98-99, 101, 103-104, 105, 106 и проч.- это все только за 1847-1851 годы; в дальнейшем письма принимают гораздо более личный и интимный тон, и журнальные темы в них встречаются реже; письма 1855-1857 годов вновь отводят место напоминаниям и просьбам, иногда - похвалам и выражениям признательности.)

С 1856 года положение еще осложнилось. Возник новый журнал - "Русский Вестник", сразу занявший прочное, даже выдающееся место в журналистике подбором серьезных и интересных статей по общественным вопросам и хорошим составом беллетристического отдела, на который Катков не жалел ни сил, ни средств. Дружинин окончательно перешел в "Библиотеку для Чтения" и с осени стал ее редактором, притянув к преобразованному журналу много хороших сил. Явилось, таким образом, два новых, сильных конкурента "Современнику", которых он должен был опасаться независимо от личных отношений с ними,- а отношения между Некрасовым и Дружининым были, по крайней мере, в первое время, хороши настолько, что Некрасов помещал свои стихи в "Библиотеке для Чтения". Но, с другой стороны, прекратился в начале года "Москвитянин", и освободились, таким образом, Ап. Григорьев (которого, как мы видели, Боткин с Тургеневым тщетно старались ввести в "Современник") и А. Н. Островский; вступил в редакционный круг "Современника" и Л. Н. Толстой. Эти обстоятельства давали возможность привлечь последних двух писателей к теснейшему сотрудничеству в журнале. Следствием и явилось известное, возбудившее столько толков - а позднее и недоразумений - "обязательное соглашение", заключенное, вероятно, в середине лета 1856 г., до отъезда за - границу Тургенева (21 июля) и Некрасова (18 августа), и несомненно по инициативе Некрасова,- между редакцией "Современника" и четырьмя литераторами: Григоровичем, Островским, Толстым и Тургеневым. Точный текст "соглашения" неизвестен, а сущность сводится к обязательству со стороны писателей - не печататься нигде, кроме "Современника" в предстоящем 1857 году (исключение допускалось лишь для произведений, уже обещанных в другие журналы к моменту заключения договора), а со стороны редакции - кроме обычного полистного гонорара, выплачивать им в конце года дивиденд, т. е. известный процент с подписной суммы (независимо от чистого дохода журнала), пропорционально количеству напечатанных листов. "Соглашение" было задумано хорошо, и могло бы стать выгодно для журнала - но Некрасов не рассчитал личных свойств тех писателей, с которыми заключал договор. "Обязательность" подействовала на всех - и это крайне характерно - в смысле обратном тому, какой можно было ожидать. Никто из "обязанных" литераторов договора не выполнил, и все они, как отмечал позднее Некрасов, дали "Современнику" после соглашения меньше материала, чем давали до него. В этом сказалось - особенно у Тургенева и Григоровича - то "барственное" отношение к литературной работе, какое приходилось отмечать и раньше. "Обязательность" делала для них невозможной работу, стесняя желания авторов, а материальная обеспеченность (особенно у Тургенева, одинокого человека и очень крупного помещика) позволяла не стесняться в сроках и не спешить. По окончании первого полугодия 1857 г. редакция "Современника" нашла себя вынужденной обратиться к "господам участникам Современника" с циркулярным письмом (оно приведено в книге А. Н. Пыпина на стр. 181-183), составленном в исключительно-деловом и суровом тоне. В нем указывалось на то, что "деятельность г.г. участников до настоящего времени весьма мало оправдывала ожидания публики, следствием чего было: а) Бесчисленные толки в публике, неблагоприятные как для г.г, участников, так и для журнала; б) Охлаждение к журналу; в) Бедность беллетристического отдела в журнале, сравнительно с прошлыми годами". "При увеличении числа журналов, говорилось далее,- и мерах, принимаемых другими редакциями к обеспечению себя, ныне невозможно, несмотря на готовность редакции к большим пожертвованиям, достать что-либо хорошее у других интересующих публику писателей..."; поэтому участникам предлагалось: "1) Немедленно доставить то, что у них изготовлено. 2) Определить точнее сроки доставления своих дальнейших произведений", и в заключение выражалась надежда, "что и г.г. участники со своей стороны позаботятся о поддержании журнала, с достоинством которого, кроме материальных выгод, связана их собственная добрая слава, как людей, печатно обязавшихся перед публикой содействовать его успеху".

Трудно сказать, как непосредственно реагировали "участники" на получение циркуляра. Некоторый моральный эффект на Тургенева он все же произвел: письма второй половины 1857 года содержат и заявления о желании помочь "Современнику", и сообщения о работе над повестью для него (эта повесть - "Ася" - была напечатана, действительно, в 1-й книжке журнала на 1858 год). Но вряд ли ошибкою будет сказать, что именно "обязательное соглашение" явилось причиною первой трещины в отношениях Тургенева и Некрасова. В связи с ним начались между ними неприятные денежные счеты, в которых Тургенев, беспечный и даже бесцеремонный в денежных вопросах, привыкший черпать постоянно и без счета в кассе "Современника", чувствовал себя притесненным и обиженным его рассчетливым и практическим редактором. Разница в психологии, в отношении к делу чувствовалась и здесь, и притом в сильнейшей степени. С другой же стороны, "обязательное соглашение" еще в самом своем начале явилось поводом резкого и неприятного для Тургенева столкновения с Катковым; но нужно заметить, что ссора их послужила в ту пору лишь к большему временному сближению Тургенева с редакцией "Современника", вызвав, наприм., приведенный раньше сочувственный отзыв Чернышевского.

Как бы то ни было, "обязательное соглашение" не дало плодов и, просуществовав всего один год, распалось без всякой попытки его продолжать. Идея создания крепкого писательского ядра журнала, крепкого коллектива, связанного взаимным пониманием, взаимными выгодами и обязательствами - оказалась нежизненной. И это потому, что самый материал, из которого Некрасов думал создать нечто целое и крепко спаянное, был к этому времени уже не однороден, и ни спайке, ни заключению в твердые рамки не поддавался. Писатели-индивидуалисты, писатели, для которых творческая работа была исключительно проявлением внутренней потребности, но не подчинялась никакой потребности внешней - ни сознанию общественного долга, ни материальной необходимости,- а такими были и Толстой, и Тургенев, и Григорович,- эти писатели, естественно, не умели считаться ни с какими извне налагаемыми условиями, и ни с какими "обязательными соглашениями". Писатели-художники внутренне уже разошлись с редакцией "Современника" и ее критиком, и в этом была тактическая ошибка Некрасова, слишком упрощенно расценившего пользы и выгоды своего журнала, не понимая тех, к кому он обращался за содействием. И замечательно, что в то самое время, когда редакция "Современника" тщетно старалась побудить участников "соглашения" исполнить обязательства, а само "соглашение" совсем распадалось,- один из его членов, Толстой, строил план основания нового журнала группою людей, которые "в теперешнее время, когда политический, грязный поток хочет решительно собрать в себя все и ежели не уничтожить, то загадить искусство... веря в самостоятельность и вечность искусства, собрались бы и делом (т. е. самым искусством в слове) и словом (критикой) доказывали бы эту истину и спасали бы вечное независимое от случайного, одностороннего и захватывающего политического влияния". Такими людьми, по мнению Толстого, могли быть В. Боткин, Тургенев и Фет. Провозглашенная программа была, очевидно, направлена прямо против "Современника" и Чернышевского. Тургенев, охваченный либеральными веяниями эпохи и-по крайней мере, теоретически - ставивший в эти годы общественные вопросы едва ли не на более важное место, чем "чистое искусство" - отнесся к плану скептически. Журнал, как известно, не состоялся; но характерно и то, что Толстой, не обинуясь, считал возможным зачислить Тургенева в лагерь сторонников своей идеи, вместе с Фетом и Боткиным.

Мы сказали, что "обязательное соглашение" внесло первый разлад в личные отношения Тургенева и Некрасова... Действительно, с этих пор между ними чувствуется какой-то холодок, какая-то отчужденность, особенно со стороны Тургенева. Письма становятся реже, короче и суше, личные сношения, видимо, слабеют. Да и вообще, к тому времени, когда Тургенев вернулся из-за границы (в июне 1858 года), Прежний кружок "Современника" настолько преобразовался, что, можно сказать, уже более не существовал. Он сменился другим, более тесным, состоящим из немногих, новых, чуждых старому кругу людей, и главенствовал в нем Чернышевский, ведший в журнале общественно-политический отдел, а литературная критика переходила все более и более в руки молодого писателя, совсем новой формации, органически чуждого "людям 40-х годов",- Добролюбова. Эти люди считали себя прямыми продолжателями заветов Белинского - более прямыми и подлинными продолжателями, чем Тургенев, Боткин и их друзья, те, что когда-то знали Белинского лично, но сделали из него - по мнению этих новых людей - лишь предмет поклонения, лишь имя, без содержания и смысла. Горькое стихотворение Добролюбова, написанное по поводу товарищеского обеда в память Белинского 6 июля^* 1858 г., где автор негодует на то, что лишь "бокалом на пьяном пире" вспоминают его теперь и "пошлым тостом" отвечают "на мысли светлые его" - ярко характеризует настроение разлада двух элементов когда-то единого кружка.

^* (Не 7-ли июня? см. "Записки и дневник" А. В. Никитенка, Спб. 1905, т. I, стр. 520; ср. в книге А. Н. Пыпина "Некрасов"! стр. 31-35.)

В январской книжке "Современника" следующего, 1859 года появился роман "Дворянское гнездо" - последняя крупная вещь, напечатанная в нем Тургеневым. А еще через год небольшою речью "Гамлет и Дон-Кихот", напечатанною в январской книжке 1860 года, закончилось навсегда сотрудничество его в журнале Некрасова. Тургенев перешел к этому времени в другие журналы: "Отечественные Записки", "Библиотеку для Чтения", "Век", "Московский Вестник"; "Русский Вестник" Каткова, с которым за три года до того было такое резкое столкновение, стал на время его главным органом, и в нем поместил Тургенев центральные свои произведения тех лет: "Накануне" и "Отцы и дети". Это было сделано почти демонстративно по отношению к "Современнику". Правда, полного разрыва еще не было - редкие сношения еще продолжались, и Некрасов не раз высказывал ему в письмах и свое дружеское отношение и желание сохранить его в "Современнике", на что Тургенев отвечал, наконец, решительным отказом, пока еще - не в публичной, но в частной форме: письмо его к Панаеву от 1/13 октября 1860 г. холодно и кратко закрепило эту фазу отношений писателя с редакциею "Современника". Последний обмен письмами между ним и Некрасовым произошел уже весною 1861 г.; письмо Тургенева до нас не дошло, а по тону ответного письма Некрасова видно, как оно было холодно, сухо и даже враждебно. Возврата к прошлому не было. После этого личные сношения были, по-видимому, прекращены (или оставались чисто-внешними). Разрыв неизбежно шел все углубляясь, пока, наконец, в декабре 1862 года Тургенев письмом в редакцию "Северной Пчелы" не заявил публично и формально о своем нежелании принимать дальнейшее участие в "Современнике". Но это было уже только печатным признанием факта, давно состоявшегося.

Внешним поводом к прекращению отношений служил целый ряд статей, прямо или косвенно говоривших о Тургеневе и помещенных Чернышевским и Добролюбовым в "Современнике" и "Атенее" 1858-1860 годов. Это были, прежде всего, столь известные: статья Чернышевского об "Асе" - "Русский человек на rendez-vous" и статья Добролюбова о "Накануне" - "Когда же придет настоящий день?". Далее, имели свое влияние насмешливые выпады Чернышевского против Тургенева по поводу "Рудина" в рецензии о книге Готорна по мифологии "Страна чудес". В них, как и в других статьях обоих критиков, особенно Добролюбова - в частности, и в его знаменитом разборе "Обломова",- сказались с особою силою отчужденность и непонимание двух слоев когда-то единого журнального круга: старого, к которому принадлежали Тургенев и его друзья, и нового, с Чернышевским и Добролюбовым во главе; к последнему присоединился и глава журнала Некрасов. Сказалось в них и то, что новая, младшая часть круга считала старшее поколение, со всеми его идеалами и всею культурою,- обреченным на гибель, ненужным и даже вредным в ходе общественного прогресса. В напряженной, полной общественного брожения и столкновений обстановке тех лет, вопросы чисто-литературного, тем более эстетического порядка отступали неизбежно на задний план, и вся литературная критика сводилась к вопросам общественным, точнее: социальным и даже политическим, несмотря на всю трудность говорить о социальных и политических отношениях в литературных статьях и перед глазами цензуры, все усиливавшейся после краткой эпохи либерализма 1856-1857 годов. И Тургенев не мог не видеть, что новая критика готова его отрицать, а если и понимает и признает - то делает это совсем не так и не в тех отношениях, как себя понимал сам писатель. И он, всегда мягкий и даже робкий в общественных вопросах, боялся ответственности за это, независевшее от него и неправильное, по его мнению, понимание, старался против него восставать, иной раз не разбираясь в способах: известно столкновение между ним и Некрасовым по поводу статьи Добролюбова о "Накануне", происшедшее потому, что цензор показал Тургеневу в рукописи критическую статью о нем. Подробный рассказ об истории сохранила А. Я. Панаева в своих воспоминаниях; она приписывает этой статье главную (и даже единственную) роль в окончательном разрыве между Тургеневым и Некрасовым. Это, конечно, не так, но фактическая основа рассказа подтверждается всеми данными, и в длинной цепи взаимных недоразумений и обид история со статьей сыграла свою значительную роль. Смерть Добролюбова осенью 1861 г. ничего не изменила в положении, напротив, даже его ухудшила, потому что сменивший его Антонович свою статью по поводу "Отцов и детей" ("Асмодей нашего времени") направил всю, в очень резкой и грубо-иронической форме, против Тургенева, приняв тон, какого никогда не допустили бы ни Добролюбов, ни тем более Чернышевский. Но всё же, когда в 1866 году "Современник" был прекращен, Тургенев, несмотря на всю нелюбовь к Некрасову и его журналу, не мог не выразить чувства глубокого возмущения и печали; в этом он не пошел за Боткиным, в котором гибель близкого когда-то издания вызвала радость и одобрение.

В чем же лежат основания разрыва Тургенева с новым кругом редакции "Современника"? Конечно, не только в личных недоразумениях его с Некрасовым, не только в его нелюбви к Чернышевскому, даже не в "ненависти" к Добролюбову. Причины гораздо глубже и существеннее. Столкнулись два слоя, два поколения русской интеллигенции: одно, воспитанное в 1830-х годах на германской идеалистической философии (и лишь отчасти затронутое, как Боткин, позитивизмом ранней формации, уживавшимся, впрочем, с романтическою эстетикою и общим консерватизмом), воспитанное на преклонении перед поэзиею Пушкинской эпохи, привыкшее отвлеченно мыслить, но не активно действовать; другое, воспринявшее учение более позднего позитивизма и последовательно перешедшее к материализму, независимое ни от идеалистической философии, ни от традиций романтической литературы, не только мыслящее, но и желающее и могущее активно работать. Трудно говорить о программных разногласиях между ними: младшее поколение имело программу - выработанную систему общественно-политических убеждений, шедшую несравненно далее всех либеральных начинаний правительства и общества эпохи реформ и, в конечном счете, стремившуюся сменить либеральное сотрудничество этих двух сил углубленною революционною работою. Напротив, у старших, у Тургенева и его друзей, не было никакой определенной программы: общее сочувствие либеральным начинаниям правительства, теоретическое содействие разрешению крестьянского вопроса в его общей форме (но вовсе не лично для себя, и не впереди других; а у правого крыла этой группы - у Дружинина, отчасти у Анненкова - даже и определенное несочувствие наиболее последовательным и широким проектам и страх за будущее). Умеренный либерализм "людей 40-х годов" шел вровень с настроением большей части общества, к которому они принадлежали; и то, что было передовым в .Николаевское время и в первые годы реформ, становилось постепенно правительственным центром, а затем, в глазах молодежи, и реакцией. Гак произошло с Тургеневым в 1860-х годах, когда молодое поколение от него отвернулось; так, еще более ярко, эволюционировал Боткин - этот самый типичный из представителей поколения 40-х годов. Некрасов определенной программы также не имел. Но он чутко прислушивался к настроениям и требованиям молодого, наиболее радикального круга общества, всецело им сочувствовал и давал вождям этого круга - Чернышевскому и Добролюбову - свободно проводить свои идеи в "Современнике".

Итак, революционная программность и действенность с одной стороны, неопределенный либерализм - с другой,- вот основная схема, характеризующая две группы. А корни этой схемы, ее основная база, лежали несомненно в глубоких социальных условиях, породивших ту и другую. Мы упоминали уже о чертах барства и дилетантизма в Тургеневе. Тем же барством и дилетантизмом отличаются и все члены старого круга: все они были тесно, неразрывно связаны с дворянской, крепостнической культурою, с тем социальным строем, который позволил развиться таким пышным цветом и поэзии Пушкинской эпохи, и философским мечтаниям 30-х годов. Принадлежностью к этому строю, к определенному классу дореформенного общества определялось в значительнейшей степени их общее мировоззрение, их житейские навыки и их мышление. И когда они, представители этой старой культуры, столкнулись с выходцами иного социального слоя, иного, мировоззрения, иных навыков, с людьми, у которых как раз традиционные представления отсутствовали - одним словом, с теми, кого принято называть разночинцами,- они не смогли и не захотели идти вместе. Оба клялись одною клятвою: именем Белинского. Но, на самом деле, Белинский, в особенности Белинский поздней формации, последних лет жизни, т. е. тот, кем он органически был и от чего его искусственно уводила идеалистическая философия,- был ближе к позднейшим "разночинцам" - к Чернышевскому и к Добролюбову, чем к своим личным друзьям - Тургеневу, Боткину и Анненкову. Кружок - Белинского, ставший кругом "Современника", отразил в себе глубокую общественную эволюцию - и деформировался и распался неизбежно, когда изменились общие условия, создавшие и поддерживавшие его.

Весь этот процесс, который мы пытались здесь наметить, уводит нас, как видно, очень далеко от чисто-литературных вопросов. Но такова эпоха - и таков материал. Если в 1820-х годах можно всю журналистику, со всеми ее направлениями и разногласиями выразить (не считаясь с личными свойствами ее отдельных деятелей) в понятиях, принадлежащих исключительно исторической поэтике и литературной истории; если борьба журнальных направлений в 1830-х - начале 1840-х годов определяется схемами германской идеалистической философии, глубоко воздействующими и на отношения к чисто-литературным фактам, и на воззрения литературной критики; если период между 1848 и 1855 годами характеризуется, в отношении журналистики, как период эмпирической борьбы между возникшей В 1840-х годах "натуральной школой" и эпигонами романтической прозы, борьбы за выработку прозаических форм и за их окончательное преобладание над остатками стихотворных жанров Пушкинской эпохи,- то наступившее после 1855 года время общественного подъема, эпоха реформ с ее относительною свободою печатного обсуждения общественно-политических вопросов - повернули интересы читателей крупных журналов от чисто-литературных вопросов к общественным. Художественная литература заняла служебное положение, стала, в глазах литературной критики типа Чернышевского и Добролюбова, лишь иллюстрацией к вопросам общественных форм отношений и морали. Главным органом этого направления в критике стал "Современник", а одним из главных объектов для разработки социальных вопросов на литературном материале сделался для него Тургенев с его повестями второй половины 50-х годов. Таким образом, для исследователя журнальных отношений этого времени процесс развития литературных форм отходит на второй план и заслоняется общественными процессами. Это не значит, что литературное развитие само по себе сводится в то время к формам развития общественной мысли; но наша тема - тема об отношениях Тургенева, как писателя, человека и общественного деятеля к определенному журнально-общественному кругу - касается почти всецело путей общественных и идеологических. Круг "Современника" в эпоху преобладания в нем Чернышевского и Добролюбова - есть круг не литературный, а прежде всего - общественно-политический.

Такова - в самых общих и схематических чертах - история отношений Тургенева к редакционному кругу "Современника". Наша схема намечает лишь главные линии, основные периоды этой сложной цепи отношений и фактов. Ряд отдельных и очень важных моментов и ряд деталей остается не освещен - а между тем, материал, как сырой - мемуарный и эпистолярный - так и исследовательский, относящийся к нашей теме, очень обширен и дает так много подробностей, отдельных ценных черт, толкований, характеристик и настроений, что, используя его в полной мере, легко можно было бы немногие страницы нашего очерка развернуть в целую книгу. Не будет, кажется, лишним дать самый сжатый обзор этого материала, не в форме библиографического указателя (необходимые библиографические справки содержатся в комментариях к текстам нашего сборника), но в виде хотя бы перечисления имен тех деятелей, от которых дошли до нас данные, прямо или косвенно относящиеся к нашей теме. Из мемуаристов, оставивших свои воспоминания о "Современнике" Некрасовской редакции, об отношениях к нему Тургенева, о связанном с этим журналом литературном и общественном движении, должны быть названы: сам Тургенев (Литературные воспоминания и воспоминания о Белинском), Анненков ("Замечательное десятилетие", "Молодость И. С. Тургенева:", "Шесть лет переписки с Тургеневым"), И. И. Панаев, А. Я. Панаева, Д. В. Григорович, Н. Г. Чернышевский, А. А. Фет, А. Д. Галахов, А. В. Никитенко, П. М. Ковалевский, Е. Я. Колбасин, Е. М. Феоктистов, И. А. Гончаров, Г. Н. Потанин, М. А. Антонович, Г. З. Елисеев, Н. В. Щербань, П. Д. Боборыкин, Л. П. Шелгунова, А. В. Штакеншнейдер и другие; некоторых сторон отношений Тургенева и Некрасова и деятельности круга "Современника" вообще касается Герцен в "Былом и Думах"; значение первоисточника имеют статьи А. Н. Пыпина о Некрасове, основанные на личных воспоминаниях и на показаниях очевидцев и служащие введением к письмам Некрасова к Тургеневу. Все эти мемуары дают множество фактических сведений, но обладают, наряду с достоинствами, и недостатками всех почти мемуаров: неточностями в деталях и в хронологии и - иногда - отсутствием достаточного объективизма, а то - и просто предвзятостью.

Гораздо ценнее исторически, как подлинный первоисточник, материал эпистолярный. Он и гораздо обширнее, и разнообразнее материала мемуаров, и охватывает гораздо более широкий круг лиц. Можно сказать без преувеличения, что нет почти переписки между литературными деятелями с конца 40-х до начала 60-х годов, где бы не затрагивались, хоть мимоходом, вопросы, интересные для нашей темы. Здесь, прежде всего, важна переписка самого Тургенева, известная до сих пор двусторонним образом лишь с немногими лицами: Некрасовым, Л. Толстым, Гончаровым, Герценом, семьею Аксаковых, М. Н. Лонгиновым; письма Тургенева к Панаеву, Анненкову, братьям Колбасиным, Дружинину, Фету, Краевскому, А. Н. Майкову, Щербаню, отчасти - к Полине Виардо и графине Ламберт, и ко многим другим; переписка Некрасова с Чернышевским, Добролюбовым, Толстым, Боткиным, И. А. Панаевым, Никитенком, Островским, Григоровичем, Анненковым, Дружининым и др.; письма Белинского за 1846-1848 годы; письма Толстого и Боткина к Фету; переписка Боткина с Л. Толстым, Некрасовым, Панаевым, Дружининым; письма Боткина к Анненкову; переписка Панаева с М. Н. Лонгиновым; отдельные письма всех этих и множества других лиц между собою - словом, многие сотни писем, посвященных, иные полностью, иные частями или вскользь, литературно-журнальным и общественным отношениям той эпохи, в центре которой стоял "Современник" со всею, кипевшею около него кружковою и партийною борьбою. Материал, как видно, огромный и разнообразный. И все же - материал неполный. В нем были и есть большие пробелы, без заполнения которых затруднительно изучение эпохи, а между тем многое в этих пустотах могло бы быть заполнено изданием материалов, хранящихся в рукописи. О документах, не дошедших до нас и затерянных, было бы бесплодно и гадать; но из того, что известно, нужно указать важнейшее. Так, из переписки Тургенева с Анненковым, сохранившейся вообще с 1852 года, известны в печати за интересующий нас период, т. е. за 1850-е годы, лишь письма Тургенева; письма же Анненкова, представляющие едва ли не больший интерес, чем письма Тургенева, особенно после 1856 года, когда Тургенев, живя за границей, спрашивает, а Анненков, из России, отвечает и рассказывает,- эти письма не изданы. Не издана также обширная переписка Тургенева с Боткиным, начинающаяся с 1851 года и полная содержания; прервалось печатание писем, извлеченных из архива Боткина, предпринятое "Голосом Минувшего" в недавнее время; почти не использовался богатый архив Тургенева, и потому многие его письма, давно опубликованные - письма к Панаеву, Дружинину, Колбасиным - оставались до сих пор без ответов - а ответы таких лиц, как Дружинин или Панаев, сообщения таких добросовестных хроникеров, как братья Колбасины, не менее для нас интересны и важны, чем письма самого Тургенева. Все это показывает необходимость пересмотра известного материала и доиздания того, что еще лежит, недоступное читателю, в рукописи.

Отсюда и возникла мысль об особом сборнике, тематически объединенном и дающем материал, еще неизвестный в печати. Собрания Пушкинского Дома дают полную возможность для такого издания. Но два важнейших собрания документов - переписка Тургенева с Боткиным, еще вовсе неизданная, и переписка Тургенева с Анненковым, изданная лишь отчасти, не могла в него войти: каждое из этих двух собраний представляет материал, достаточный для отдельного большого тома, и соединять их с чем-либо другим было бы просто нецелесообразно. Выбрано было поэтому несколько более мелких по объему (но не по значению) собраний писем, относящихся к одной теме. Здесь на первом месте - письма к Тургеневу Панаева и Дружинина, издающиеся впервые. Об их литературном значении нет нужды говорить: можно только пожалеть, что эти интереснейшие письма дошли до нас далеко не все. Письма Панаева печатаются вместе с письмами к нему Тургенева - в виде связной переписки, несмотря на то, что письма Тургенева к Панаеву уже были однажды в печати; сделано это не только для полноты и цельности материала, но и потому, что напечатаны они в сравнительно мало - доступном издании "Литературных воспоминаний" Панаева 1888 г., к тому же покрытом новейшею публикацией 1928 года, и потому также, что была возможность дать не простую перепечатку, но новую сверку с подлинниками. То же самое следовало бы, быть может, сделать с письмами Тургенева к Дружинину. Но, не говоря о том, что большая часть их напечатана в специальном "Первом собрании писем Тургенева", подлинники этих писем, за исключением одного, редакции сборника были недоступны; при таких условиях, простая перепечатка не имела бы смысла, и достаточно было их использования в комментариях. В приложении к ним дано еще несколько писем Дружинина - к Анненкову и к Некрасову; они важны для понимания исторического момента, а более того - для характеристики их автора, эпистолярное наследие которого известно до сих пор лишь в самой незначительной степени. К сожалению, его' писем нашлось в Пушкинском Доме очень мало. Письма и записки Тургенева к Некрасову представляют необходимое, хотя и второстепенное по значению, дополнение к ранее опубликованным материалам: как ни малозначительны некоторые из них, но обойти их в сборнике, посвященном в значительной мере отношениям Тургенева и Некрасова - было бы невозможно. Что касается писем Тургенева к Феоктистову, то они хорошо рисуют некоторые моменты в жизни Тургенева в 1850-х годах - его настроения, литературные и житейские отношения и труды. Особое место занимают письма к Тургеневу братьев Колбасиных, эта живая литературно-журнальная хроника 1850-х годов. Очень бы хотелось поместить их вместе с письмами Тургенева к Колбасиным - особенно с теми, что затерялись на забытых страницах "Нового Времени" 1894 года. Но подлинники их неизвестны, количество - слишком велико, перепечатывать из "Первого собрания писем Тургенева" было бы не желательно, перепечатывать материал из одного "Нового Времени" - произвольно. Пришлось от этого отказаться. И нужно еще отметить, что при издании писем Колбасина редакция сочла возможным допустить нарушение одного из основных принципов печатания документов: ряд писем приведен не целиком, а в выдержках, иногда взято из большого письма несколько строк. Сделано это было потому, что письма Колбасиных - подсобный, в полном смысле слова, материал; личности корреспондентов - очень второстепенного интереса; их собственная биография нас не занимает, а как раз подробнейшими автобиографическими сообщениями, в крайне наивном и самодовольном тоне (как будто для Тургенева не было ничего важнее житейских и служебных успехов обоих братьев!) наполнены письма.

Естественным дополнением к переписке Тургенева с Панаевым является переписка Панаева с Боткиным, вся наполненная делами "Современника" и, в значительной мере, относящаяся к Тургеневу. Этот материал, первостепенного, несомненно, значения, частью повторяет более ранние публикации, большею же частью дает тексты, еще неизвестные; в этом - единственном - случае сборник наш вышел за пределы материалов Пушкинского Дома, включив материалы архива В. П. Боткина, хранящегося в Толстовском Музее в Москве.

В приложении к эпистолярной части сборника дан вновь найденный фрагмент из литературного наследия Тургенева: затерянная критическая статья, напечатанная в "Современнике" и очень характерная для своего момента, она необходимо и естественно входит в сборник, тем более, что и раскрытие авторства Тургенева основано на его материале.

Таков состав сборника. Материалы архива Тургенева - письма Панаева, Дружинина, Колбасиных - составляют центральную его часть. Кроме них, ИЗ материалов того же архива могли бы войти в него, тематически и хронологически, письма к Тургеневу представителей других журналов и других литературных направлений: А. А. Краевского, С. С. Дудышкина, А. А. Григорьева. Но редакция от включения их воздержалась: слишком неполон и случаен сохраненный архивом Тургенева материал, слишком много в нем - особенно в письмах Дудышкина - безразличного и неинтересного, слишком мало связаны были бы эти тексты с основною темою нашего сборника, представляющего, в замысле и - хочется думать - в выполнении, нечто единое и вполне органическое.

Н. Измайлов.

В обработке материалов и в приготовлении их к печати приняли участие сотрудники Пушкинского Дома Академии Наук: Н. А. Васильева, Е. Б. Гиппиус-Покровская, П. И. Зиссерман, Н. В. Измайлов, С. А. Коплан-Шахматова, М. Н. Мотовилова, Е. П. Населенко, Н. А. Пыпин, Н. А. Чебышева, а также М. А. Цявловский. Отдельные материалы распределены были между ними следующим образом: письма Тургенева к Панаеву обработала С. А. Коплан-Шахматова; письма Панаева к Тургеневу - П. И. Зиссерман; письма Тургенева к Некрасову - М. Н. Мотовилова; письма Дружинина к Тургеневу - Н. А. Пыпин; письма Тургенева к Феоктистову - Н. В. Измайлов; письма Колбасиных к Тургеневу - М. Н. Мотовилова и Е. П. Населенко; переписку Панаева с Боткиным - Н. А. Чебышева (материал Пушкинского Дома) и М. А. Цявловский (материал Толстовского Музея), при участии Н. В. Измайлова; письма Дружинина к Анненкову и Некрасову и критическую статью Тургенева - Н. В. Измайлов. Последний взял на себя, по поручению Пушкинского Дома, и общую редакцию сборника.