Великая клятва

Но не только радость суждено было пережить Тургеневу на столь нежно любимой им Родине. Его детство и юность проходили в мрачную эпоху царствования Николая I, когда в России еще существовало крепостное право.

Иван Сергеевич родился в 1818 году.

Он рос в помещичьей среде, где все, что он видел вокруг и более всего побои и истязания крестьян, - возбуждало в нем "чувства смущения, негодования - отвращения, наконец" (XIV, 9).

"Юность моя, писал он позднее, - прошла вдали от так называемой общественной или городской жизни: свою раннюю ненависть к рабству и крепостничеству я приобрел, наблюдая окружающую меня среду, очень безобразную" (П., XI, 365).

До конца жизни не забыл Тургенев тех "уроков", которые преподала ему - еще мальчику - его мать Варвара Петровна, властная и жестокая крепостница.

Один из таких "уроков" он позднее описал в повести "Лунин и Бабурин", в которой было "много автобиографического" (П., XI, 52).

Из нее мы узнаем, что Тургеневу навсегда запомнились слова, сказанные ему на прощанье бывшим конторщиком Варвары Петровны, который был выгнан ею лишь за то, что осмелился вступиться за безвинно попавшего в немилость и жестоко преследуемого крепостного: "Урок вам молодой господин; помните нынешнее происшествие и, когда вырастете, постарайтесь прекратить таковые несправедливости. Сердце у вас доброе, характер пока еще не испорченный... Смотрите, берегитесь: этак ведь нельзя!" Никогда не забывал Тургенев и свой ответ, свое обещание, которое он тогда едва слышно пролепетал сквозь душившие его слезы: "...буду... буду помнить <...> обещаюсь... сделаю... непременно... непременно..." (XI, 175 - 176).

Еще мальчиком, возненавидев крепостное право, Тургенев никогда не оставался равнодушным зрителем чужого горя. Уже в юные годы выражал он свой протест против совершавшихся вокруг него несправедливостей и злодеяний.

А однажды, когда ему еще шел только шестнадцатый год, он решился на неслыханно дерзкий по тем временам поступок. Смело вступившись за крепостную девушку, бесстрашный юноша оказал сопротивление - да еще вооруженное - представителям власти.

Это случилось зимой 1834 годе Тургенев, студент Петербургского университета, приехал на рождественские каникулы в родовое имение своей матери Спасское-Лутовиново. Однако радость встречи с родными была сразу же омрачена. Юноша узнал, что мать продала соседней помещице, которую крестьяне за жестокость прозвали Медведицей, "крепостную девку Лушку", ту самую Лушу - его сверстницу, которая была неизменной участницей почти всех его детских игр.

Еще мальчиком Тургенев научил Лушу читать и писать. Они вместе, тайком, брали книги из семейной библиотеки Тургеневых, которая находилась на детской половине огромного барского дома, и также вместе, таясь от чужих взглядов, читали их в укромном уголке. Как и Тургенев, Луша перечитала почти все книги из этой библиотеки. "Подпольное образование" развило природный ум девочки...

Шли годы, и Луше все труднее и труднее становилось мириться с тем, что она видела вокруг, с тем, что "человек владел человеком". Чем могла, она помогала крестьянам: писала письма под диктовку солдатских жен, составляла для них прошения. Крестьяне любили Лушу. Всегда с большим интересом слушали ее смелые речи, в тяжелые минуты советовались с нею. А пришло время - стала Луша и их заступницей. Не раз решалась она брать под свою защиту даже тех, кто попадал в немилость к самой грозной барыне.

Так, однажды Луша вступилась за дворового, избитого по личному приказу Варвары Петровны. В наказание за это смелой девушке обрезали косу и отправили ее на скотный двор пасти гусей.

Но Луша не смирилась - она, как могла, продолжала защищать всех притесняемых. Тогда Варвара Петровна, хотя она и дорожила Лушей, своей лучшей кружевницей, решила избавиться от "смутьянки" и продала ее.

К счастью, однако, когда Тургенев приехал в имение, Луша еще находилась в Спасском. Заявив матери, что не допустит расправы над девушкой, он спрятал ее в крестьянской избе, охрану которой взял на себя.

Дело принимало крутой оборот.

Медведица, не получив в срок "купленной девки", отправила губернским властям жалобу, в конце которой уведомляла их о том, что "молодой помещик и его девка-метреска бунтуют крестьян". В те времена это было весьма серьезным обвинением.

К месту "бунта" выехал капитан-исправник и вместе с дюжиной вооруженных дубинами понятых направился к избе, в которой Тургенев прятал Лушу, чтобы силой забрать ее и отправить к новой хозяйке.

Когда капитан-исправник и его "войско" стали приближаться к избе, на крыльце ее появился с ружьем в руках широкоплечий могучего сложения юноша.

Это был Тургенев. Вскинув ружье и прицелившись в капитан-исправника, он грозным окриком приказал ему остановиться. Капитан-исправник и понятые, не ожидавшие ничего подобного, замерли на месте. Еще мгновение - и все "войско" разбежалось. Отступил и его "предводитель".

Узнав о поступке сына и испугавшись возможных последствий, Варвара Петровна сочла за благо отказаться от своего решения и, уплатив Медведице неустойку, оставила Лушу в Спасском.

Однако для Тургенева этим дело тогда не кончилось. Исправник, уязвленный и разгневанный, возбудил уголовное дело "О буйстве помещика Мценского уезда Ивана Тургенева".

Шли годы, а "дело" все росло и пухло. Запросы, справки, уведомления аккуратно подшивались в него вплоть до 1861 года. Только после освобождения крестьян от крепостной зависимости оно было прекращено¹.

¹ (См.: А. Дунин. Дело о буйстве И. С. Тургенева. - "Исторический вестник", 1912, № 2, с. 629 - 631)

Вскоре после истории с Лушей ненависть Тургенева к крепостному праву, решимость бороться с ним "до конца" вылились в его знаменитую "аннибаловскую клятву".

Вот как он сам рассказывал об этом:

"Я не мог дышать одним воздухом, оставаться рядом с тем, что я возненавидел <...> В моих глазах враг этот имел определенный образ, носил известное имя: враг этот был - крепостное право. Под этим именем я собрал и сосредоточил всё, против чего я решился бороться до конца, с чем я поклялся никогда не примиряться... Это была моя аннибаловская клятва; и не я один дал ее себе тогда." (XIV, 9).

Да, не один юный Тургенев дал в те суровые годы такую клятву.

Дал ее А. И. Герцен, Н. П. Огарев и многие другие лучшие представители вступавшего тогда в жизнь молодого поколения.

Их детство, отрочество и юность пришлись на первое десятилетие после разгрома восстания декабристов.

Эти годы, по словам Герцена, "были страшны не только от открытого гонения всякой мысли, но от полнейшей пустоты, обличившейся в обществе; оно пало, оно было сбито с толку и запугано. Лучшие люди разглядывали, что прежние пути развития вряд возможны ли, новых не знали"¹.

¹ (А. И. Герцен. Собр. соч. в 30-ти т., т. IX, М., Изд-во АН СССР, 1956, с. 288)

Мальчиком четырнадцати лет Герцен поклялся "отомстить за казненных и обрекал себя на борьбу с этим троном, с этим алтарем, с этими пушками"¹.

¹ (А. И. Герцен. Собр. соч. в 9-ти т., т. 7. М., Гослитиздат, 1955 - 1958, с. 52. В дальнейшем все ссылки на произведения и письма Герцена по этому изданию даются сокращенно в самом тексте. (Первой цифрой обозначен том, второй - страница.))

А прошло еще немного времени, и он вместе с Огаревым присягнул на Воробьевых горах "в виду всей Москвы, пожертвовать нашей жизнью на избранную нами борьбу" (4, 80).

"Все мы, - писал Герцен о себе и своих друзьях, - были слишком юны, чтобы принять участие в 14 декабря. Разбуженные этим великим днем, мы увидели лишь казни и изгнания. Вынужденные молчать, сдерживая слезы, мы научились, замыкаясь в себе, вынашивать свои мысли - и какие мысли! Это уже не были идеи просвещенного либерализма, идеи прогресса, - то были сомнения, отрицания, мысли, полные ярости" (3, 472).

Так на арену вышли молодые борцы.