Переворот души

8 сентября 1840 года¹ Тургенев писал своим друзьям М. А. Бакунину и А. П. Ефремову: "Как для меня значителен 40-й год! Как много я пережил в 9 месяцев!" (П., I, 194).

¹ (Здесь и в дальнейшем даты даются по новому стилю)

Но что же случилось за этот короткий срок?

В Риме, где Тургенев провел перед возвращением в Берлин несколько месяцев, он вновь встретился со своим, теперь уже более близким знакомым - Николаем Станкевичем. Именно этой встрече он и был обязан тем большим переменам, которые произошли тогда в его взглядах и настроении. Здесь Станкевич стал его другом.

Каждый день, разъезжая по окрестностям Вечного города и осматривая памятники древности, они много разговаривали, делились своими мыслями. Целый новый мир, "мир художества" (П., I, 188), хлынул тогда в душу Тургенева.

Вечера друзья также проводили вместе - в доме жившего в Риме русского семейства Ховриных, где возник кружок, небольшой своеобразный литературный салон.

Огромное неотразимое впечатление произвела на Тургенева личность Станкевича. Дружба с ним перевернула всю его жизнь. Как признавался сам Тургенев, она положила начало новому развитию его души.

Отныне ему стали близки просветительские идеалы и культ "деятельной жизни", составлявшие основу этики Станкевича, который готовился тогда "посвятить себя труду, необходимому для России" (П., I, 191). Станкевич считал своим высшим долгом служение человечеству. Он был убежден, что человеческая мысль станет орудием исцеления мира, что разум поможет людям найти выход из трагических противоречий жизни. Велика была его вера в преобразующую силу просвещения, в могущество искусства.

Разумеется, то обстоятельство, что Станкевич не придавал должного значения социально-политическим проблемам, не позволило ему познать самому и указать другим, в том числе Тургеневу, более конкретный и верный путь переустройства жизни.

Но для молодого Тургенева было важно, что Станкевич заставил его поверить в то, что "свет победит тьму", вселил в его сердце "зародыши великих стремлений" (П., I, 193), жажду деятельности.

Вскоре, извещая Бакунина и Ефремова о страшном ударе, постигшем всех их, - о скоропостижной смерти Станкевича, - Тургенев писал: "Как я жадно внимал ему, я, предназначенный быть последним его товарищем, которого он посвящал в служение Истине своим примером, Поэзией своей жизни, своих речей!<...> он обогатил меня тишиной, уделом полноты - меня, еще недостойного <...> теперь враги мои удалились из моей груди - и я с радостью, признав себя целым человеком, готов был с ними вступить в бой. Станкевич! Тебе я обязан моим возрождением: ты протянул мне руку - и указал мне цель..." (П., I, 194 - 195).

Тургенев первым призвал своих друзей: "Сойдемтесь - дадим друг другу руки, станем теснее..." Он спрашивал их: "Кто, достойный, примет от умершего завещание его великих мыслей и не даст погибнуть его влиянию, будет идти по его дороге, в его духе, с его силой?" (П., I, 193). И уже не сомневался, что и он будет среди тех, кто примет от Станкевича эстафету. И он принял ее.

Теперь Тургенев делал все, чтобы стать достойным ушедшего друга, выполнить завещанное им.

Очень важно, что именно в это время, как стало известно из недавно опубликованного его письма, он признавался Ефремову, что отныне его, тургеневский, добрый гений - "заклятый республиканец, носит красную шапку и кричит: "A bas les arislocrates!" ("Долой аристократов!") (П., XIII₂, 191).

В тот же период (по некоторым данным несколько позднее - в 1845 году) большое влияние на формирование мировоззрения молодого Тургенева оказал и его дальний родственник - декабрист Николай Иванович Тургенев. Он помог своему молодому другу преодолеть еще одну ступень на пути, ведущем в "лагерь сторонников русской свободы"¹.

¹ (См.: С. М. Степняк-Кравчинский. Тургенев. - "Литературное наследство", т. 76. М., "Наука", 1967, с. 263)

Член тайного общества декабристов, Н. И. Тургенев в дни декабрьских событий случайно оказался за границей и только благодаря этому избежал расправы Николая I.

Заочно приговоренный к смертной казни, он вынужден был навсегда остаться за пределами горячо любимой им Родины. Это был один из замечательнейших людей своего времени. Еще в 1820 году он подал царю записку, в которой доказывал необходимость уничтожения крепостного права.

Во время своих поездок за границу Иван Сергеевич навещал Н. И. Тургенева и глубоко к нему привязался.

Эти посещения он был вынужден хранить в тайне: они были сопряжены с большой опасностью, так как за домом знаменитого эмигранта бдительно следили полицейские шпионы Николая I.

В старости, рассказывая о своих посещениях Н. И. Тургенева участнику революционного движения М. П. Драгоманову, Иван Сергеевич вспоминал о пережитых им "муках страха".

А вот как революционер-семидесятник С. М. Степняк-Кравчинский, который слышал рассказ об этом от Драгоманова, комментирует его в своем незавершенном исследовании жизни и творчества Ивана Сергеевича Тургенева: "Ореол мученика за великое дело, так сильно импонирующий молодежи, могучий ум, поразительная целеустремленность и сила характера (всегда производившая особое впечатление на Тургенева), - все это вместе взятое оказало сильнейшее воздействие на двадцатилетнего юношу. Он сделался восторженным поклонником своего дяди, который преподал ему первые уроки политического мышления, передал ему сквозь всю жизнь пронесенную ненависть к крепостничеству, свои свободолюбивые идеалы"¹.

¹ (Там же)

В начале сороковых годов наметился перелом и в творчестве Тургенева.

В его стихотворениях уже нет того уныния, которое было столь характерно для времени крушения освободительных идеалов декабристского движения. Мотивы сомнений, разочарования, тоски и душевной усталости сменяются верой в будущее, оптимистическим отношением к жизни.

Однако многие поэтические строки Тургенева этой поры еще окрашены романтической неопределенностью, его литературные образы часто абстрактны.

И если бы не письма Тургенева к друзьям, мы, очевидно, никогда бы так и не узнали, какое реальное содержание стояло за этими абстрактными образами, не узнали бы, что и вера и надежды его были уже тогда вполне конкретны и связаны с раздумьями о судьбе России, о будущем ее народа.

Находясь в Риме и наблюдая жизнь итальянского народа, юный Тургенев не переставал думать о своей Родине. Так, 30 мая 1840 года он писал Грановскому: "...смущало меня в Риме положение народа, притворная святость, систематическое порабощение, отсутствие истинной жизни... все движения, колебающие Северную и Среднюю Европу, не переходят Апенинов. Нет! русский народ имеет неисчислимо более надежд и силы..." (П., I, 189).

Закончив путешествие и вернувшись в Берлин, Тургенев вновь "предался науке" (П., I, 195). Он изучал историю, древние языки, но особенно по-прежнему увлекался немецкой философией и более всего Гегелем.

В гегелевской философии Тургенева и его товарищей привлекало ее притязание на открытие абсолютной истины.

Подобно Станкевичу и другим передовым людям того времени, Тургенев надеялся с помощью идеалистической философии найти ключ к тайнам мироздания и прийти к познанию истины, найти ответ на главный вопрос - как жить дальше?

Но тогда же Тургенев впервые познакомился и с материалистической философией Фейербаха, которая сразу его чрезвычайно увлекла. Прочитав известную работу Фейербаха "Философия и христианство", Тургенев писал: "О славный человек, ей-богу, этот Ф<ейербах>!" (П., I, 190).

Жил Тургенев в Берлине вместе с Михаилом Бакуниным.

В то время Бакунин был далек пока и от анархизма и от всего того, что впоследствии сделало его фигуру столь одиозной. И хотя знакомство с ним не переросло в дружбу, оно не прошло для Тургенева бесследно. Энтузиазм Бакунина - искателя истины, его пламенные речи произвели на Тургенева огромное впечатление и оказали влияние на его литературную деятельность.

Все пережитое в Берлине отразилось в романе "Рудин". И если образ Станкевича, по признанию Тургенева, носился перед ним, когда он изображал одного из героев этого романа - Покорского, то Бакунин вспоминался ему, когда он изображал самого Рудина.

Все более и более меняется мироощущение Тургенева. В письмах к друзьям он теперь откровенно высмеивает то пессимистически-сентиментальное настроение, которое еще так недавно было характерно для его поэзии.

А в самой поэзии его все более привлекает сатирическое направление. Именно в этот период Тургенев, как он сам признавался, под влиянием непреодолимой потребности "остриться и тешиться" (П., I, 197) создает сатирическую пародийную сценку "Нечто, или Чемодан".

Следует подчеркнуть, что уже в этом небольшом произведении (действие в нем происходит у ворот рая) Тургенев использует иронию и пародию для борьбы с лирической восторженностью. Обнажая в нем материальную сущность вещей и отношений, он разоблачает таким образом религиозную фантастику.

В тех же письмах он утверждает, что сатирическая драма всегда становится потребностью, которую "беспощадно обнаруживает человеческое сердце", только что пережившее "прекрасные восторги" и "священные ужасы" (П., I, 197).

Привлекает Тургенева теперь и то "злобное, желчное веселие", которое, по его убеждению, неизменно должно сопровождать всякое представление сатирической драмы на сцене.

Так, уже в начале сороковых годов Тургенев стремился отмежеваться от романтизма и приблизиться к реалистическим принципам в искусстве.

Эти принципы все больше привлекают его внимание и в произведениях других писателей. Он все сильнее увлекается творчеством Пушкина, Лермонтова и Гоголя.

Именно в ту пору Пушкин становится для него "чем-то вроде полубога" (XIV, 12).

И он, подобно юному поэту, теперь весь во власти желания отчизне посвятить "души прекрасные порывы".