Из Главы шестнадцатой

Я не запомню, чтобы какое-нибудь литературное произведение наделало столько шуму и возбудило столько Разговоров, как повесть Тургенева "Отцы и дети". Можно положительно сказать, что "Отцы и дети" были пропитаны даже такими людьми, которые со школьной скамьи не брали книги в руки. Приведу несколько фактов, рисующих состояние тогдашнего общества при появлении повестей Тургенева.

Я сидела в гостях у одних знакомых, когда к ним явился их родственник - отставной генерал, один из числа тех многих недовольных генералов, которые получили отставку после Крымской войны. Этот генерал, едва только вошел, уже завел речь об "Отцах и детях".

- Признаюсь, я эту дребедень, называемую повестями и романами, не читаю, но куда ни придешь - только и разговоров, что об этой книжке... стыдят, уговаривают прочитать... Делать нечего, - прочитал... Молодец сочинитель; если встречу где-нибудь, то расцелую его! Молодец! ловко ошельмовал этих лохматых господчиков и ученых шлюх! Молодец!.. Придумал же им название - нигилисты! попросту ведь это значит глист! Молодец! Нет, этому сочинителю за такую книжку надо было бы дать чин, поощрить его, пусть сочинит еще книжку об этих пакостных глистах, что развелись у нас!

Мне также пришлось видеть перепуганную пожилую добродушную чиновницу, заподозрившую своего старого мужа в нигилизме на основании только того, что он на пасхе не поехал делать поздравительные визиты знакомым, резонно говоря, что в его лета уже тяжело трепаться по визитам и попусту тратить деньги на извозчиков и на водку швейцарам. Но его жена, напуганная толками о нигилистах, так переполошилась, что выгнала из своего дома племянника, бедняка студента, к которому прежде была расположена и которому давала стол и квартиру. У добродушной чиновницы исчезло всякое сострадание от страха, что ее муж окончательно превратится в нигилиста от сожительства с молодым человеком. Иные барышни пугали своих родителей тем, что сделаются нигилистками, если им не будут доставлять развлечений, то есть вывозить их на балы, театры и нашивать им наряды. Родители во избежание срама входили в долги и исполняли прихоти дочерей. Но это все были комические стороны, а сколько происходило семейных драм, где родители и дети одинаково делались несчастными на всю жизнь из-за антагонизма, который, как ураган, проносился в семьях, вырывая с корнем связь между родителями и детьми.

Ожесточение родителей доходило до бесчеловечности, а увлечение детей до фанатизма. В одном семействе погибли разом мать и дочь; в сущности, обе любили друг друга, но в пылу борьбы не замечали, что наносили себе взаимно смертельные удары. Старшая дочь хотела учиться, а мать, боясь, чтобы она не сделалась нигилисткой, восстала против этого; пошли раздоры, и дело кончилось тем, что мать, после горячей сцены, прогнала дочь из дому.

Молодая девушка, ожесточенная таким поступком, не искала примирения, промаялась с полгода, бегала в мороз по грошовым урокам в плохой обуви и холодном пальто и схватила чахотку.

Когда до матери дошло известие, Что ее дочь безнадежно больна, она бросилась к ней, перевезла к себе, призвала дорогих докторов, но было уже поздно - дочь умерла, а мать вскоре с горя помешалась.

Таких печальных семейных разладов тогда было множество, и тургеневские "Отцы и дети" только усилили их, внеся новые недоразумения. Тургенев сам это понял и в следующей повести "Новь" сделал попытку придать новому поколению некоторые примиряющие черты, по их никто уже не заметил¹. А как легко было Тургеневу с его огромным талантом и литературным авторитетом выяснить обеим сторонам их взаимные недоразумения и беспристрастно показать все неразумие ожесточенной борьбы из-за пустых внешних причин, которым придавалось столь важное значение<...>

¹ (Панаева тенденциозно рассказывает о впечатлении, произведенном "Отцами и детьми" на русских читателей как о сугубо отрицательном. Между тем многие демократически настроенные современники писали о жизненности самой коллизии "Отцов и детей", о сильнейшем незамедлительном влиянии романа Тургенева на современное русское общество (см., например: Е. Леткова. Об И. С. Тургеневе. Из воспоминаний курсистки. - "К свету", научно-литературный сборник. СПб., 1904). По словам другой современницы Тургенева - Е. А. Штакеншнейдер, "весь наш читающий мир потрясся от романа "Отцы и дети" (Е. А. Штакеншнейдер. Дневник и записки (1854 - 1886). М. - Л., "Academia", 1934, с. 49). А вот еще одна реплика современника: "Все находят в романе удивительную, неподражаемую объективность". Это отзыв знатоков. Люди попроще говорят: нельзя оторваться. "Отцы и дети" произвели "на молодежь гораздо большее впечатление, чем я ожидал, - писал Тургеневу Н. В. Щербань. - Знаете ли, некоторых точно придавило, на раздумье навело, что ли" (Тург. сб., Орел, 1960, с. 259 - 260). Следующим романом по времени был "Дым" (1867), "Новь" появилась в 1877 г.)

Вскоре после появления "Отцов и детей" Тургенев приехал из-за границы пожинать лавры¹. Почитатели носили его чуть не на руках, устраивали в честь его обеды, вечера, говорили благодарственные речи и т. п. Я думаю, что ни одному из русских писателей не выпало при жизни столько оваций.

¹ (Тургенев приехал в Петербург 26 мая 1862 г. Он попал в столицу в самый разгул реакции, в дни провокационных петербургских пожаров. "На меня хлынули старые вопросы, пересуды и т. д. по поводу "Отцов и детей". Это тоже своего рода хаос. От иных комплиментов я бы рад был провалиться сквозь землю, иная брань мне была приятна", - писал он Анненкову вскоре после возвращения из-за границы. "Я во всяком случае не раскаиваюсь, хотя большая часть молодежи на меня негодует..." (Тургенев, Письма, т. V, с. 12))

В то время ежегодные концерты, дававшиеся в пользу недостаточных студентов, были всегда полны; даже аристократическая публика посещала их.

Впрочем, нужно заметить, что артисты Итальянской оперы постоянно участвовали в этих концертах безвозмездно. Распорядители-студенты сами являлись к некоторым литераторам с билетами на свой концерт, как бы желая этим выразить им уважение от лица всей студенческой корпорации.

Но после напечатания "Отцов и детей" Тургенев не получил билета. Это произвело сенсацию в кругу его друзей-литераторов. Со стороны их посыпались обвинения, что все это произошло по интригам Некрасова и семинаристов, сотрудников "Современника", которые вооружают молодежь, распространяя о Тургеневе сплетни <...>

Привязанность Некрасова к Тургеневу можно было сравнить с привязанностью матери к сыну, которого она, как бы жестоко он ни обидел ее, все-таки прощает и старается приискать всевозможные оправдания его дурным поступкам. Я более никогда не слыхала, чтобы Некрасов сделал даже намек относительно враждебных к нему чувств и действий Тургенева; он по-прежнему высоко ценил его талант.

В характере Некрасова было много недостатков, но я не думаю, чтобы кто-нибудь из современных литераторов мог упрекнуть его в зависти к их успеху на литературном поприще или в том, что он занимался литературными сплетнями. Некрасов никогда не обращал внимания на то, что ему говорили друг про друга литераторы, и, если между ними происходили ссоры, старался примирить враждующих¹.

¹ (Панаева упрощает причину ссоры Некрасова с Тургеневым, разведшей друзей на всю жизнь. Мемуаристка, в сущности, объясняет все денежными недоразумениями (распространившимися ложными слухами о растрате Некрасовым герценовских денег, которые он занял в свое время для приобретения "Современника". Часть этой суммы была передана через Тургенева; см. А. Я. Панаева, Воспоминания, с. 452), а также обидой Тургенева на то, что Некрасов, по ее словам, "взял сторону Добролюбова". В основе разрыва Тургенева лично с Некрасовым, как и с кругом "Современника", коренились одни и те же глубоко принципиальные, идейные разногласия. Некрасов, по словам одного из сотрудников журнала, "всецело отдавался новой идее и после того никогда не пятился назад. В этом отношении он становился резким, неуступчивым, настойчивым..." (Е. Колбасин. Тени старого "Современника". - "Современник", 1911, № 8, с. 239). Эту же неколебимость Некрасова особо подчеркивал Анненков, заметив, что "никто не следовал так постоянно по раз выбранному пути...". Некрасов был искренне привязан к Тургеневу, другу своей юности, и очень тяжело переживал этот разрыв. Сохранилась интересная запись воспоминаний жены поэта, З. Н. Некрасовой, в которых она приводит новые подробности, относящиеся к ссоре: "...Больше всего огорчало мужа дурное отношение к нему Тургенева. Ведь они прежде большими друзьями были. Николай Алексеевич однажды рассказал мне, как окончательный разрыв между ними произошел: "Прислал мне Тургенев для просмотра роман "Отцы и дети" с просьбой высказать о нем свое мнение. Я прочел и ответил: "Вещь хорошая, но рановременно печатать" (последние слова Зинаида Николаевна произнесла с ударением: очевидно, они твердо врезались ей в память). Тургенев ответил мне запиской: "Не забудь ты меня, а я тебя не забуду". С тех пор мы больше не виделись..." ("Жизнь для всех", 1915, № 2, с. 337). Тургенев навестил Некрасова незадолго до его кончины, в июне 1877 г. Потрясенный видом умирающего поэта, Тургенев написал стихотворение в прозе "Последнее свидание")

Внимание, которое оказывал Некрасов всякому вновь появляющемуся талантливому литератору, приписывали обыкновенно его спекулятивному расчету. Но Некрасов всегда искрение радовался, что в русской литературе выступает еще новый талант, и, как журналист, он, понятно, желал, чтобы произведения этого таланта попали в "Современник". Я уже упоминала, что Тургенев подсмеивался над Некрасовым, что он слишком преувеличивает свои взгляды на новых появляющихся литераторов. Некрасову часто доставалось за это от Тургенева и В. П. Боткина, как людей компетентных по части изящных искусств. Помню, как осенью в 1850 или 1851 году они привязались к Некрасову из-за Дружинина, когда тот печатал в "Современнике" свои фельетоны с подписью "Чернокнижников".

Тургенев и Боткин требовали, чтобы Некрасов прекратил печатание этих фельетонов, говоря, что они позорят журнал и даже других литераторов, которые в одной книжке с такой ерундою помещают свои произведения.

- Не могу же я, господа, оскорбить Дружинина, отказав ему печатать его фельетоны! - говорил Некрасов. - У всякого из нас может выдаться неудачная вещь. У Дружинина есть имя, он сам отвечает за себя.

Боткин возразил на это, что журнал не богадельня, чтобы помещать произведения исписавшихся литераторов, - да и с чего Некрасов взял, что Дружинин приобрел себе авторитетное имя в литературе?

Тургенев тоже соглашался с Боткиным.

- Да вы сами восхищались "Полинькой Сакс" Дружинина¹, - воскликнул Некрасов, - даже находили, что его женские типы напоминают Гете!

¹ (Повесть Дружинина "Полинька Сакс" опубликована в "Современнике", 1847, № 12)

Тургенев пояснил Некрасову, что если они и хвалили "Полиньку Сакс", то он забыл, какая была в 1849 году голодовка в русских журналах относительно беллетристики, что на прежних литераторов наложена была печать молчания, и цензура не пропускала ничего из их произведений, так что "Полинька Сакс" и могла иметь некоторый успех. Он привел пословицу: "На безрыбье и рак рыба" - и уверял, что, появись теперь "Полинька Сакс", на нее никто не обратил бы внимания.

- Ну уж, господа, как вы начнете нападать на кого-нибудь, так в клочья его растреплете, - заметил Некрасов.

- В нас, любезный друг, развито эстетическое чувство, - отвечал В. П. Боткин.

- Согласись, Некрасов, - вставил Тургенев, - что если человек слушает одну русскую музыку, видит картины одних русских художников и знаком только с одной русской литературой, то в нем не может развиться эстетическое понимание изящных искусств. Тебе нужно сознаться, что ты некомпетентный судья.

- И должен слушаться нас! - подхватил Боткин. - Нельзя, любезный друг, издавать журнал, валя в него без разбору и художественные вещи, и всякую ерундищу. Надо сначала развить в себе эстетическое чутье многосторонним Знакомством с европейской литературой, изучить ее, а потом уж можешь полагаться на один свой вкус!

Некрасов сознавал, что Тургенев и В. П. Боткин имели большое преимущество перед ним в образовании и начитанности.

В этот год, осенью, Дружинин, Боткин и Тургенев - все трое жили у нас: Дружинин вернулся из деревни ранее своей матери, Боткин, по обыкновению, приехал из Москвы к нам, а Тургенев из деревни также остановился у нас до устройства своего зимнего пребывания в Петербурге.

Приведенный выше разговор происходил за ужином. На следующее утро я поила всех троих чаем и кофе и была удивлена, когда Тургенев и Боткин стали просить Дружинина прочитать им фельетон Чернокнижникова, который он писал для следующего номера "Современника". Дружинин прочитал им еще не оконченный фельетон и слушатели смеялись и похваливали. Мне сделалось даже обидно за Дружинина, который принял эти похвалы за чистую монету. Он сам никогда не говорил за глаза ничего дурного про своих приятелей-литераторов, и, вероятно, ему не приходило в голову, чтобы другие могли поступать иначе.

Лонгинов, сделавшись начальником над цензорами, на которых прежде сочинял шутовские стихи, запретил дальнейшее печатание фельетонов Чернокнижникова, так что Тургенев и Боткин не имели уже более повода преследовать Некрасова за Дружинина¹.

¹ (Здесь память изменила Панаевой: "Сентиментальное путешествие Ивана Чернокнижникова по петербургским дачам" А. В. Дружинина печаталось в 1850 г. Лонгинов возглавил цензурное ведомство только в 1871 г. (см. А. Я. Панаева. Воспоминания, с. 452 - 453))

Тургенев и В. П. Боткин почему-то не церемонились с Некрасовым и высказывали ему в глаза очень горькие истины о его стихах. Живо помню, как будто это было вчера, обстановку комнаты, позы и выражения лиц во время одного разговора, происходившего в начале пятидесятых годов, когда с каждым новым стихотворением Некрасова его известность увеличивалась и все его стихотворения, запрещенные цензурой, заучивались наизусть молодежью.

За утренним чаем Тургенев сидел в серой охотничьей куртке с зеленым воротником и, сложив руки, облокотился на стол, а В. П. Боткин в беличьем халате сидел, углубись в мягкое кресло. Перед Тургеневым стоял стакан кофе, а перед Боткиным - чай. Это происходило также в один из их приездов в Петербург, и они проживали у нас. Некрасов расхаживал по столовой. Панаев еще спал. Разговор зашел сперва о редакции объявления об издании "Современника" на следующий год. Я зачем-то вышла из столовой по хозяйству и, вернувшись через несколько минут за чайный стол, услышала, что разговор перешел уже к стихам Некрасова.

- Надеюсь, Некрасов, ты поймешь, - говорил Тургенев, - что мы для твоей же пользы высказываем наше искреннее мнение.

- Да с чего вы взяли, что я сержусь, - отвечал Некрасов на ходу.

- Не за что ему сердиться! не за что! он должен быть благодарен нам! - произнес В. П. Боткин. - Да, любезный друг, твой стих тяжеловесен, нет в нем изящной формы; это огромный недостаток в поэте.

- Ты слишком напираешь в своих стихотворениях на реальность, - заметил Тургенев¹.

¹ (Отношение Тургенева к поэзии Некрасова было сложным. Тургенев видел в Некрасове яркую индивидуальность, понимал, в чем сила его дарования. Он искренне радуется "громадному", "неслыханному успеху" стихотворений Некрасова, которого "не бывало со времен Пушкина" (Тургенев, Письма, т. III, с. 44). Стихи Некрасова, "собранные в один фокус, - жгутся", - поверяет он в письмах к друзьям свои впечатления от поэзии Некрасова (там же, с. 47, 58). Но после разрыва, особенно в шестидесятые годы, отзывы Тургенева о творчестве Некрасова приобретают полемический оттенок. Обличительный, бичующий пафос некрасовских строк воспринимается Тургеневым как измена поэзии: "Нет никакого букета, букета! Одни честные мысли нельзя назвать поэзией" (Е. Колбасин. Тени старого "Современника", с. 239))

- Да, да! а этого нельзя! - подхватил Боткин. - Сильно напираешь, и это коробит людей с художественным развитием, режет им ухо, которое не выносит диссонансов как в музыке, так и в стихах. Поэзия, любезный друг, заключается не в твоей реальности, а в изяществе как формы стиха, так и в предмете стихотворения.

- Вчера мы с Боткиным провели вечер у одной изящной женщины с поэтическим чутьем, - сказал Тургенев, - она перечитала в оригинале все стихи Гете, Шиллера и Байрона. Я хотел познакомить ее с твоими стихами и прочел ей: "Еду ли ночью по улице темной". Она слушала с большим вниманием, и когда я кончил, знаешь ли, что она воскликнула? - "Это не поэзия! Это не поэт!"

- Да, да, - подтвердил Боткин.

- Я знаю, что мои стихотворения не могут нравиться светским женщинам! - проговорил Некрасов.

- Нельзя, любезный друг, так свысока относиться к мнению светских женщин, - запальчиво возразил Василий Петрович. - Пушкин, Лермонтов и те дорожили их одобрением, читали им свои стихи прежде, чем их печатали.

- До Пушкина и Лермонтова мне далеко! - отвечал Некрасов. - Если я стану подражать им, то никуда не буду годен. У всякого писателя есть своя своеобразность: у меня - реальность.

Тургенев приводил сравнение между бриллиантом в первобытном виде и тем блеском, который он получает в искусных руках ювелира от грани. Он сопоставил параллель между деревенской красавицей и менее красивою женщиною, но с изящными светскими манерами

- Изящная форма во всем имеет преимущество, - заключил Тургенев свою речь<...>

Я восстановляю те разговоры, которые производили на меня сильное впечатление. В продолжение многих лет мне постоянно приходилось слушать людей, ведущих длинные разговоры за утренним чаем, за завтраком, за обедом, за ужином; поневоле эти разговоры врезывались а моей памяти. Теперь, я думаю, таких продолжительных разговоров и не может быть между литераторами, как прежде, потому что о многом они могут говорить в печати, а тогда должны были удовлетворяться одними только разговорами.

"Чтобы хорошо узнать человека, надо с ним съесть ПУД соли", говорит пословица, а мне пришлось съесть Десяток пудов соли с некоторыми литераторами в течение тридцати с лишком лет.