Мы разошлись

Рис. 17

"Дело делать, работать", - это становилось важнейшим лозунгом времени. Онегины, Печорины и Рудины отходили в прошлое. Жизнь требовала нового героя - деятеля, борца. Что делать? - этот вопрос ляжет в основу двух следующих романов Тургенева, встанет в заглавии романа Чернышевского, и Чернышевский ответит на него: делать революцию.

Тургенев, со своим обостренным чувством времени, способностью улавливать основную проблематику эпохи, хорошо видел ведущие, прогрессивные тенденции общественной борьбы 50 - 60-х годов. Революционно-демократическая критика высоко оценивала эти особенности его творчества. По словам Добролюбова, Тургенев "быстро угадывал новые потребности, новые идеи, вносимые в общественное сознание, и в своих произведениях непременно обращал (сколько позволяли обстоятельства) внимание на вопрос, стоявший на очереди и уже смутно начинавший волновать общество".

Но в то же время идея крестьянской революции была чужда Тургеневу. По определению В. И. Ленина, ему "претил мужицкий демократизм Добролюбова и Чернышевского", его "тянуло к умеренной монархической и дворянской конституции"¹. Отношения его с "Современником" стали портиться. Самым тяжелым, даже мучительным для него было то, что старый друг и соратник Некрасов теперь решительно примкнул к революционным демократам. В обширной переписке Тургенева начали проскальзывать злые строчки о Некрасове.

¹ (Ленин В. И. Очередные задачи Советской власти. - Полн. собр. соч., т. 36, с. 206)

Сложность и противоречивость общественно-политических позиций писателя выразилась, конечно, в его творчестве.

В январе 1860 года Тургенев выступил в Петербурге с речью на тему "Гамлет и Дон-Кихот". Речь была произнесена на публичных чтениях в пользу нуждающихся литераторов и ученых. Тогда же Тургенев опубликовал ее в "Современнике" (1860, № 1).

Гамлет и Дон-Кихот - это, по мысли Тургенева, два основополагающих типа человеческих характеров. Онегин, Печорин, тургеневский Рудин - каждый по-своему причастен к гамлетовскому началу. Во всех них в той или иной степени живет гамлетовская раздвоенность, разрыв между порывом и действием, между мыслью и ее осуществлением.

Тургенев понимал, что наступило такое время, когда речь должна идти уже не о стремлениях и порывах, а о действиях. В России "гамлеты" сделали свое дело - теперь нужны новые герои. Он противопоставляет Гамлету Дон-Кихота. "...Что выражает собою Дон-Кихот? - спрашивает Тургенев и отвечает: - Веру прежде всего; веру в нечто вечное, незыблемое, в истину, одним словом..." Дон-Кихот верит в добро и борется за него, "бедный, почти нищий человек... старый, одинокий, берет на себя исправлять зло и защищать притесненных... на всем земном шаре". На него сыплются побои, обиды и насмешки. Перед самой смертью его топчет ногами свиное стадо. Волшебники и великаны, с которыми он воюет, призрачны, их не существует; Дульцинея, которую он рыцарски любит, - тоже лишь порождение фантазии. Но зло, с которым он вступает в единоборство, не призрачно, оно существует; добро, за которое он борется, - это не пустая мечта; любовь, ради которой он готов умереть, - это тоже не выдумка, а большое, человеческое чувство. Недаром Санчо Панса (олицетворение народности) обливается слезами у постели умирающего Дон-Кихота.

"Гамлеты" чаще всего глубоко знают жизнь, видят и понимают ее темные, мрачные стороны; но они не борются, потому что во всем сомневаются; "Дон-Кихоты" смело и страстно бросаются в борьбу готовы сокрушить любую несправедливость, однако не способны в полной мере оценить те преграды, которые стоят на их пути. Из этих двух типов характеров Тургенев предпочитает Дон-Кихота.

Герой, который сумел бы разобраться в реальных противоречиях действительности и встать на борьбу против самых основ жизненной несправедливости, боролся бы уже не против частностей, как Рудин, а против всей системы общественных отношений в целом. Он мог быть только революционером, который соединил бы в себе всю глубину гамлетовского отрицания со всей страстью борца, свойственной Дон-Кихоту. Он был бы свободен и от гамлетовской пассивности, и от донкихотского фантазерства. Такого героя Тургенев пока не видит. А русская революционная демократия уже видела возможность его появления. Революционер - это для Чернышевского и Добролюбова не Дон-Кихот, а человек, глубоко знающий жизнь и ее объективные закономерности.

Но вместе с тем когда Тургенев говорил, что Дон-Кихот противодействует "враждебным человечеству силам... т. е. притеснителям...", и восклицал: "...когда переведутся такие люди, пускай закроется навсегда книга истории! в ней нечего будет читать!" - то это отвечало самым передовым устремлениям эпохи.

Статья Тургенева "Гамлет и Дон-Кихот" намечает важнейшие тенденции нового романа, над которым писатель работал весной, летом и осенью 1859 года. Роман печатался уже не в "Современнике", а в журнале "Русский вестник" (№ 1 и 2 за 1860 год). Он получил название "Накануне".

Действительно, в ту пору Россия, на протяжении веков придавленная крепостничеством, чувствовала себя накануне чего-то нового, небывалого, и это всем тогда присущее чувство выразилось в тургеневском заглавии. "Повесть "Накануне", - говорил Тургенев, - названа мною так ввиду времени ее появления..."

Это был роман о герое нового типа, герое-деятеле, борце за освобождение родины. "В основании моей повести, - писал сам автор "Накануне", - положена мысль о необходимости сознательно-героических натур". Именно таков герой романа - болгарин Дмитрий Никанорович Инсаров, посвятивший все силы и помыслы делу освобождения своей родины от турецкого ига.

В 1855 году сосед Тургенева по имению, Каратеев, передал ему тетрадку с рукописью и предложил писателю использовать ее по своему усмотрению. В рукописи была рассказана история любви болгарина Катранова, живого, не вымышленного лица, к русской девушке. Катранов в начале 50-х годов учился в Московском университете, переводил на русский язык болгарские песни, был горячим патриотом своей родины. Он умер в Венеции, по пути на родину. "Прочтя тетрадку Каратеева, - пишет Тургенев, - я невольно воскликнул: "Вот тот герой, которого я искал!" Разумеется, роман "Накануне" не является повторением того, что было рассказано в этой тетрадке, а Дмитрий Инсаров - это не слепок с фигуры Катранова, но Тургенева радовала фактическая достоверность истории молодого болгарина, который, живя в России, готовится к борьбе за освобождение своей родины.

События в "Накануне" отнесены к 1853 - 1854 годам, когда Россия вступила в войну с Турцией, а Англия и Франция выступили на стороне Турции в Крымской кампании. Для патриота Болгарии, стремившегося освободить ее от турецкого владычества, наступала пора действовать.

Инсаров - герой нового типа. Ничего общего со столь знакомыми русской литературе "лишними людьми" у него нет. Он прост, скромен, всегда занят делом. "Наше время не нам принадлежит", - говорит он. И весь он принадлежит своей родине и идее борьбы за ее освобождение. Он выработал в себе твердость и стойкость характера, принципиальность, громадное чувство ответственности. Все это - результат твердости убеждений, ясности цели, непоколебимости в стремлении к освободительной борьбе.

Такой герой не мог не вызвать восхищения, в особенности среди передовой молодежи России. В сущности, Тургенев, уже тогда идейно расходившийся с революционной демократией, тем не менее прославил в Инсарове те черты личности, характера, идейной целеустремленности, которые были свойственны той же самой революционной демократии. Он был первым писателем, отобразившим этот тип характера в литературе.

Не менее новаторским было изображение Елены Стаховой в романе. Определяющая черта характера этой девушки - жажда "деятельного добра", сочувствие всем страдающим и угнетенным. Полюбив Инсарова, она твердо решила посвятить свою жизнь его великому делу, без раздумья порвала со своей средой, вышла за него замуж и поехала с ним в Болгарию. После смерти мужа Елена не вернулась в Россию. Она стала сестрой милосердия, чтобы участвовать в той борьбе, к которой стремился Инсаров; она осталась "верна его памяти, делу всей его жизни". В отличие от Натальи Ласунской и Лизы Калитиной, Елена нашла поприще для приложения своих сил. В своем стремлении к деятельности ради счастья людей она ни перед чем не остановилась, смело разорвала узы условной "благопристойности", вырвалась из круга бессмысленного, праздного существования. Такой тип женщины, стремящейся к свободе и борьбе, тогда только начал появляться в русской жизни; в 60-х годах такие героини будут занимать все более важное место в живой общественно-политической борьбе и в литературе.

Сам Тургенев говорил, что "такие фигуры, как Елена и Инсаров, являются провозвестниками... новой жизни". Это же предчувствие "новой жизни" звучало и в заглавии романа. Ощущение себя накануне нового, как определяющее для России того времени настроение, было в нем удивительно живо схвачено и впечатляюще передано.

А что же будет после "кануна"? В романе это оставалось неясным. Освободительные стремления увлекли героев романа из России в Болгарию; но Инсаров не смог осуществить своих намерений - он умер в пути на родину, "накануне", прежде чем вступил в борьбу.

"Когда же придет настоящий день?" - назвал свою статью о романе "Накануне" И. А. Добролюбов. Он очень высоко оценил роман Тургенева, показал замечательный дар автора чутко улавливать основные запросы времени, раскрыл глубину художественного новаторства и силу передовой мысли в образе Елены Стаховой. Добролюбов отметил, что созданием образа Инсарова Тургенев отвечал на важнейшее требование, которое жизнь предъявляла литературе, - изобразить героя-деятеля, героя-борца. Мысли Инсарова заняты освобождением Болгарии, но роман об Инсарове горячо волновал Россию в ее тревожном и полном идейной борьбы состоянии "накануне".

Добролюбов как бы продолжил дальше основную тенденцию романа, предложив читателю перейти мыслью из "кануна" в завтра, в "настоящий день". Он поставил вопрос о русских Инсаровых, которые этот "настоящий день" завоюют. Русские Инсаровы, русские борцы за освобождение родины - это революционеры. В жизни они уже существуют, и "настоящий день" уже недалек, всего одна какая-нибудь ночь отделяет нас от него, - так рассуждал Добролюбов, и каждому было ясно, что это означало: страна накануне революции, русские Инсаровы ее совершат, и тогда наступит "настоящий день". Своей статьей Добролюбов предъявил литературе требование создать образ русского революционера.

Статья Добролюбова была проникнута глубоким уважением к автору "Накануне" и его творчеству. Но, когда цензор показал ее Тургеневу (еще до напечатания в журнале), писатель решил во что бы то ни стало воспрепятствовать появлению этой статьи.

Из анализа его романа Добролюбов извлекал такие революционные выводы, от которых Тургенев был далек, которых боялся и не желал связывать со своим творчеством.

Полагаясь на личную дружбу с Некрасовым, Тургенев написал ему записку с просьбой не печатать статью Добролюбова. Но для Некрасова в данном случае речь шла о чем-то значительно большем, чем личная дружба, - о лице журнала, его идейной позиции. Все симпатии Некрасова были на стороне революционной демократии. Несмотря на настойчивость Тургенева, несмотря на то, что Некрасов очень любил и всю свою жизнь продолжал любить Тургенева, - на этот раз он отказался выполнить его просьбу. Статья Добролюбова была напечатана.

Это решающим образом повлияло на отношения Тургенева с "Современником". Прежние разногласия теперь угрожали привести к разрыву. Так и произошло после ряда недоразумений, которые сами по себе мало значили, но в связи с большими и серьезными расхождениями сыграли свою роль.

В июне Чернышевский поместил в "Современнике" свою рецензию на русский перевод сочинений американского писателя Н. Готорна. Попутно коснувшись "Рудина", он заметил, что образ героя в этом романе несколько снижен. Рецензия не была подписана, и Тургенев подумал, что ее писал Добролюбов. Обида разгорелась с новой силой, и в октябре (т. е. перед объявлением журнальной подписки на следующий год) Тургенев послал Панаеву записку со словами: "...Прошу тебя не помещать моего имени в числе ваших сотрудников, тем более что у меня ничего готового нет и что большая вещь, за которую я только что принялся теперь и которую не окончу раньше будущего мая, уже предназначена в "Русский вестник".

Записку должен был передать Анненков, но он не сделал этого, думая, что так будет лучше - авось сохранится мир. А получилось хуже. Некрасов, ничего про записку не зная и надеясь еще удержать Тургенева в "Современнике", поместил его имя как сотрудника журнала в объявлении о подписке. Тургенев пришел в ярость, и окончательный разрыв совершился.

Разумеется, не случайная судьба записки решила дело. Чернышевский писал о разрыве Тургенева с "Современником": "Наш образ мыслей прояснился для г. Тургенева настолько, что он перестал одобрять его. Нам стало казаться, что последние повести г. Тургенева не так близко соответствуют нашему взгляду на вещи, как прежде, когда и его направление не было так ясно для нас, да и наши взгляды не были так ясны для него. Мы разошлись".

Особенно тяжело переживал разрыв с Тургеневым Некрасов. В своем стихотворении "Тургеневу" (1861) поэт напоминал другу, что они "вышли вместе", что Тургенев "честно бился" и в своем творчестве "маску дерзостно срывал с глупца и негодяя". Некрасов, конечно, великолепно понимал, в чем заключались причины разрыва: либеральные иллюзии, призрачные надежды на то, что царский манифест улучшит положение народа, - вот что отдалило Тургенева от революционной демократии и журнала "Современник". Некрасов писал:

И что же? Луч едва блеснул 
Сомнительного света, 
Молва гремит, что ты задул 
Свой факел... ждешь рассвета. 
   Наивно стал ты охранять 
   Спокойствие невежды - 
   И начал сам в душе питать 
   Какие-то надежды.

Некрасов обращался к Тургеневу, как к писателю, которому "назначено орлом парить над русским миром, быть русских юношей вождем и русских дев кумиром", и призывал его:

Непримиримый враг цепей 
И верный друг народа, 
До дна святую чашу пей, 
На дне ее - свобода!

Это был призыв к последовательной революционности. Тургенев не пошел по такому пути. Он порвал с журналом, в создании которого когда-то так горячо участвовал, с которым был теснейшим образом связан его первый литературный триумф ("Записки охотника") и весь дальнейший путь творческого развития, вплоть до того самого романа "Накануне", из-за которого в большой степени и произошел разрыв. Ведь ведущая мысль романа "Накануне", интерес к нему в читательских кругах - все это было связано с идейной позицией журнала "Современник". Более того, статья Добролюбова, так возмутившая Тургенева, в то же самое время оказала на него большое влияние. Требование изобразить в литературе "русского Инсарова", то есть революционера, было требованием самой жизни, и Тургенев это понимал. Когда он писал Панаеву, что не желает значиться в числе сотрудников журнала, то тут же упоминал о "большой вещи", за которую "только что принялся", а это и был будущий роман о русском борце за освобождение родины - "Отцы и дети". Уйдя из "Современника", Тургенев не мог уйти от тех общественных и политических вопросов, которые ставил этот журнал.

Как бы ни складывались литературные и личные отношения, писательский авторитет Тургенева неуклонно возрастал. 24 ноября 1860 года он был единогласно избран членом-корреспондентом Академии наук.

В это время Тургенев был за границей. В апреле он выехал из России с тем, чтобы лечиться на водах в Содене (между Франкфуртом и Висбаденом), Здоровье ухудшилось: "В горле и груди неладно, - писал Тургенев, - кашель не проходит, кровь показывается два раза в неделю... Где уж тут о весенней охоте и пр., и пр. Надобно воды пить, да ванны брать, да радеть о своем гнусном теле!" "Петров день, и я не на охоте!" - восклицал он.

На зиму была снята квартира в Париже; Тургенев поселился там вместе с дочерью. Полина стала взрослой, отец был озабочен ее будущим, не хотел, чтобы она вышла замуж в его отсутствие. Если бы не это и не болезнь, навряд ли Тургенев оставался бы во Франции. "Сказать Вам, - писал он Фету в ноябре, - до какой степени я ненавижу все французское, особенно парижское, превосходит мои силы; каждый "миг минуты", как говорит Гоголь, я чувствую, что я нахожусь в этом противном городе, из которого я не могу уехать... Не будем говорить об этом. Ваши письма меня не только радуют, они меня оживляют: от них веет русской осенью, вспаханной уже холодноватой землей, только что посаженными кустами, овином, дымком, хлебом".