"Современник". В революционном Париже

В месте с Белинским и близкими к нему молодыми писателями, которых объединила борьба за реализм, социальность, демократизм и народность литературы, Тургенев с 1847 года начинает активно сотрудничать в новой редакции журнала "Современник", во главе которой в это время встали Н. А. Некрасов и И. И. Панаев.

Велика была роль Тургенева в истории некрасовского "Современника". По свидетельству П. В. Анненкова, он "был душой всего плана, устроителем его"¹.

¹ (П. В. Анненков. Литературные воспоминания. М., Гослитиздат, 1960, с. 395)

В своих воспоминаниях Анненков писал: "Многие из его товарищей, видевшие возникновение "Современника" 1847 года, должны еще помнить, как хлопотал Тургенев об основании этого органа, сколько потратил он труда, помощи советом и делом на его распространение и укрепление"¹.

¹ (Там же, с. 341)

На это время, когда, по словам В. И. Ленина, "все общественные вопросы сводились к борьбе с крепостным правом"¹, падает и начало работы Тургенева над его знаменитым циклом очерков и рассказов, которые позднее стали известны под общим названием "Записки охотника" и принесли писателю мировую славу.

¹ (В. И. Ленин. Полн. собр. соч., т. 2, с. 520)

Так случилось, что большая часть "Записок охотника" была написана Тургеневым за границей, куда он уехал в январе 1847 года и где провел более трех лет.

В феврале 1848 года во Франции была свергнута монархия - свершилась буржуазно-демократическая революция. Решающая роль в ней принадлежала трудовому народу, рабочему классу, который, однако, буржуазия не допустила к власти. Борьба продолжалась.

Французская революция стала очень важным событием в жизни Тургенева.

Зрелище предреволюционной Европы 1847 года, а затем и сама революция во Франции потрясли молодого писателя. Все увиденное и перечувствованное им тогда имело огромное значение для дальнейшего формирования его мировоззрения.

Весть о начале Французской революции застала Тургенева в столице Бельгии. "Полчаса спустя, - вспоминал он позднее, - я уже был одет, уложил свои вещи - ив тот же день несся по железной дороге в Париж" (XIV, 129). Он хотел все видеть собственными глазами и ради этого, не задумываясь, даже рисковал жизнью.

О чрезвычайном внимании Тургенева ко всему происходившему тогда в восставшем Париже свидетельствуют недавно опубликованные дневники П. А. Васильчикова¹. Обо всем происшедшем с ним во Франции Тургенев рассказал ему вскоре после возвращения в Россию.

¹ (См. публикацию Л. М. Долотовой "Из дневниковых записей П. А. Васильчикова", - "Литературное наследство", т. 76, 1967, с. 351 - 356)

Из дневниковых записей Васильчикова стало известно много интересных подробностей, дополнивших рассказы писателя о тех бурных днях, поведанные им в письмах к Полине Виардо, а также в очерках "Человек в серых очках" и "Наши послали".

"Весь первый день моего пребывания в Париже, - писал Тургенев, - прошел в каком-то чаду". Иван Сергеевич видел первые баррикады на улицах города, 15 мая стал очевидцем шествия народа, направлявшегося "на штурм палаты депутатов" (XIV, 130). Он был взволнован, и волнение его усиливалось с каждым днем...

Тургенев не покинул Париж и в грозные июньские дни, которые, по его словам, "такими кровавыми чертами вписаны на скрижалях французской истории" (XIV, 136).

13 июня он оказался в толпе восставших, которую с площади Согласия гнали штыками национальные гвардейцы, а через десять дней стал свидетелем уличных баррикадных боев. Однажды Тургенев попал под выстрелы около жувеневской фабрики, где долго бродил по пересеченным баррикадами улочкам, разыскивая врача для раненого. А когда распространился слух, что часть города по ту сторону Сены занята рабочими, он, преодолев большие трудности, перебрался туда.

Он видел город после боев, видел "улицы, разрытые и облитые кровью, дома разрушенные..."¹. Он был свидетелем и наступившего после подавления восстания парижского пролетариата разгула реакции, мучительно переживал ужасы расправ с восставшими. Горячо сочувствовал Тургенев бедственному положению рабочих, которым "нечем было жить" и которых так жестоко обманула буржуазия².

¹ (Там же, с. 353)

² (Там же, с. 355)

Однако не только трагические события этих дней заставили Тургенева еще глубже, чем до сих пор, задуматься над социально-политическими проблемами современности. Заставили его это сделать и люди, с которыми он общался в это время.

В революционном Париже Тургенев близко сошелся с Герценом, встречался с немецким революционным поэтом Гервегом, с Михаилом Бакуниным и многими другими замечательными людьми, которые принимали участие в событиях, потрясших мир. Встречи и беседы с ними завершили политическое крещение Тургенева, полученное им в дни Французской революции на улицах Парижа. Это была для молодого писателя настоящая политическая школа.

В доме Герцена в те дни часто раскрывалась дверь и на ее пороге являлся гигант. То был Тургенев. В богатырском размахе его широких плеч, во всей его мужественной могучей фигуре чувствовалась сила и решимость. Его большая красивая голова с густой гривой волос была немного откинута назад. Одна непослушная прядь, упав на открытый высокий лоб, чуть прикрывала глаза, смотревшие проницательно и сурово. В его лице крупной лепки, в неправильном характерном изломе темных бровей как бы таилась скорбь...

Тяжело страдал Тургенев и когда на близких ему непосредственных участников революционных боев обрушились репрессии. Так, в письме от 20 июня 1849 года он писал П. Виардо: "... в "Le National" я прочел прискорбное известие: передают, что арестовали нескольких немецких демократов. Нет ли в числе их Мюллера? Боюсь также за Герцена. Известите меня о них, прошу вас. Реакция совсем опьянена своей победой и теперь выкажется во всем своем цинизме" (П., I, 473).

И именно в это время интерес Тургенева к политическим проблемам настолько усилился, что у него даже возникло намерение, подобно Герцену, посвятить свою жизнь политической деятельности.

А так как реакция в России в связи с революционными событиями в Европе еще более увеличилась, он думал и о том, как бы и ему не пришлось сделаться политическим эмигрантом¹.

¹ (См.: <Майков Л. Н.> Иван Сергеевич Тургенев на вечерней беседе в С.-Петербурге 4-го марта 1880 г,- "Русская старина", 1883, № 10, с. 207)

Много позже, рассказывая своему биографу П. Н. Полевому, что в "1848 году он совсем было решился оставить Россию и остаться за границей", Тургенев вспоминал о пережитом в тот момент грустном чувстве, "которое им невольно овладевало при мысли об этом решении" и отразилось на написанных им тогда рассказах из "Записок охотника". И как Тургенев сам утверждает, "особенно заметно оно в описаниях и картинах природы", которую он "не полагал увидеть более" (П., X. 161).

Тургенев сильнее чем когда-либо стремился теперь понять - "что же такое история?" (П., I, 464), "куда шла, чего хотела" она (П., V, 393).

Укрепились необычайно и его демократические настроения. "Для человека с сердцем, - писал он тогда, - есть только одно отечество - демократия" (П., I, 322).

Окончательно формируются в этот период и атеистические взгляды Тургенева. Характерно сделанное им в это время признание, что божеству он предпочитает Прометея и Сатану, "тип возмущения и индивидуальности". "Какой бы я ни был атом, - писал он, - я сам себе владыка; я хочу истины, но не спасения; я чаю его от своего ума, а не от благодати" (П., I, 449). Тургенев отвергает религию еще и потому, что видит в ней "уничижение всего, что составляет достоинство человека перед божественною волею..." (П., 1, 449).

Тогда же Тургенев все более увлекается философией Фейербаха, который теперь в Германии, как он утверждает, - "единственный человек, единственный характер и единственный талант" (П., I, 445).

С огромным сочувствием относится Тургенев к усилившейся тогда борьбе народов против иноземных поработителей.

Все его симпатии целиком на стороне восставшего против австрийского владычества венгерского народа, национальное движение которого пыталось тогда подавить царское правительство России.

С горечью воспринял Тургенев известие о том, что одно из сражений было выиграно царскими войсками. И как он признавался, это известие его огорчило особенно сильно, так как он опасался, что в случае победы царского правительства "будет нанесен смертельный удар" и венгерскому народу и всей демократии (П., I, 332).

А несколькими днями позже, узнав о посольстве к русскому царю французского генерала Ламорисьера, который добивался от России признания Французской республики, Тургенев был беспредельно возмущен. Он расценил этот политический акт, предпринятый в момент подавления венгерского восстания царскими войсками, как предательство Францией борьбы народа Венгрии.

Тургенев писал: "...меня возмущает одна вещь: это посольство генерала Ламорисьера в главную квартиру императора Николая. Это слишком, это слишком, уверяю вас. Бедные венгры!" (П., I, 480).

Но не только о печальной судьбе венгерского народа были думы Тургенева в тот момент. С болью говорил он и о столь же трагическом положении других народов мира, пытавшихся сбросить иго иноземных захватчиков.

Тургенев писал: "...молодые нации<...> если они встают на ноги и хотят идти, их раздавливают, как венгров..." (П., I, 480).

В то время Тургенев напряженно следил и за событиями в Риме, где после бегства в Гаэту папы Пия IX в ноябре 1848 года на короткий срок была провозглашена республика и Вечный город сделался центром национально-освободительной борьбы итальянского народа, а затем военное вмешательство Австрии, Испании, Франции и Неаполя, выступивших в защиту папы, привело к тому, что в середине июля 1849 года его власть была восстановлена, а республика перестала существовать.

Удрученный известием об окончательной победе реакционных сил в Риме, Тургенев с горечью писал: "Итак, вот папа и восстановлен... Остается только закутать себе голову или совсем отвернуться..." И далее, приведя полные сарказма строки из немецкого стихотворения, автор которого неизвестен:

"Триумф! Повержено злое. 
И перед упоением слуг 
Молчит вдохновение" (П., I, 347),

Тургенев тем самым подтвердил свою симпатию к борющимся и пока поверженным народам.

Тогда же за все случившееся в Риме и за предательство восставшего венгерского народа Тургенев осудил буржуазное правительство Луи Наполеона, ставшего президентом Франции 10 декабря 1848 года.

"И они правы, - писал он 10 июня 1849 года о тех, кто в те дни призывал французов к оружию. - Сколько обнаружилось неумелости, самонадеянности, сколько коварства и цинизма!" (П., 1,322).

Да, очень тяжело переживал Тургенев этот момент торжества реакции, момент, когда "время для действия прошло или пока<...> не наступило", "когда, - как он писал, - попирают ногами самые священные права, когда кровь льется потоками, когда несправедливость, грубая сила или лицемерие торжествуют" (П., I, 348).

Но даже в эти минуты страшных жизненных потрясений взор Тургенева не отрывался от России. Все чаще думает он о Родине, думает о том, какую роль суждено ему сыграть в ее судьбе.

После длительной борьбы с самим собой он наконец отказывается от намерения стать политическим эмигрантом и поселиться навсегда за границей.

"Я понял, - писал он об этом позднее, - что я призван, по мере сил моих, действовать гласно, действовать словом и образами" (П., V, 393). И Тургенев до конца своей жизни делал все, даже иногда, казалось, невозможное, чтобы на избранном им тяжелом пути как можно лучше служить России.

Однако вернулся Тургенев на Родину только в конце 1850 года. И истинная причина его задержки за границей уже после того, как решение вернуться в Россию было им принято, выяснилась совсем недавно - после публикации новых до сих пор неизвестных писем Тургенева.

Так, 14 мая 1850 года Тургенев сообщал Полине и Луи Виардо, что он еще на некоторое время задержался в Париже, так как не мог не воспользоваться разумными советами одного своего русского друга, у которого "есть хорошо осведомленные родственники в высших сферах". А друг этот убеждал Тургенева пока не приезжать в Россию, где под влиянием охватившего царя и правительство "панического страха, вызванного европейскими событиями 1848 года"¹, совершались еще невиданные даже в России бесчинства реакции.

¹ (См.: А. В. Никитенко. Дневник, т. I, М., Гослитиздат, 1955, с. 371)

В этом письме, присланном "с оказией", друг Тургенева писал: "...я узнал, что Вы предполагаете вернуться в Россию; я буду счастлив Вас увидеть - и я думаю даже, что это не слишком опасно для Вас - Ваше имя пока не было произнесено в известном месте; и, однако, я советовал бы Вам подождать: сейчас организована настоящая облава всех сколько-нибудь подозрительных людей но всей России: аресты сыплются один за другим - Имп<ератор>, отправляющийся в Варшаву, находится в очень воинственном настроении: пусть прежде пройдет эта гроза <...> если ничто Вас не торопит, подождите пока... <...> Не возвращайтесь, пока ветер не переменится, слышите?"¹

¹ (См. публикацию Анри Гранжара "Неизвестные письма И. С. Тургенева", - "Иностранная литература", 1971, № 1, с. 177)

И все же ждать, когда "переменится ветер", Тургенев не стал. Он вскоре понял, что Россия вступила в "царство мрака"¹ надолго и что так просто он сам не рассеется.

¹ (И. В. Анненков. Литературные воспоминания. М., Гослитиздат, 1960, с. 532)

С возвращением Тургенева на Родину в его жизни началась новая пора, но об этом несколько позже.