Дружба с Белинским

Однако и в своих надеждах способствовать преобразованию России, находясь на государственной службе, Тургенев также вскоре разочаровался - уже в начале 1845 года он вышел в отставку.

Зато все сильнее и сильнее в это время становится его увлечение литературной деятельностью.

В большой степени этому способствовало знакомство с Белинским, который был, но определению Тургенева, "центральной натурой" эпохи, "одним из руководителей общественного сознания своего времени" (XIV, 30 и 207).

Дружба с великим критиком стала в жизни молодого писателя событием огромной важности и окончательно решила его судьбу - он теперь всецело отдался литературе.

В "Литературных и житейских воспоминаниях" Тургенев рассказал о том, как началось их знакомство и как очень скоро оно переросло в дружбу. Из них мы узнаем, что, когда весной 1843 года была издана отдельной книгой поэма Тургенева "Параша", молодой писатель в день своего отъезда из Петербурга в Спасское, зашел к Белинскому, с которым недавно познакомился, и, "не назвавшись, оставил его человеку один экземпляр".

В деревне Тургенев получил майскую книжку "Отечественных записок" и в ней прочитал большую статью Белинского об этой поэме. "Он так благосклонно отозвался обо мне, - вспоминал Тургенев, - так горячо хвалил меня, что, помнится, я почувствовал больше смущения, чем радости" (XIV, 24).

Возвратившись в Петербург, Тургенев отправился к Белинскому, и тут началась их дружба.

В конце 1843 года Белинский женился и лето 1844 года проводил с семьей на даче в Лесном. Тургенев поселился вблизи Белинского, в первом Парголове, и до самой осени почти каждый день посещал его.

"Я, - писал Тургенев, - полюбил его искренно и глубоко; он благоволил ко мне" (XIV, 24).

Лето стояло чудесное. Тургенев и Белинский много гуляли по сосновым рощицам, окружавшим Лесной институт.

Белинский о многом расспрашивал своего молодого друга, слушал, возражал, развивал свои мысли - "и всё это он делал, - как утверждает Тургенев, - с какой-то алчной жадностью, с каким-то стремительным домогательством истины", а его страстная натура "высказывалась в каждом слове, в каждом движении, в самом его молчании; ум его постоянно и неутомимо работал..." (XIV, 208 и 209).

Искренность Белинского действовала на Тургенева, огонь его сообщался и ему...

Когда пришла зима, Тургенев стал частым гостем и в небольшой петербургской квартире Белинского.

"Я часто ходил к нему после обеда отводить душу<...> - вспоминал Тургенев, - тяжелые тогда стояли времена<...> утром тебе, быть может, возвратили твою корректуру, всю исполосованную, обезображенную красными чернилами, словно окровавленную<...> Бросишь вокруг себя мысленный взор: взяточничество процветает, крепостное право стоит, как скала, казарма на первом плане, суда нет, носятся слухи о закрытии университетов <...> какая-то темная туча постоянно висит над всем так называемым ученым, литературным ведомством, а тут еще шипят и расползаются доносы<...> Ну, вот и придешь на квартиру Белинского, придет другой, третий приятель, затеется разговор и легче станет; предметы разговоров были большей частью нецензурного<...> свойства <...> Общий колорит наших бесед был философско-литературный, критическо-эстетический и, пожалуй, социальный, редко исторический" (XIV, 49 - 50).

Тургенев очень быстро был покорен обаянием личности Белинского. Он говорил о нем: "Белинский был, что у нас редко, действительно страстный и действительно искренний человек, способный к увлечению беззаветному, но исключительно преданный правде, раздражительный, но не самолюбивый, умевший любить и ненавидеть бескорыстно" (XIV, 27).

Но более всего дорого было Тургеневу то, что Белинский "всем существом своим стоял близко к сердцевине своего народа, воплощал его вполне..." (XIV, 30). Ему было дорого и то, что Белинский верил в великое будущее России и ее народа.

Высоко ценил Тургенев и такое замечательное качество Белинского, как "понимание того, что именно стоит на очереди, что требует немедленного разрешения, в чем сказывается "злоба дня" (XIV, 34).

Со своей стороны Белинский, сразу разглядевший в Тургеневе сына своего времени, который, по его словам, носил "в груди своей все скорби и вопросы его" (VII, 78), ближе сойдясь с ним, также очень высоко оценил его замечательные человеческие качества.

Так, 3 апреля 1843 года в письме к В. П. Боткину Белинский писал о своем молодом друге: "Тургенев очень хороший человек, и я легко сближаюсь с ним. В нем есть злость и желчь, и юмор, он глубоко понимает Москву и так воспроизводит ее, что я пьянею от удовольствия<...>

Это человек необыкновенно умный<...> Беседа и споры с ним отводили мне душу<...> отрадно встретить человека, самобытное и характерное мнение которого, сшибаясь с твоим, извлекает искры<...> Вообще Русь он понимает. Во всех его суждениях виден характер и действительность. Он враг всего неопределенного..." (XII, 151 и 154).

Но Белинский не только высоко ценил ум, "голову Тургенева", он искренне, со всем пылом, свойственным его страстной душе, полюбил юного Тургенева. Он писал ему: "...все любят Вас, я больше всех" (XII, 233 и 336).

Очень быстро привязавшись к Ивану Сергеевичу, в дни, когда тот уезжал, Белинский жаловался, что чувствует себя совсем осиротевшим. "Когда Вы сбирались в путь, - писал он ему однажды, - я знал вперед, чего лишаюсь в Вас, но когда Вы уехали, я увидел, что потерял в Вас больше, нежели сколько думал, и что Ваши набеги на мою квартиру за час перед обедом или часа на два после обеда, в ожидании начала театра, были одно, что давало мне жизнь" (XII, 333 - 334).

Продолжали встречаться друзья и в течение следующих трех зим и особенно часто перед январем 1847 года, накануне отъезда Тургенева за границу. А когда летом того же года Белинский приехал в небольшой силезский городок Зальцбрунн лечиться, им было суждено прожить несколько недель вместе, в одной квартире.

С первого дня знакомства влияние Белинского-мыслителя, Белинского - борца и отрицателя на формирование мировоззрения молодого Тургенева было чрезвычайно велико.

Под непосредственным личным воздействием великого критика, его страстной проповеди самых передовых для России того времени идей укрепились антикрепостнические, атеистические и во многом уже материалистические воззрения молодого писателя.

Пройдет еще немного времени, и не идеалист Гегель, а материалист Фейербах будет для Тургенева одним из первых авторитетов. А знаменитое письмо Белинского к Гоголю, в котором великий критик наиболее полно сформулировал все первоочередные задачи современности, станет для Тургенева "всей его религией"¹. Не разделяя надежд Белинского на революцию, он был, однако, полностью солидарен с ним в оценке современного положения России и стоящих перед нею первоочередных задач.

¹ (См.: Дневник В. С. Аксаковой. Спб., 1913, с. 42)

Это письмо было написано Белинским в 1847 году в Зальцбрунне как ответ на реакционную книгу Гоголя "Выбранные места из переписки с друзьями".

Раскрывая в нем реакционную сущность этой книги, Белинский разоблачил прославляемых Гоголем владык и правителей России как огромную корпорацию "разных служебных воров и грабителей" (X, 213), а православную русскую церковь как "опору кнута и угодницу деспотизма" (X, 214).

Здесь же, сформулировав "самые живые, современные национальные вопросы в России" (X, 213), Белинский требовал уничтожения крепостного права, отмены телесного наказания и введения, по возможности, строгого выполнения хотя тех законов, которые уже были.

Великий критик утверждал: "Россия видит свое спасение не в мистицизме, не в аскетизме, не в пиэтизме, а в успехах цивилизации, просвещения, гуманности. Ей нужны не проповеди<...> не молитвы<...> а пробуждение в народе чувства человеческого достоинства, столько веков потерянного в грязи и навозе, права и законы, сообразные не с учением церкви, а с здравым смыслом и справедливостью..." (X, 213).

Огромный резонанс имело это письмо Белинского, преобретшее вскоре значение завещания великого критика его современникам. По словам В. И. Ленина, письмо это, "подводившее итог литературной деятельности Белинского, было одним из лучших произведений бесцензурной демократической печати, сохранивших громадное, живое значение и по сию пору"¹.

¹ (В. И. Ленин. Полн. собр. соч., т. 25, с. 94)

Очень важно и то, что Белинский помог Тургеневу понять, что русская публика "видит в русских писателях своих единственных вождей, защитников и спасителей..." (X, 217) и что литература в современной им России осталась единственной трибуной, с высоты которой, по выражению Герцена, народ, не имеющий политической свободы, мог заставить "услышать крик своего возмущения и своей совести" (3, 443).

И Тургенев взошел на эту трибуну. Это было естественным завершением поиска своего пути, который он начал еще юношей.

Общая цель - борьба против крепостного права, а также горячая любовь к русскому народу, желание видеть его освобожденным, а свою Родину процветающей объединили в сороковые, по определению Герцена, удивительные годы "наружного рабства и внутреннего освобождения" (7, 273), вокруг Белинского большую группу писателей.

Друзья Белинского стали друзьями Тургенева. Он сближается с Герценом, Некрасовым, Гончаровым, Григоровичем и другими писателями так называемой "натуральной школы" - нового критического направления в литературе" во главе которого встал Белинский.

Так Тургенев оказался в центре умственного движения своей эпохи.

Белинский, видевший в правдивом изображении жизни начало переустройства общества, призывал своих друзей создавать произведения, правда которых пробуждала бы у читателей сознание необходимости изменения в России уродливых общественных условий.

Утверждая, что "человек, живущий в обществе, зависит от него и в образе мыслей и в образе своего действования", Белинский требовал от писателей, чтобы они раскрывали зависимость судеб людей от окружающей их социальной среды, от воспитания, он призывал их, изображая человека, "вникать в причины, отчего он таков или не таков".

Очень важным считал Белинский также изображать "не частные достоинства или недостатки, свойственные тому или другому лицу, отдельно взятому, но явления общие" (VIII, 82). "Социальность, социальность - или смерть! Вот девиз мой<...> Отрицание - мой бог", - не переставал повторять Белинский (XII, 69 - 70).

Так в статьях великого критика, в его письмах к друзьям и писателям, в его беседах с ними развертывала, говоря словами революционера П. Л. Лаврова, "свое знамя и провозглашала свою традицию" "литературная революция, предшественница политической и социальной"¹.

¹ (П. Л. Лавров. И. С. Тургенев и развитие русского общества - "Литературное наследство", т. 76, 1967, с. 220)

Насколько близко уже в 1844 году Тургенев подошел к наиболее прогрессивным идеям своей эпохи, можно судить по написанной им тогда поэме "Разговор", в которой Белинский увидел исповедь человека своего поколения.

В центре поэмы стоял вопрос о судьбе этого поколения России. Чуждый людям и не находящий места в жизни герой отвергается здесь Тургеневым как изменник общественным идеалам, во имя осуществления которых и стремились передовые люди сороковых годов к активной деятельности.

Интересна в этом смысле и рецензия Тургенева на перевод "Фауста" Гёте, сделанный неким М. Вронченко. В ней Тургенев теоретически обосновал необходимость борьбы с романтизмом как с литературным течением, основанным на индивидуализме, на "апофеозе личности" (I, 220).

Борьба с "эгоистической рефлексией" романтического героя рассматривается Тургеневым как дело огромной важности. Он утверждает, что в момент, когда социальные вопросы тревожат людей более всего, отвлеченный романтизм потерял свое значение, а его герой, который "по милости собственной робкой и эгоистической рефлексии" не выходит "из тесного кружка своего милого я" (I, 230), который "становится центром окружающего мира" и не существует для общества, не может быть героем современности (I, 220).

Ниспровергая романтизм, Тургенев исходит из того, что "краеугольный камень человека не есть он сам, как неделимая единица, но человечество, общество" (I, 235). И, вслед за Белинским, он здесь направляет свой удар против тех "людей, которых глубоко смущает какое-нибудь маленькое противоречие в их собственной жизни и которые с философическим равнодушием пройдут мимо целого семейства ремесленников, умирающих с голода" (I, 229 - 230).

Теперь Тургенева интересуют люди с "ясным и простым взглядом на жизнь" (V, 35), каждый, кто, в случае необходимости, мог бы решиться на активную деятельность, на борьбу.

И если в статье о "Фаусте", критикуя пустое теоретизирование, неопределенные порывы людей, которые собираются низвергнуть горы, а пока не хотят или не могут пошевельнуть соломинку, он утверждал: "...только тот <...> заслуживает название человека, кто сумеет выйти из этого волшебного круга и пойти далее вперед, к своей цели" (I, 221), то в творчестве своем он уже стремится изобразить такого человека.

И делает он это в том же 1844 году в своем первом прозаическом произведении - в повести "Андрей Колосов", а затем в 1845 году в поэме "Андрей".

С большой симпатией Тургенев изображает героев обоих произведений, героев, которые являются полной противоположностью романтическим героям. В повести "Андрей Колосов" утверждается простота человеческих отношений, простота во что бы то ни стало.

Сейчас она для автора дороже всего, и ради нее он может многим поступиться, многое простить своим героям. Ведь, утверждая ее, он отвергает рефлексию, ходульность и всю другую фальшь, которой прикрывались так называемые возвышенные, но в основе своей неестественные ложные отношения между людьми, исповедующими романтизм.

Как видно из той же статьи о "Фаусте", Тургенев уже тогда придавал огромное значение "духу отрицания и критики", ибо, как он здесь утверждал, именно через разрушение общество стремится к "собственному возрождению"

И естественно, что отныне Тургенев-художник признает в искусстве главными принципы критического реализма. Позднее, имея в виду именно этот период истории русской литературы, он писал: "Время чистой поэзии прошло так же, как и время ложновеличавой фразы", а "наступило время критики, полемики, сатиры" (XIV, 40).

Тогда же сам Тургенев становится одним из активнейших деятелей нового литературного направления.

Так прогрессивная позиция, занятая Тургеневым по отношению к вопросам социальным, положительно сказалась и на его эстетических воззрениях и на его творчестве.

При этом Тургенев хорошо понимал, сколь велики были стоявшие перед ним задачи. Он знал, что нельзя рассчитывать на легкую победу нового направления, на то, что сторонники реакционного правительственного курса в искусстве без боя уступят дорогу новому, прогрессивному.

Поэтому Тургенев не только активно трудился над созданием произведений, отвечавших требованиям Белинского, но и стал одним из главных помощников великого критика, яростно полемизируя с реакционным искусством и защищая прогрессивное.

В это "трескучее по внешности" время (XIV, 16) Тургенев, кроме статьи о "Фаусте", написал еще несколько критических статей и рецензий. И в каждой из них ясно чувствуется влияние эстетических и философских взглядов Белинского.

Вслед за великим критиком, Тургенев отвергает псевдопатриотическое искусство как вредное, не соответствующее потребностям современной жизни и интересам народа. Он разоблачает в этих статьях псевдонародную сущность творчества писателей так называемой "риторической школы", тех, кто в своих произведениях пропагандировал реакционную идеологию официальной народности и воздавал хвалу самодержавию, церкви и крепостничеству. Это с его легкой руки "риторическая школа" получила очень меткое и окончательно развенчавшее ее название "ложновеличавой" (XIV, 38).

Тургенев-критик выступает и против теории "чистого искусства", эпигонского романтизма, против "бесполезной деятельности подражания" (I, 258).

И в то же время Тургенев, как и Белинский, не только критикует и отрицает. Он выдвигает и положительную программу.

В своих статьях и рецензиях молодой писатель защищает литературу и драматургию, насыщенные передовыми общественными идеями те произведения, в которых создателям их удалось приблизиться к пониманию народных стремлений.

Правда жизни, любовь к Родине и к своему народу - горячий патриотизм - вот что, как утверждал Тургенев, должно было пронизывать истинно художественное произведение.

Только жизнь является для него теперь "вечным источником всякого искусства" (V, 369).

Говоря о задачах писателя, Тургенев исходил из положения, что "талант - не космополит: он принадлежит своему народу и своему времени". Иван Сергеевич писал: "...велик тот, кто<...> выразил собою всю современную жизнь и в созданиях, в образах проводит пред глазами своего народа то, что жило в груди каждого..." (I, 239).

Решение вопроса о дальнейших путях развития литературы и театра Тургенев ставил в зависимость от прогрессивного развития общественной жизни в России.

Полностью разделял Тургенев взгляды Белинского и на творчество Гоголя, которое, благодаря великому критику, стало тогда "знаменем социальности" и приобрело особое значение.

Белинский писал: "Мертвые души", заслонившие собою все написанное до них даже самим Гоголем, окончательно решили литературный вопрос нашей эпохи, упрочив торжество новой школы" (IX, 10).

И как бы вторя ему, Тургенев утверждал: "Семена, посеянные Гоголем, - мы в этом уверены, - безмолвно зреют теперь во многих умах, во многих дарованиях; придет время - и молодой лесок вырастет около одинокого дуба... Десять лет прошло со времени появления "Ревизора"<...> изумительная перемена совершилась с тех пор в нашем сознании, в наших потребностях" (I, 258) .

В своем творчестве Тургенев сознательно продолжал начатое Гоголем - автором "Ревизора" и "Мертвых душ". Тема социального неравенства, самая актуальная в период борьбы против крепостного права, занимает в его творчестве центральное место.