Русский роман второй половины XIX века

В конце 60-х - начале 70-х годов в России начался подъем общественного движения. В силу того, что реформа 1861 г. по существу не разрешила крестьянского вопроса, вновь стала усиливаться борьба за подлинное преобразование страны. С каждым годом все яснее обнаруживалось, что ни разлагающееся дворянство, ни молодая развивающаяся буржуазия не могут кардинальным образом изменить существующие в России порядки.

Дворянство свою историческую роль уже сыграло и стало постепенно сходить с общественной арены. Попытки же некоторых его представителей приспособиться к новым пореформенным условиям выглядели чаще всего как жалкая и безрезультатная гальванизация. Что же касается русской буржуазии, то ей, как известно, никогда не был присущ революционный дух. В пореформенное время ее вполне устраивали различные либеральные реформы, дальше которых, в силу своей неразвитости, она не могла пойти. Единственной силой, на которую можно было возлагать надежды, оказалась русская демократия во всех ее разновидностях, начиная от разночинной интеллигенции и нигилистов и кончая революционными народниками 70-х годов.

Такая расстановка классовых сил в пореформенной России не могла не отразиться на художественной литературе, в частности на судьбах реалистического романа. С одной стороны, в романе этого периода нашли отражение распад дворянской культуры и складывающиеся в России буржуазные отношения. С другой стороны, назрела необходимость запечатлеть в нем сформировавшиеся антидворянские и антибуржуазные силы, которые, несмотря на жесточайшие преследования свыше, продолжали прогрессивно развиваться.

Не случайно именно в пореформенный период появляется множество разнотипных романов: социально-психологических ("Дым" и "Новь" Тургенева, "Обрыв" Гончарова, "Анна Каренина" Толстого, "Преступление и наказание" и "Идиот" Достоевского, "Господа Головлевы" Салтыкова-Щедрина), социально-политических ("Что делать?" и "Пролог" Чернышевского, "Бесы" Достоевского, романы демократических писателей "о новых людях"), философских ("Братья Карамазовы" Достоевского), социально-бытовых ("В водовороте" и "Мещане" Писемского), романа-эпопеи ("Война и мир" Толстого), антинигилистических (романы Лескова, Клюшникова, Крестовского и др.).

Опираясь на традиции русской романистики первой половины XIX в., ярко выраженные в творчестве Пушкина, Лермонтова, Гоголя, Герцена, лучшие писатели второй половины века еще теснее стали связывать замыслы своих романов с освободительным движением, с социальной проблематикой. Н. И. Пруцков в статье "Пореформенная Россия и русский роман второй половины XIX века" пишет: "Отвергая приемы построения занимательной, эффектной и произвольной фабулы, они думали прежде всего о правдивом изображении действительности, о социальной значимости рисуемых типов и событий"¹ Действительно, о социальной значимости изображаемых типов и событий стали заботиться, например, Гончаров, Толстой, Салтыков-Щедрин.

¹ (История русского романа в 2-х т., т. 2. М. - Л., 1964, с. 5)

Гончаров в "Обрыве" на широком эпическом фоне столкнул старую и новую Русь. Правда, его, как и Писемского, больше интересовал не социально-политический, а социально-бытовой аспект, но писатель значительно расширил сферу своей тематики, вышел за пределы любовного сюжета. В романе "Обрыв" писательская тенденция вступила в противоречие с реалистическим изображением фактов, и реализм, в конечном счете, победил. По этому поводу Г. Н. Поспелов замечает: "По своей новой субъективной концепции "Обрыв" заключал в себе, следовательно, ложную направленность - стремление тенденциозно... отрицать передовое демократическое движение. И если бы в процессе творчества Гончаров не преодолел в значительной мере эту тенденциозность своего замысла, его роман разделил бы судьбу других произведений такого рода, несмотря на талантливость своего исполнения. Но в воспроизведении характеров главных героев романа писатель проявлял реалистический "такт действительности", и это сделало роман в основном правдивым в его идейном содержании"¹.

¹ (Поспелов Г. Н. История русской литературы XIX века, т. 2, ч. I. М., 1962, с. 488)

Реалистический "такт действительности" помог Гончарову воспроизвести в образе Марка Волохова в общем верный тип демократа-просветителя, противопоставить его всему патриархальному укладу Малиновки с ее домостроевской моралью.

Л. Н. Толстой и М. Е. Салтыков-Щедрин в 70-х годах каждый по-своему переходят от изображения личных судеб героев к изображению их участия в общественной жизни, их отношений к народу.

Если в романе "Семейное счастье" и в "Казаках" на первый план выдвигались личные или семейные драмы героев, нравственно-этические поиски отдельных людей, то к концу 60-х годов Толстой стал расширять рамки тематики: в "Войне и мире" он уже повествует о народных массах, об армиях и исторических эпохах, изображая судьбы отдельных личностей на широком эпическом фоне.

Любопытно проследить, как изменялись взгляды Толстого на роман. Уже в "Предисловии не для читателя, а для автора" к "Роману русского помещика" Толстой пишет: "Отрицательная мысль: любовь, в романах составляющая главную пружину жизни, в действительности - последняя"¹. Отправляясь от действительности, а не от литературной традиции, Толстой главной задачей романа считал взаимоотношения между помещиками и крестьянами, а любовная линия сюжета отодвигалась на второй план.

¹ (Толстой Л. Н. Полн. собр. соч. (юбил.), т. 4, с. 363 - 364)

"Войну и мир" Толстой рассматривал не как роман в общепринятом смысле слова, а как широкое эпическое повествование, в главном фокусе которого - изображение целой исторической эпохи. К концу 60-х годов Толстой пришел к выводу, что "специфической задачей романа является полное, ничем не ограничиваемое изображение жизни во всей ее сложности"¹.

¹ (Карлова Т. С. Л. Н. Толстой о жанре романа. - В кн.: Толстовский сборник. Тула, 1962, с. 104)

Даже роман "Анна Каренина" с его "мыслью семейной" под пером Толстого получает остро социальное звучание, ибо моральные искания Левина, составляющие ядро философии Толстого, невозможно было правдиво изобразить вне связи героя с народом, вне его взаимоотношений с ним.

Весьма своеобразна концепция романа у Салтыкова-Щедрина. В его творчестве, как известно, широко представлены различные жанры, начиная от обыкновенного очерка, рассказа или цикла рассказов и кончая сатирическими романами-обозрениями.

А. С. Бушмин подметил тяготение Щедрина к широким обозрениям социальной жизни. Он писал: "У Щедрина мы всегда видим стремление к сложным идейнохудожественным концепциям, к широкообъемлющим синтетическим замыслам. Его интересуют жизнь всего общества в целом, экономическая и политическая эволюция страны, проблемы социального и политического устройства государства, психология, поведение и судьбы целых классов, идейно-политическая борьба партий и общественных течений. Для воплощения всего этого ему как бы были тесны рамки не только рассказа, повести, но и романа. По масштабам своих проблемных замыслов он тяготеет к эпопее, к широким обозрениям жизни во времени и пространстве"¹.

¹ (История русского романа в 2-х т., т. 2, с. 351)

Действительно, это так. Если в раннем творчество Щедрина преобладающей формой были традиционные очерки, рассказы и повести ("Противоречия", "Запутанное дело", "Брусин"), то уже в "Губернских очерках" чувствуется стремление к крупной эпической форме, которая создается при помощи циклизации очерков. Уже здесь дано более или менее широкое обозрение жизни дворянского общества, наполненного взяточниками и мошенниками, грабителями и ябедниками, откупщиками и губернскими "аристократами", обдирающими мужиков.

В пореформенном творчестве Щедрина еще более заметен переход к изображению общественных отношений как к главному объекту повествования. Все чаще сатирик начинает использовать циклизацию, которая была "обусловлена стремлением писателя сделать свои произведения, во-первых, широким зеркалом общественной жизни и, во-вторых, орудием немедленного вмешательства в жизнь"¹.

¹ (Там же, с. 352)

Циклизация в конечном счете и привела Салтыкова-Щедрина к созданию своего собственного, специфического романа. А. С. Бушмин делит щедринские циклы по степени внутренней связи на три группы: "Одни циклы, в которых зависимость между рассказами проявляется слабо, приближаются к типу сборника ("Невинные рассказы", "Сатиры в прозе", "Признаки времени"); другие представляют собой циклы в собственном смысле слова (сюда относится большинство произведений Щедрина); наконец, третьи, в которых связь отдельных частей выражена наиболее тесно и многосторонне, являются своеобразными щедринскими романами ("История одного города", "Дневник провинциала в Петербурге", "Господа Головлевы", "Убежище Монрепо", "Современная идиллия", "Пошехонская старина")¹.

¹ (Там же, с. 353)

Для историй русского романа важна главным образом третья группа. Нетрудно заметить, что большинство произведений этой группы возникло из рассказов: "Господа Головлевы" зародились в недрах "Благонамеренных речей" в виде рассказов об Иудушке Головлеве; "Современная идиллия" была задумана как отдельный рассказ, "Пошехонская старина" тоже возникла из "Пошехонских рассказов". Щедрин как бы переплавлял рассказы в большие полотна сатирического звучания. Можно спорить о разновидностях жанра этих произведений и вообще о принадлежности некоторых из них к роману, но нельзя отрицать, что все они вобрали в себя элементы политические и публицистические.

Сам Щедрин подчеркивал отличие своих произведений от традиционных романов Тургенева, Гончарова, Толстого, Достоевского, он говорил, что у них "на первом плане стояли вопросы психологические", а в новом романе - "вопросы общественные". "Разрабатывать, по-прежнему, помещичьи любовные дела сделалось немыслимым, да и читатель стал уже не тот. Он требует, чтоб ему подали земского деятеля, нигилиста, мирового судью, а пожалуй, даже и губернатора"¹.

¹ (Щедрин Н. (М. Е. Салтыков). Полн. собр. соч., т. VIII. М. - Л., 1937, с. 464)

Щедрин отодвигает любовную и семейную тематику на второй план, называет любовные темы "скудной материей"¹ и заявляет, что современному роману "предстоит выйти из рамок семейственности"².

¹ (Там же, т. IX, с. 177)

² (Там же, т. X, с. 56)

"Господа Головлевы", как известно, были написаны "на принцип семейственности"¹. Но в этом романе явственно проступают элементы социально-политические: резко критикуется помещичий быт, четко прослеживается распад дворянского класса. Поэтому необходимо согласиться с А. С. Бушминым, который так определяет жанр "Господ Головлевых": "Это именно семейно-бытовой психологический роман по своему конкретному содержанию и в то же время социально-политический роман по своей идейной направленности"².

¹ (Там же, т. XIX, с. 186)

² (История русского романа в 2-х т., т. 2, с. 366)

Если "Господа Головлевы" в какой-то мере можно сблизить с традиционными романами Тургенева и Гончарова, то другие произведения Щедрина, появившиеся в пореформенную эпоху, кардинально отличаются от них. Щедрин создает роман-обозрение, роман-хронику, роман-памфлет, различные формы публицистического, сатирического романа ("Господа ташкентцы", "Дневник провинциала", "Современная идиллия" и др.).

Не менее ярко социально-политический характер русского романа обнаружился в пореформенном творчестве таких разных писателей, как Чернышевский и Достоевский ("Что делать?", "Пролог", "Бесы").

"Что делать?" и "Пролог" - два крупных социально-политических романа пореформенной эпохи, отразивших идейную жизнь русского общества середины XIX в. и давших сильный толчок демократической беллетристике 60 - 70-х годов. Возражая деятелям "чистого искусства", отстаивающим приоритет любовной тематики в романе, Чернышевский в обоих своих произведениях выдвинул на первый план социально-политические конфликты, сделал основным объектом художественного изображения столкновение между старой крепостнической Россией и новыми людьми - провозвестниками будущего. Это повлекло за собой резкую контрастность повествования: развенчание старого мира в романах "Что делать?" и "Пролог" ведется в сатирических тонах, утверждение новых идеалов романтизировано. Так, изображая в романе "Что делать?" "пошлых людей" - Марью Алексеевну Розальскую, ее мужа, Сторешниковых, Сержа, Жюли и других представителей России крепостнической, Чернышевский широко использует приемы фарса, шаржа, гиперболы, иронического комментирования, то есть в этом отношении как бы перекликается с Салтыковым-Щедриным.

В романе "Пролог" разоблачительная линия еще более усилена. Если одна из героинь "Что делать?" Марья Алексеевна Розальская не была злой по природе, но таковой ее сделала обстановка ("Ваши средства принадлежат вашей обстановке, а не вашей личности", - пишет Чернышевский), то либералы и крепостники в романе "Пролог" сами являются творцами обстановки. И либерал Рязанцев, и представитель высшей бюрократии Савелов, и граф Чаплин - это не жертвы обстоятельств, а столпы царской России, определяющие политику, ведущие борьбу с демократией. Поэтому их Чернышевский разоблачает без всяких смягчающих обстоятельств. Вскрывая истинный облик лавирующего между крестьянами и дворянами Рязанцева, в котором запечатлены черты либерала Кавелина, Чернышевский зло иронизирует над его "проницательностью", самонадеянностью и пустозвонством.

Развенчание Савелова идет в двух планах - семейно-бытовом и общественно-политическом. Крупный чиновник, принимавший активное участие в подготовке реформы (его прототипом был товарищ министра внутренних дел Н. А. Милютин), Савелов всячески стремится к государственной карьере и даже готов ради нее поступиться честью своей жены. Ему ничего не составляет одновременно молчалинствовать перед графом Чаплиным и заигрывать с русскими эмигрантами в Лондоне. Наконец, всю эту галерею высших сановников царской России венчает граф Чаплин, в облике которого нетрудно распознать "усмирителя" польского восстания 1863 г. Муравьева-вешателя. Чернышевский создает памфлетный портрет Чаплина - "разжиревшего мясника" с "коровьим бессмыслием" и "скотским выражением лица".

Однако главная сила романов "Что делать?" и "Пролог" заключается не столько в критике и обличении старого, сколько в пропаганде положительных идеалов революционной демократии, в утверждении идей социальной справедливости. В этом отношении Чернышевский пошел дальше зарубежных авторов социальных романов - Жорж Занд и Диккенса, которых он считал лучшими романистами века. Г. Е. Тамарченко в главе "Чернышевский и борьба за демократический роман" пишет: "Таким образом, главная слабость социального романа на Западе заключается, по мнению Чернышевского, в том, что идеи социальной справедливости выступают там как прекраснодушная мечта, не имеющая корней в самой действительности и поэтому не дающая стимула к действию, к практической борьбе за осуществление положительного идеала. Задача русского романа заключалась в том, чтобы показать, как эти идеалы из области сентиментальных мечтаний переходят постепенно в сферу реальной практической деятельности, доступной простым и обыкновенным людям, таким, как Вера Павловна и Лопухов"¹. И Чернышевский создает романы реалистические "не только в критике существующего строя, но и в изображении прогрессивных сил общественной жизни, способных бороться за преобразование действительности и несущих в своих характерах и отношениях реальные черты будущего"².

¹ (Там же, с. 20)

² (Там же)

Новые люди в романе Чернышевского "Что делать?" были наиболее типичными положительными героями эпохи 60-х годов. В строгом соответствии с исторической правдой Чернышевский в индивидуальных характерах запечатлел различные типы "новых людей": тип массового деятеля освободительного движения (Лопухов, Кирсанов, Вера Павловна) и тип профессионального революционера (Рахметов).

Эти герои в романе показаны во взаимоотношениях друг с другом; они поставлены в такие условия, в которых наиболее полно раскрываются все индивидуальные особенности их характеров, все способности ума, все тончайшие оттенки их чувств. В ярко выраженном индивидуальном более четко обнаруживаются те идеалы, к которым стремятся герои.

Лопухов, Кирсанов, Вера Павловна, Рахметов - это люди, для которых труд и наслаждение сливаются в одно общее понятие, личная польза (какой бы разной она им ни представлялась) совпадает с общей пользой, ум и чувство (какой бы степенью глубины они у каждого из них ни отличались) находятся в полной гармонии. Все положительные герои в романе Чернышевского руководствуются новым гуманистическим принципом: "Я чувствую радость и счастье" - значит - "мне хочется, чтобы все люди стали радостны и счастливы"¹.

¹ (Чернышевский Н. Г. Полн. собр. соч., т. XI. М, 1939, с. 57)

Одним из наиболее ярких героев в романе "Что делать?" является Рахметов. М. П. Николаев верно заметил, что "Чернышевский строго придерживается принципа социальной обусловленности типа. Для него важно в первую очередь выявить гражданское лицо человека, его позицию в общественной борьбе"¹. Ограниченный цензурными условиями, Чернышевский вынужден был воспользоваться различными иносказаниями, намеками, спором с "проницательным читателем" для того, чтобы рассказать о жизни, взглядах и убеждениях своего героя. Жизнь Рахметова - это жизнь профессионального революционера, какой она складывалась в 60-е годы. Соблюдая историческую точность, Чернышевский обращает внимание читателя на такую черту Рахметова, как его стремление сблизиться с народом, что было свойственно выдающимся революционерам 60-х годов. Именно близость к простому народу, закалка воли, воспитание выносливости и готовности к любым лишениям и страданиям - все это сделало Рахметова натурой цельной, выдающейся, импонирующей молодому поколению и вызвавшей большое число подражателей. Идеалы Рахметова, типичного революционера, Чернышевский в завуалированном виде сформулировал в заключительных главах романа: это, во-первых, уничтожение самодержавно-крепостнического строя и освобождение всех угнетенных; во-вторых, разрушение старой морали, раскрепощение женщины и создание здоровой семьи, построенной на взаимной любви и уважении; в-третьих, разумный коллективный труд на благо народа. Говоря о людях, подобных Рахметову, Чернышевский пишет: "Мало их, но ими расцветает жизнь всех; без них она заглохла бы, прокисла бы; мало их, но они дают всем людям дышать, без них люди задохнулись бы. Велика масса честных и добрых людей, а таких людей мало; но они в ней - теин в чаю, букет в благородном вине; от них ее сила и аромат; это цвет лучших людей, это двигатели двигателей, это соль соли земли"².

¹ (Николаев М. П. Творческий путь Н. Г. Чернышевского как художника слова. Автореф. докт. дис. М., 1961, с. 9)

² (Чернышевский Н. Г. Полн. собр. соч., т. XI, с. 210)

Идеи "Что делать?" и поиски новой формы социально-политического романа Чернышевский продолжал и в своем незаконченном произведении "Алферьев", являющемся связующим звеном между "Что делать?" и "Прологом". Политически остро, сатирически ярко изображает писатель произвол царских властей, словоблудие либералов. В романе наличествуют и острые публицистические сцены, и революционная романтика, и присущие автору аллегории, намеки, иносказания.

В "Прологе", как и в "Что делать?", сталкиваются два политических лагеря: либерально-крепостнический и революционно-демократический. Через весь роман Чернышевский проводит мысль о том, что реформа - это лишь пролог к широкому крестьянскому движению, что народ нужно готовить к революции, пробуждать его сознание. Писатель критикует французских республиканцев за то, что они не сумели взвесить и оценить движущие силы революции и предавались иллюзиям. Параллель между революционной ситуацией в России и французской революцией свидетельствовала о том, что Чернышевский рассматривал русское революционное движение как часть международной революционной борьбы, приближаясь в этом к Марксу и Энгельсу¹. Политический пафос романа не мог не сказаться на его структуре: на первый план выдвинулись острые политические диалоги, в которых выявляются противоположные точки зрения, раскрываются полярные характеры; по сравнению с "Что делать?" увеличилось количество контрастных (преимущественно сатирических) портретных характеристик, расширилась сфера употребления различных форм комического (ирония, фарс, памфлет).

¹ (Вспомним, что в январе 1860 г. Маркс писал Энгельсу: "По моему мнению, величайшие события в мире в настоящее время - это, с одной стороны, американское движение рабов, начавшееся со смерти Брауна, и, с другой, - движение рабов в России" (Маркс К- и Энгельс Ф. Соч., т. 30, с. 4))

Итак, Чернышевский, продолжив линию Герцена, внес серьезный вклад в развитие жанра политического романа. Герои его произведений - активные и целеустремленные революционеры, жаждущие преобразования действительности, - прочно вошли в русскую литературу XIX в.; на них воспиталось не одно поколение революционеров.

Романы Чернышевского "Что делать?" и "Пролог" оказали сильное влияние на многих других писателей и предопределили появление целой серии романов и повестей о "новых людях": "Степан Рулев" Н. Ф. Бажина, "Вместе" М. Л. Михайлова, "Перед рассветом" Н. А. Благовещенского, незавершенный роман "Брат и сестра" Н. Г. Помяловского, "Трудное время" В. А. Слепцова, "Николай Негорев, или Благополучный россиянин" И. А. Кущевского, "Старая и новая Россия" Д. К. Гирса, "Шаг за шагом" И. В. Федорова- Омулевского, "Большая медведица" Н. Д. Хвощинской, ряд романов Марко Вовчок ("Живая душа", "В глуши", "Записки причетника"), "Огонек" и "Соль земли" С. И. Смирновой, "Гнилые болота" и "Жизнь Щупова, его родных и знакомых" А. К. Шеллера-Михайлова, "Знамения времени" Д. Л. Мордовцева и др. Эти романы изучены и классифицированы по тематике, идейной направленности и художественному мастерству в работах современных исследователей Н. И. Пруцкова, Б. Ф. Егорова, Г. Когана, А. М. Шаныгина, Б. С. Морозова, В. Г. Базанова¹.

¹ (См.: Прудков Н. И. "Роман о "новых людях". - В кн.: История русского романа, в 2-х т., т. 2; Егоров Б. Ф. Роман 1860-х - начала 1870-х годов о "новых людях". Тарту, 1963; Коган Г. Судьба неоконченного романа М. Л. Михайлова о "новых людях". - "Вопросы литературы", 1962, № 1; Шаныгин А. М. Роман Н. А. Благовещенского "Перед рассветом". - "Учен. зап. Ленингр. ун-та", 1954, вып. 19, № 171; Морозов Б. С. Тип передового разночинца в повести Н. Ф. Бажина "Степан Рулев". - "Учен. зап. Туркменск. гос. ун-та, 1960, вып. XVII; Базанов В. Г. Из литературной полемики 60-х годов. Петрозаводск, 1941)

Обычно в центре романа о "новых людях" оказывался разночинец, демократ, просветитель, революционер. "Он занят общественной или научной деятельностью во имя счастья всех, он ищет единомышленников и опору в народе, создает новую среду"¹. Авторы романов о "новых людях" стремятся раскрыть внутренний мир своих героев, показать процесс их идейного формирования, в отличие, например, от Тургенева, который изобразил своего разночинца Базарова уже сформировавшимся. Но для того чтобы социальная биография "нового человека" была ясной, необходимо было описать ту общественную среду, из которой он вышел, которая воспитала его. Особенно явственно интерес к художественному исследованию среды и окружения героя проявился в незаконченном романе Н. Г. Помяловского "Брат и сестра", в романах Н. А. Благовещенского "Перед рассветом" и И. А. Кущевского "Николай Негорев, или Благополучный россиянин".

¹ (История русского романа, в 2-х т., т. 2, с. 68)

Исследуя историю формирования разночинца-демократа, Помяловский на первый план выдвигает социальные конфликты, которые были заметны еще в его дилогии "Мещанское счастье" и "Молотов", где различные стадии пробуждения самосознания плебея Молотова определяли те или иные повороты сюжета и накладывали отпечаток на ход любовной интриги. Еще ярче эта социальность раскрылась в романе "Брат и сестра", где этапы биографии Потесина связаны с переменами социального окружения и обусловлены последними.

Вслед за Помяловским историю разночинца рассказывает Н. А. Благовещенский в романе "Перед рассветом". Он проводит своего героя Николая Трепетова сквозь горнило различных испытаний (бурса, университет, идеи Белинского и Грановского, дискуссии о естественных науках, наконец, либеральное окружение Носковых), объясняя его взлеты и падения социальными причинами¹.

¹ (См. подробнее о Благовещенском в статье: Шаныгин А. М. Роман Н. А. Благовещенского "Перед рассветом". - "Учен, зап, Ленингр. гос. ун-та", 1954, вып. 19, с. 232 - 290)

Нетрудно, однако, заметить, что и Помяловский и Благовещенский не видят перспектив развития своих героев: Потесин опускается на самое дно жизни, а Трепетов спивается и умирает. Следует в связи с этим вспомнить, что скептицизм и разочарование в конечном счете свойственны и герою известного романа В. Слепцова "Трудное время" - Рязанову.

Подобные финалы объяснялись тем, что названные романы были написаны в период торжества реакции, когда надежды на близкую "перемену декораций" развеялись. В условиях реакции писатели не могли ясно представить результаты революционной борьбы своих героев, а потому и оптимизм их был основательно поколеблен.

Даже к 70-м годам, когда в России уже начался подъем общественного движения, скепсис и ирония к герою рахметовского склада не исчезли в творчестве некоторых писателей. Так, с явно сострадательным юмором изображает своего "нового человека" Оверина Кущевский И. А. в романе "Николай Негорев, или Благополучный россиянин". Оверин такой же ригорист, как и Рахметов, только с некоторой примесью донкихотства. Все его мечты и всю его деятельность (Оверин становится революционным агитатором и поднимает крестьян на борьбу с помещиками) автор осветил юмористически. Этим он разрушил симпатию читателя к герою, поколебал веру в перспективность Овериных.

Пессимистический взгляд Помяловского, Благовещенского, Слепцова, Кущевского на будущее своих героев, почти полная невозможность показать во всей остроте социальные конфликты эпохи приводили к тому, что роман 60 - 70-х годов о "новых людях" был лишен единого сюжетного стержня и как бы распадался на ряд отдельных очерков, эпизодов или рассказов, объединенных одним героем¹. Этому в значительной мере способствовала и весьма распространенная в демократических кругах 60-х годов очерковая манера письма (Н. Успенский, В. Слепцов), а также вышеописанная тенденция к циклизации очерков (Салтыков-Щедрин), ведущая к стиранию границ между жанрами. Примером раздробленности повествования на отдельные эпизоды и вставные биографии героев может служить роман Н. Ф. Бажина "Степан Рулев". Образ главного героя в этом романе "распался на отдельные черты и на отдельные поступки. Разрозненные намеки на дело, которому служит Рулев, не одушевлены определенностью целей его деятельности. Декларативность и иллюстративность сказываются в методе его изображения"².

¹ (См. об этом подробнее в работе: Егоров Б. Ф. Роман 1860-х - начала 1870-х годов о "новых людях". Тарту, 1963, с. 4)

² (История русского романа, в 2-х т., т. 2, с. 79)

Всю эту линию романов о "новых людях" венчает роман И. В. Федорова-Омулевского "Шаг за шагом", который, с одной стороны, как бы обобщает многие особенности перечисленных выше произведений, а с другой стороны, является предтечей романов о народниках 70-х годов (И. С. Тургенева, С. М. Степняка-Кравчянского, А. О. Осиповича-Новодворского, Н. Флеровского).

Главный герой романа Омулевского "Шаг за шагом" разночинец-демократ Светлов соединяет в себе черты будущего героя тургеневской "Нови" Соломина и Рахметова. Он повседневно, "шаг за шагом" ведет просветительскую работу с народом, чтобы пробудить его сознание и подготовить к будущей революционной деятельности.

Другие герои романа Омулевского (Ельников, Жилинская, Варгунин) начинают свой путь тоже с просветительской и лечебной деятельности в народе. Но на организацию бесплатных народных школ они смотрят не как на цель, а лишь как на средство, с помощью которого можно пробудить сознание народа. Цель же, как это видно из диалогов Светлова с Прозоровой и с Варгуниным, - революция¹. И в этом герой Омулевского сближается с героями "Что делать?", в частности с Рахметовым. Светлов энергичен, преисполнен оптимизма, он даже несколько романтизирован автором. Его близость к фабричным рабочим, умение ими руководить свидетельствуют о вере Омулевского в конечное торжество дела революционеров.

¹ (См.: Омулевский И. В. Шаг за шагом. Иркутск, 1953, с. 200)

Таким образом, хотя роман "Шаг за шагом" стоит в одном ряду с романами Помяловского, Благовещенского, Слепцова, Кущевского, он отличается от них оптимизмом, правильным осмыслением преемственности революционных традиций, видением перспективы.

Совершенно иное впечатление производят романы о "новых людях", созданные писателями либерального направления - А. К. Шеллером-Михайловым и Д. Л. Мордовцевым. Романы Шеллера-Михайлова "Гнилые болота, история без героя", "Жизнь Щупова, его родных и знакомых" и Мордовцева "Знамения времени" - типично эпигонские произведения. По форме это подражание романам Чернышевского, по содержанию - перепевы старых, избитых мотивов и сюжетов, заимствованных из традиционных романов 50-х годов.

Обычно основа сюжета в этих романах сводится к тому, что в усадьбу какого-нибудь помещика или в дом крупного чиновника приезжает в качестве учителя или гувернера, или врача представитель молодого поколения - разночинец. Познакомившись с семейством своего патрона, он обычно вступает в длинные и бесплодные споры с членами этой семьи, проповедует свои "новые" взгляды, либо завязывает интимные отношения с дочерью хозяев, которую начинает воспитывать и "развивать". Ответная любовь избранной женщины в названных романах является обычно наградой за нравственную честность и политическую устремленность героя. Однако никаких реальных подвигов герои не совершают. Они занимаются главным образом словопрениями и, подстраиваясь под "новых людей", произносят отвлеченные фразы о честности, справедливости, любви к ближнему, о необходимости слияния с простым народом (например, герой романа Шеллера-Михайлова "Жизнь Щупова" учитель словесности Носович, или жалкие подражатели Рахметова Стожаров и Карманов в романе Мордовцева "Знамения времени", призывающие интеллигенцию идти в народ).

В отличие от тургеневских героев слова, жизненно убедительных и вызывающих симпатию читателя, либеральные фразеры в романах Шеллера-Михайлова и Мордовцева совсем лишены обаяния. Они, как и их антагонисты, чрезвычайно прямолинейны. Создается впечатление, что при написании этих произведений автор пользовался лишь двумя красками - черной и белой: все представители старшего поколения жестоки и бессердечны, новые же люди - воплощение благородства и носители прописных добродетелей. Это отмечали даже либеральные историки литературы той поры. Например, К. Ф. Головин-Орловский писал о произведениях А. К. Шеллера-Михайлова: "В его романах очень много говорится о честных принципах, о верности идее, о служении народу. Но в чем заключаются эти принципы, эта идея, это служение, - мы так и не узнаем. Какой подвиг требуется от честного героя, - остается неизвестным, так как никакого подвига в сущности не совершается. Мы как будто все время имеем дело с алгебраическими знаками, которых г. Шеллер так-таки и не хочет заменить настоящими величинами"¹.

¹ (Головин-Орловский К. Ф. Русский роман и русское общество. Пг., 1914, с. 249)

Мы коснулись лишь наиболее характерных социально-политических романов, созданных под влиянием произведений Н. Г. Чернышевского. При всем различии их художественной фактуры, все они оказались вне магистральной линии развития русского романа. Ни один из них не достиг уровня "Что делать?" и не стал значительным литературным явлением. Объяснить это можно несколькими причинами. Во-первых, большинство романов о "новых людях" создавались после реформы, когда стало ясно, что революционная ситуация 1859 1861 гг. не перешла в революцию и многие демократические лидеры были арестованы, когда надежды на скорое оживление прогрессивной мысли померкли. Авторы названных романов были лишены оптимистической настроенности, столь характерной для пред- реформенной эпохи. Во-вторых, "новый человек" в самой действительности не находил себе сферы деятельности и вынужден был, как и до реформы, уходить в область чистой мысли, теории. Естественно, что писателям трудно было вообразить его практиком, да еще на широкой общественной арене. Самое большее, что представлялось для героя возможным, - это скромная деятельность культуртрегера, которая в 80-х годах приведет его к теории "малых дел". Наконец, в-третьих, почти все авторы романов о "новых людях" не обладали ни таким политическим темпераментом, как у Чернышевского, ни большим художественным талантом. В силу указанных причин сфера действия нового героя в большинстве романов была чрезвычайно узкой, круг коллизий и конфликтов, избираемых авторами, оказывался очень ограниченным. Писатели вынуждены были, затрагивая социально-политическую тематику, либо изображать трагических борцов-одиночек, приходящих в финалах романов к пессимизму, либо переводить конфликты из социального в нравственно- этический план. Последнее, например, получилось у А. Ф. Писемского в его романах "В водовороте", "Мещане" и "Масоны".