Тургенев и его друзья революционеры

События, происходившие на рубеже двух десятилетий и в первой половине семидесятых годов в Западной Европе, оказали непосредственное воздействие на всю общественно- политическую жизнь России.

Борьба парижских коммунаров, проходившая на фоне общего подъема революционного движения в Западной Европе, вызванного прежде всего франко-прусской войной, национально-освободительное движение в Польше и Ирландии, а также активная деятельность I Интернационала явились важными факторами, определившими формирование передовых революционно-демократических взглядов лучших представителей русского народа, вступивших на путь активной борьбы с самодержавием в семидесятые годы.

Однако прежде всего их деятельность была обусловлена внутренним тяжелым положением России. Ее пореформенная экономика оставалась на чрезвычайно низком уровне. Промышленное развитие страны, вступившей на капиталистический путь, тормозили многочисленные пережитки крепостничества. Русские крестьяне, подавленные непосильным трудом и невежеством, обнищали до предела. Положение их было ужасно как никогда. Крестьянская проблема оставалась нерешенной и главной.

В. И. Ленин писал: "Эта старая патриархальная Россия после 1861 года стала быстро разрушаться под влиянием мирового капитализма. Крестьяне голодали, вымирали, разорялись, как никогда прежде, и бежали в города, забрасывая землю. Усиленно строились железные дороги, фабрики и заводы, благодаря "дешевому труду" разоренных крестьян. В России развивался крупный финансовый капитал, крупная торговля и промышленность"¹

¹ (В. И. Ленин. Полн. собр. соч., т. 20, с. 39)

Все это и заставило очень многих прогрессивно настроенных представителей русской интеллигенции, и прежде всего самых передовых из числа ее молодого поколения, встать на путь революционной борьбы.

Возникшее в шестидесятых годах народническое движение, в самом начале семидесятых, в обстановке жестокой реакции, начало быстро активизироваться.

Народники семидесятых годов расширили круг участников революционного движения. Они привлекали к нему все новых и новых борцов и уже не только из передовой интеллигенции, но и из наиболее сознательных рабочих. Была создана целая сеть революционно-просветительских кружков, появилось много пропагандистских брошюр, на фабрики и в мастерские проникли агитаторы, в 1873 - 1874-х годах началось "хождение в народ", а затем был применен и террор.

То был напряженный период теоретических и практических исканий новых форм революционной борьбы.

Поставив перед собой задачу поднять крестьянство на борьбу с царским правительством "во имя социализма"¹, идеологи народничества, к которым на первом этапе этого движения относились и Герцен и Чернышевский, исходили из убеждения, что для России возможно избежать капиталистический путь развития.

¹ (Там же, т. 1, с. 246 - 247)

Идеологи народничества конца шестидесятых-семидесятых годов считали, что после свержения самодержавия с помощью крестьянской революции и аграрных преобразований в России будет установлен социализм, основой которому послужит крестьянская община.

Имея в виду Герцена, Чернышевского и народников семидесятых годов, В. И. Ленин писал: "Вера в особый уклад, в общинный строй русской жизни; отсюда - вера в возможность крестьянской социалистической революции, - вот что одушевляло их, поднимало десятки и сотни людей на геройскую борьбу с правительством"¹

¹ (Там же, с. 271)

Народники читали произведения Маркса и Энгельса, перевели на русский язык "Капитал". Но они остались далеки от верного понимания марксизма - считали его учением "западным", неприемлемым для России.

Все эти сложные социальные процессы, происходившие в России, а также вызванный ими подъем освободительного движения не остались не замеченными Тургеневым.

Более того, от года к году направление развития русской жизни продолжало вызывать у него вое большую тревогу и неудовлетворенность. А в конце концов все это в значительной степени повлияло на эволюцию взглядов Тургенева. Уже на пороге семидесятых годов в них произошли большие перемены. И прежде всего они отразились в упоминавшейся выше статье писателя "По поводу "Отцов и детей"" (1869 г.).

Все с большей ясностью видит теперь и Тургенев, к каким тягостным последствиям привели Россию и ее народ правительственные реформы 1861 года. Его ужасает быстрота роста обнищания крестьянства и полное безразличие ко всему происходящему царского правительства. И вот пришел момент, когда Тургенев окончательно расстался с "потугинскими надеждами" на то, что постепенно все образуется и через худшее Россия придет к лучшему.

10 февраля 1868 года Тургенев из Баден-Бадена с большой озабоченностью писал своему управляющему: "Все газеты полны слухами о бедственном положении России, между прочим и Орловской и Тульской губерний; голод и холод, и болезни всякие, и бесхлебица. Напишите, как у нас - и много ли страдают наши крестьяне?" (П., VII, 43).

А летом, приехав в Россию, он подолгу беседовал с крестьянами, внимательно вглядывался в их жизнь и пришел к выводу, что "свобода не сделала их богаче - наоборот" (П., VII, 166). Тургеневу даже теперь кажется, что "Россия так слаба, что два голода подряд способны доконать ее" (П., VII, 180).

25 июня Иван Сергеевич писал Полине Виардо: "Россия производит на меня сейчас бедственное впечатление <...> мне кажется, что никогда еще я не видел жилища такими жалкими, такими разоренными, лица такими изможденными, такими грустными... повсюду кабаки и безысходная нужда!" (П., VII, 389).

Вернувшись в Баден-Баден, Тургенев и оттуда писал о всех этих своих горестных впечатлениях: "И что за вид представляет теперь Россия, эта, по уверениям всех, столь богатая земля! Крыши все раскрыты, заборы повалились, нигде не видать ни одного нового строения, за исключением кабаков, - лошади, коровы - мертвые, люди - испитые, - три ямщика едва могли поднять мой чемодан! Пыль стоит везде как облако - вокруг Петербурга всё горит - леса, дома, самая земля... Только и видишь людей, спящих на брюхе плашмя врастяжку, - бессилие, вялость и невылазная грязь и бедность везде. Картина невеселая - но верная" (П., VII, 195).

Это было время, когда Тургенев в статье "По поводу "Отцов и детей"" писал, что, "за исключением воззрений Базарова на художества", он разделяет "почти все его убеждения" (XIV, 100 - 102), а в ответ на заявление одной своей читательницы: "вы сами нигилист" сказал: "Не берусь возражать; быть может, эта дама и правду сказала" (XIV, 103).

Недаром Тургенев, протестуя против несправедливых обвинений его в якобы недоброжелательном отношении к молодому поколению, и в этой статье повторил лозунг борцов Великой Французской революции 1793 года: "Пускай погибнут наши имена, лишь бы общее дело было спасено!", недаром и здесь писал он, что в подражание им может "себя утешить мыслью о принесенной пользе" (XIV, 105).

А когда за эту статью на него обрушились реакционеры и поддерживающие их либералы, обвинив его на этот раз в неискренности, он по-прежнему остался непоколебим. Он вновь и вновь утверждал, что статья его "искренна, как исповедь", что каждое слово в ней "непреложная истина" (П., VIII, 152 и 163).

1 января 1870 года Тургенев писал Анненкову: "Я перечел мою статью об "Отцах и детях" и, представьте, чувствую, что каждое слово - справедливо, словно из души вылилось" (П., VIII, 147). Очень важные признания!

Знаменательно и выступление Тургенева в этой статье против Каткова, означавшее, что он шел на открытый разрыв с ним. Катков к этому времени уже стал откровенным выразителем и защитником реакционной политики самодержавия, и Тургенев, все более и более ненавидя издателя "Русского вестника" и "Московских ведомостей", называл его теперь не иначе как "гнусный Катков" и "презренный Катков".

С решительным осуждением встречал Тургенев каждый факт, свидетельствовавший о росте реакции, о гонениях против свободной мысли и литературы.

Так, не было предела его негодованию, когда ярый реакционер М. Н. Лонгинов, враг даже самых незначительных прогрессивных преобразований, был назначен начальником Главного управления по делам печати. 8 декабря 1871 года Тургенев писал Анненкову: "Лонгинов - начальник прессы! Ce seul mot dit des volumes (Одно это говорит больше, чем целые тома)" (П., IX, 172).

Много думал в это время Тургенев о молодом поколении, о его трудной судьбе. Возражая Фету, который осуждал современных молодых людей, Тургенев писал ему 20 ноября 1869 года: "Пусть они учатся и трудятся и освобождаются!" (П., VIII, 124).

Особенно заметные изменения во взглядах Тургенева произошли в начале семидесятых годов, когда он сблизился со многими выдающимися революционными деятелями революционного народнического движения.

П. Л. Лавров - один из вождей и теоретиков этого движения, с которым у Тургенева с конца 1872 года установились дружеские отношения, оставил нам об этом драгоценные свидетельства.

Тургенев познакомился с Лавровым еще в 1860 году в Петербурге, когда они оба были участниками чтений в пользу "Литературного фонда".

В это время Лавров - крупный ученый, профессор математики (он преподавал в Артиллерийской академии и имел чин полковника), философ и публицист - уже был активным участником общественного прогрессивного движения в России. Он печатал свои произведения в "Колоколе" Герцена.

А написанное им в том же, 1860 году стихотворение "Отречемся от старого мира" стало революционным гимном не одного поколения русских революционеров. Уже в нем Лавров обратился к трудовому народу, к рабочим со страстным революционным призывом. Он звал их на борьбу с ненавистным миром тиранов:

Отречемся от старого мира, 
Отряхнем его прах с наших ног! 
Мы не чтим золотого кумира, 
Ненавистен нам царский чертог. 
Мы пойдем к нашим страждущим братьям, 
Мы к голодному люду пойдем; 
С ним пошлем мы злодеям проклятья, 
На борьбу мы его поведем. 
Вставай, подымайся, рабочий народ! 
Вставай на врага, люд голодный! 
Раздайся, клич мести на родной! 
Вперед, вперед, вперед!
.............................. 
Не довольно ли личного горя? 
Встанем, братья, повсюду зараз! 
От Днепра и до Белого моря, 
От Поволжья на дальний Кавказ! 
На воров, на собак - на богатых, 
И на злого вампира - царя! 
Бей, губи их, злодеев проклятых! 
Засветись, лучшей жизни заря!
.............................. 
И взойдет за кровавой зарею 
Солнце правды и братской любви, 
Хоть купили мы страшной ценою 
Кровью нашею - счастье земли. 
И настанет година свободы: 
Сгинет ложь, сгинет зло навсегда, 
И сольются в одно все народы 
В вольном царстве святого труда! <...>1

¹ (Цит. по кн. А. И. Демиденко "Петр Лавров". М., "Просвещение", 1969, с. 12 - 13)

В дни литературных чтений Лавров выступил с "Беседами о современном значении философии", что в то время, когда было запрещено даже изучение философии в русских университетах, являлось крайне опасным делом. И весьма знаменательно, что именно Тургенев, по свидетельству самого Лаврова, способствовал тогда устройству его лекций.

Когда в 1872 году состоялась вторая встреча Тургенева с Лавровым, за плечами последнего уже был большой путь революционной борьбы.

В 1861 году, в дни студенческих волнений, Лавров не только сочувствовал действиям революционно настроенной молодежи, но и присутствовал на их сходках, воодушевлял их своим пламенным словом на борьбу.

В том же году Лавров стал главным редактором "Энциклопедического словаря", в котором пропагандировались материалистические и атеистические воззрения.

В начале шестидесятых годов он близко сошелся с Чернышевским, горячо одобрявшим и поддерживавшим его общественно-политическую и литературную деятельность.

Антиправительственные действия Лаврова не остались не замеченными реакционными кругами России. В 1863 году издание "Энциклопедического словаря" было запрещено, а за Лавровым установлено строгое наблюдение полиции.

Однако Лавров продолжал свою деятельность. Когда было организовано революционное общество "Земля и воля", он принял активное участие в его работе. В этот период Лавров написал статьи, в которых отрицалось самодержавие и доказывалась необходимость революции.

25 апреля 1866 года Лавров был арестован и предан военному суду. Это был момент, когда царское правительство, используя как предлог покушение Д. В. Каракозова на Александра II, начало очередную расправу с прогрессивными и революционными деятелями России.

После тюрьмы, в 1867 году, последовала ссылка Лаврова - сперва в Вятскую, а затем в Вологодскую губернию. И здесь, находясь в тяжелом положении политического ссыльного, Лавров продолжал революционную деятельность.

В 1868 - 1869 годах он публикует (под псевдонимом) свои знаменитые "Исторические письма", в которых, сформулировав основные положения программы революционного общества "Земля и воля", дал ответ на многие вопросы, волновавшие тогда молодое поколение революционен ров.

В этом труде, который сразу выдвинул Лаврова в число выдающихся деятелей революционного движения, он проявил себя как идеолог и теоретик революционного народничества. Лавров призывал революционеров направить свои усилия на то, чтобы помочь страдающему народу, который, как он считал, должен был стать главной движущей силой революции, но пока еще не сознавал своей силы. Лавров поставил перед революционерами задачу: идти в народ, просвещать и направлять его на путь борьбы.

В 1870 году Лавров с помощью Германа Лопатина бежал из ссылки за границу, где и остался навсегда. Здесь вскоре он стал членом и активным деятелем I Интернационала, а в дни Парижской коммуны был в рядах борющегося французского пролетариата.

Стал Лавров и первым историком Парижской коммуны. Еще в разгар борьбы, 5 мая 1871 года, Лавров писал: "Борьба Парижа в настоящую минуту - борьба историческая, и он (Париж) действительно находится теперь в первом ряду человечества. Если бы ему удалось отстоять себя, это бы подвинуло историю значительно вперед, но если он падет, если реакция восторжествует, идеи, засвидетельствованные несколькими неизвестными людьми, вышедшими из народа, настоящего народа, и ставшими во главе управления, эти идеи не умрут"¹. А в 1879 году Лавров закончил книгу, посвященную Парижской коммуне, в которой оценил ее как великое историческое событие.

¹ (Цит. по той же кн., с. 41 - 42)

В 1871 году состоялось личное знакомство Лаврова с Карлом Марксом и Фридрихом Энгельсом.

Они стали друзьями. Их учение в дальнейшем оказало огромное влияние на мировоззрение Лаврова.

Итак, когда Тургенев в 1872 году снова встретился с Лавровым в Париже, Лавров уже был профессиональным революционером, политическим эмигрантом.

Встречи с ним были опасны для каждого, а особенно для Тургенева, который как лицо, скомпрометировавшее себя в глазах царских властей связями с "лондонскими изгнанниками" и другими "политическими преступниками", находился тогда под строгим наблюдением полиции.

Тем не менее Тургенев, зная об этом, не упускал ни одной возможности встретиться с Лавровым. Он продолжал встречаться с ним и тогда, когда Лавров перешел к открытой революционной деятельности - стал редактором социалистического журнала "Вперед!".

Более того - Тургенев вызвался помогать этому изданию, задуманному как орган "социально-революционной молодежи", программа которого была ему хорошо известна.

В этой программе Лавров, учитывая опыт Парижской коммуны, указывал на необходимость серьезной подготовки революции - на необходимость очень тщательной подготовки к ней главного ее участника - народа. В то же время Лавров не исключал и возможности мирного развития революции. Он допускал в тот исторический момент и возможность созыва Всероссийского "земского собора", если он будет состоять в большинстве из представителей народа и поставит своей целью - политические и экономические преобразования в стране.

Но главным Лавров, в отличие от многих других русских революционеров, считал завоевание политической власти, которая, как он был убежден, только и сможет обеспечить проведение в России необходимых экономических преобразований.

И вот для того, чтобы пропагандировать свои идеи и просвещать народ - готовить его к революции, Лавров и задумал издание нового революционного журнала.

Тургенев, внимательно ознакомившись с программой журнала "Вперед!", 13 июля 1873 года сообщил Лаврову, что "со всеми главными положениями" ее он согласен.

При этом он добавил, что имеет "только одно возражение и одну apprehension (опасение)". "Мне кажется, - писал Тургенев Лаврову, - что Вы напрасно так жестоко нападаете на конституционалистов, либералов и даже называете их врагами; мне кажется, что переход от государственной формы, служащей им идеалом, к Вашей форме ближе и легче, чем переход от существующего абсолютизма тем более, что Вы сами плохо верите в насильственные перевороты - и отрицаете их пользу. А подобное заявление с Вашей стороны насчет либералов и парламентарных людей многих из них отгонит прочь, испугает. Моя же "apprehension" состоит в следующем: как бы Вы не придали Вашему журналу слишком ученого, философского характера, что тоже может повредить его распространению и уменьшить его влияние. Впрочем, все это выскажется и определится ipso facto (на деле). А я жду с нетерпением появления 1-го № Вашего "Вперед!"". (П., X, 123 - 124)

Подчеркнем: отнюдь не причисляя себя к либералам и "парламентарным людям", Тургенев "заступается" за них перед Лавровым только потому, что, как он пишет, "переход от государственной формы, служащей им идеалом", к государственной форме, за которую боролся Лавров и другие революционеры-семидесятники, "ближе и легче, чем переход от существующего абсолютизма".

Как видно из этого высказывания, Тургенев и теперь продолжал оставаться сторонником объединения всех прогрессивных сил перед лицом реакции.

Но главное - Тургенев был не только согласен с основными положениями программы "Вперед!" и вызвался помогать Лаврову в издании этого революционного журнала, но действительно помогал ему.

Очень интересно об этом рассказал сам Лавров.

В статье "И. С. Тургенев и развитие русского общества" он писал: "...когда я ему (Тургеневу) нарисовал картину одушевления и готовности к самоотвержению в группах молодежи, примкнувших в Цюрихе к "Вперед!", он без всякого вызова с моей стороны высказал свою готовность помогать этому изданию, первый том которого был уже около полугода в его руках и программа которого, следовательно, была ему хорошо известна. На другой же день (21 февр. 1874 г.) я получил от него письмо, где он более определенно высказал: "Я буду давать ежегодно 500 фр<анков> до тех пор, пока продолжится ваше предприятие, которому я желаю всяческого успеха", и прислал взнос за первый год. Следующие два года взнос происходил через посредников, так как я находился все время в Лондоне"¹.

¹ (И. С. Тургенев в воспоминаниях современников, т. I, М., "Художественная литература", 1969, с. 392)

В одном из многочисленных писем к Лаврову (от 29 марта 1875 года) Тургенев прямо заявлял и о том, что находит его деятельность полезной.

В эти годы Тургенев оказывал материальную помощь также революционерам-эмигрантам. И не только тем, кто обращался к нему за нею, но и сам искал нуждающихся.

Г. А. Лопатин сообщает об этом следующее: "Никто не может знать этого лучше меня<...> На мне лежала обязанность разузнавать о лицах, находящихся в крайней нужде и заслуживающих пособия, и посылать их к Тургеневу с указанием рода и размера ожидаемой от него помощи"¹.

¹ ("Литературное наследство", т. 76, 1967, с. 245)

Тургенев очень активно искал работу для многих эмигрантов, получить которую им в те времена было очень сложно. Он был также одним из организаторов литературных и музыкальных утренников, которые устраивались в Париже в пользу русской революционной эмиграции. При участии Тургенева для нее в Париже была создана библиотека. За многих русских революционеров Тургенев не однажды хлопотал перед французскими властями.

Брал Тургенев на себя и просто опасные миссии: хлопотал за революционеров прямо перед русскими властями.

Например, он сам рассказал Анненкову, как поручился за одну революционерку "вспышечницу", проповедовавшую, "что не надо учить, а подымать и зажигать народ и т. д." "Я, - писал Тургенев, - совсем ее не знал, но по просьбе Лаврова и др. поручился за нее перед juge d'instruction (судебным следователем) в том, что она не убежит<...> а когда распространился слух о выдаче ее нашему правительству, написал кн. Орлову письмо, в котором убеждал его, как патриот, не совершать подобной глупости" (П., XII, 315).

Существует предположение, что, кроме того, Тургенев помогал также самим революционным организациям: в его переписке с Лавровым в период, когда журнал "Вперед!" уже не выходил, сохранились уведомления о пересылке Лаврову как собственных денег Тургенева, так и собранных им у других лиц, без указания, кому лично они должны быть переданы¹.

¹ (См. сообщение Ю. А. Красовского "Письма к П. Л. Лаврову". - "Литературное наследство", т. 73, кн. 2, с. 14)

И делал все это Тургенев потому, что к этому моменту, как свидетельствует Лавров, он уже потерял всякую надежду на правительство и убедился в бессилии и трусости либералов, а в народниках увидел единственную силу, которая могла, как он думал, своими действиями оказать давление на правительство и вынудить его изменить свою политику.

Рассказывая о своей встрече с Тургеневым в феврале 1874 года, Лавров утверждал, что "во всех его словах высказывалась ненависть к правительственному гнету и сочувствие всякой попытке бороться против него". По утверждению Лаврова, история научила Тургенева, "что никакие "реформы свыше" не даются без давления, и энергического давления снизу на власть", и он искал силы, которые были бы способны произвести это давление, а, найдя их, готов был сам содействовать им¹.

¹ (И. С. Тургенев в воспоминаниях современников, т. I. М., "Художественная литература", 1969, с. 391)

И Лавров, считавший Тургенева "постепеновцем", не верившим в успех революционеров-народников, тем не менее чрезвычайно высоко ценил его прежде всего потому, что видел в нем человека, "настолько имеющего более чутья, чем его товарищи, что он готов был сочувствовать и даже содействовать всякой нарождающейся силе, оппозиционной по отношению абсолютизма..."¹.

¹ (Там же, с. 421)

В последние десять лет своей жизни Тургенев поддерживал дружеские связи и с другими участниками революционного движения семидесятых-восьмидесятых годов.

Наиболее близок ему был среди них молодой друг Карла Маркса - Герман Лопатин. Из биографических заметок Лаврова известно, что Иван Сергеевич сразу очень полюбил Лопатина.

Они встретились в 1873 году, когда Лопатин после не- удавшейся попытки освободить из ссылки Чернышевского бежал из Сибири за границу.

Тургенев увлекся необыкновенной личностью Лопатина, "могучей индивидуальностью" этого "рыцаря духа", как его называли друзья, и до конца дней своих с пристальным вниманием и огромным участием следил за удивительной, почти фантастической, его жизнью, не переставал восхищаться его отважными поступками.

После одной из встреч с Лопатиным Иван Сергеевич писал Лаврову: "Я видел здесь нашего несокрушимого юношу Л<опати>на; он умница и молодец по-прежнему и сообщил мне много интересных фактов - светлая голова!" (П., X, 331).

В яркой личности Лопатина Тургенева привлекало и то, что он, по свидетельству Глеба Успенского, дарил ему "великую радость - знать и понять нового энергичного "русского""¹.

¹ (Г. И. Успенский. Полн. собр. соч., т. XIV, <М.>, Изд-во АН СССР, 1954, с. 588)

Со своей стороны и Лопатин всегда восхищался Тургеневым. Он говорил: "А какая умница был Тургенев! Вы почитайте его переписку с Герценом. Какой проницательный ум! Какое всестороннее широкое образование! Как знал он литературу не одного своего, но и других народов!"¹.

¹ (И. С. Тургенев в воспоминаниях современников, т. I. М., "Художественная литература", 1969, с. 428)

Рассказал Лопатин всем и о том, как Иван Сергеевич в минуту опасности пытался спасти его.

В статье, посвященной памяти Тургенева, он писал: "Никогда не забуду той предупредительной заботливости, с которой он поспешил предупредить меня в 1879 г., что мое пребывание в С.-Петербурге под чужим именем стало известным властям, которые деятельно разыскивают меня, и того дружеского участия, с которым он горячо умолял меня бросить все и поскорее покинуть столь опасный для меня С.-Петербург"¹.

¹ ("Литературное наследство", т. 76, 1967, с. 247)

А когда Лопатин был арестован, Тургенев, узнав об этом, писал Лаврову: "Несчастье, обрушившееся на Лопатина, было неизбежно; он сам как бы напросился на него<...> Что теперь сделать - сказать трудно<...> но попытаться следует. Л<опатин> оскорбил лично А<лександра> Н<иколаевича>; это не прощается... Очень мне его жаль" (П., XII₂, 59).

Схваченный и приговоренный к ссылке, Лопатин снова бежал и в феврале 1883 года появился в Париже. Узнав об этом, уже смертельно больной Тургенев писал Лаврову: "Радуюсь благополучному возвращению Л<опатина> и надеюсь скоро с ним свидеться, но мне еще так плохо, что ранее 5 или 6 дней это невозможно" (П., XIII₂, 170).

Свое последнее письмо Лаврову от 13 июня 1883 года умирающий Тургенев также посвятил Лопатину.

Он писал: "Так как мне в последнее время словно полегчило и я стал способен если не говорить, то хоть слушать - то не будете ли Вы так добры, не попросите ли Лопатина зайти ко мне когда ему вздумается (если хотите, конечно, и Вы с ним) - и я бы очень ему порадовался" (П, XIII₂, 177).

Когда же Лопатин приехал к Тургеневу, Ивану Сергеевичу было настолько плохо, что их беседа не состоялась... Вскоре после этого Лопатин узнал о смерти Тургенева.

Лопатин также оставил интересные свидетельства, подтверждающие, что Тургенев много думал о будущем России, "был всегда горячим другом политической свободы и непримиримым ненавистником самодержавия <...> всегда относился с самым горячим сочувствием ко всякой самоотверженной борьбе с ненавистным ему самодержавием и всегда был готов помочь участникам в этой борьбе всем..."¹.

¹ (Там же, с. 246 - 247)

Большой интерес представляет рассказ Лопатина об отношении Тургенева к социализму.

"Тургенев, - утверждал Лопатин, - допускал, что социализм, может быть, и будет венцом социального развития человечества. Но социализм рисовался ему в такой дали, что еле верилось в него. Ему казалось, что ни технические, ни экономические, ни моральные предпосылки не созрели еще для проведения его в жизнь... А кроме того, его смущали сомнения - сможет ли социализм удовлетворить индивидуальным запросам и индивидуальным вкусам будущего общества<...>.

Сомневался Иван Сергеевич и в людской способности пока жить сообща, общинно: наша психика не подготовлена к этому..."¹

¹ (И. С. Тургенев в воспоминаниях современников, т. I. М., "Художественная литература", 1969, с. 430)

Тургенев и Лопатин много беседовали о молодом поколении. "В нас, - рассказывал Лопатин, - Тургенев ценил людей, ради идеи ставящих на карту жизнь свою.

Было что-то неподдельно отеческое в отношении Тургенева вообще к молодежи. И, пожалуй, он больше любил "буйных" сынов своих<...> "Буйные" были ближе и приятнее душе его"¹.

¹ (Там же)

В 1878 году Тургенев познакомился с еще одним видным представителем революционного народничества - П. А. Кропоткиным. Тургенев обратился к Лаврову с просьбой познакомить их и устроить их встречу. При этом он "как настоящий русский" предложил отпраздновать побег Кропоткина¹.

¹ (Там же, с. 438)

"Кн<язь> Кропоткин был у меня и крайне мне понравился. Очень интересная личность!" - писал Тургенев Лаврову 17 марта 1878 года( П., XII, 294).

Тургенев принимал самое активное участие и в литературных делах революционеров. Так, он всячески поощрял литературно-пропагандистскую деятельность С. М. Степняка-Кравчинского, помог М. О. Ашкенази издать его роман "Жертвы царя", написал предисловие к книге И. Я. Павловского "В одиночном заключении. Впечатления нигилиста", из-за чего имел большие неприятности.

Летом 1877 года Тургеневу с величайшим трудом удалось попасть на два политических процесса. О том, какое впечатление произвели на него "политические преступники", представшие перед судом на одном из них, мы знаем теперь из недавно опубликованного его письма к дочери Полины Виардо, Клоди Виардо. "Вчера, - писал в нем Тургенев, - я провел пять долгих часов в суде (политическом), где передо мной прошли, одно за другим, разного рода лица<...> Сейчас я попробую дать тебе кое-какое представление... о некоторых<...> Вот, например, главный обвиняемый: сельский врач Федор Покрышкин и его жена Татьяна Покрышкина<...> Он произвел на меня впечатление превосходного человека, благожелательного и степенного, а она, должно быть, мужественная натура, энергичная и умная!.."¹

¹ (Цит. по ст. И. С. Зильберштейна. "Тургенев Находки последних лет". - "Литературная газета", 1972, № 25, с. 7)

Тургенев очень хотел побывать и на других политических процессах. Но смог попасть еще только на один из них, о чем рассказано несколько ниже. Он хотел также познакомиться со стенографическим отчетом суда над С. Г. Нечаевым, следил за его судьбой.

По свидетельству Лаврова, Тургенев при первых же их встречах в Париже проявил огромный интерес к революционной молодежи.

Иван Сергеевич, у которого уже в это время был готов сюжет и план задуманного им романа "Новь", расспрашивал Лаврова о жизни небольшой колонии русских революционных эмигрантов в Цюрихе, где тогда печатался журнал "Вперед".

"Тургенев, - вспоминал позднее Лавров, - жадно расспрашивал меня о цюрихской молодежи, о ее содействии предпринимаемому мною делу, хотел знать подробности, обстановку. Само собой разумеется, что я с удовольствием передавал ему все, что мог, и я видел, как он был взволнован рассказом о группе молодых девушек, живших отшельницами и самоотверженно отдававших свое время, свой труд, свои небольшие средства на дело, в котором они участвовали только как наборщицы. Ни он, ни я, мы не знали тогда, что говорили о будущих героинях процесса 50-ти, которые впишут навсегда свои имена в историю русского революционного движения и мартиролог его..."¹

¹ (И. С. Тургенев в воспоминаниях современников, т. I, М., "Художественная литература", 1969, с. 390 - 391)

Тургенев даже хотел сам побывать в Цюрихе. Однако поездка эта не состоялась из-за начавшихся тогда правительственных репрессий, направленных именно против студенческой молодежи: царское правительство потребовало незамедлительного возвращения в Россию учившихся в Цюрихе русских студентов под угрозой лишения их всех прав. Тургенев, сообщая Лаврову об этом распоряжении царских властей, назвал его "драконовской мерой" (П., X, 111 и 115).

Поддерживая революционеров-народников, Тургенев в то же время считал, что определенную роль в преобразовании России могли тогда сыграть и другие деятели - также новые, но иного типа. Они, как он думал, тоже придут "снизу" - из народа, но по убеждениям своим и характеру деятельности будут "постепеновцами".

В письме к А. П. Философовой от 23 сентября 1874 года Тургенев так сформулировал эту свою точку зрения: "Времена переменились; теперь Базаровы не нужны. Для предстоящей общественной деятельности не нужно ни особенных талантов, ни даже особенного ума - ничего крупного, выдающегося, слишком индивидуального; нужно трудолюбие, терпение; нужно уметь жертвовать собою безо всякого блеску и треску - нужно уметь смириться и не гнушаться мелкой и темной и даже низменной работы. Я беру слово: низменной - в смысле простоты, бесхитростности, "terre à terre'a" (будничности). Что может быть, напр<имер>, низменнее - учить мужика грамоте, помогать ему, заводить больницы и т. д. На что тут таланты и даже ученость? Нужно одно сердце, способное жертвовать своим эгоизмом - тут даже о призвании говорить нельзя<...> Чувство долга, славное чувство патриотизма в истинном смысле этого слова - вот всё, что нужно<...>

Мы вступаем в эпоху только полезных людей... и это будут лучшие люди".

И далее, разъясняя свою мысль, Тургенев говорил: "Народная жизнь переживает воспитательный период внутреннего, хорового развития, разложения и сложения; ей нужны помощники - не вожаки, и лишь только тогда, когда этот период кончится, снова появятся крупные, оригинальные личности<...> Вы еще молоды - Вы доживете до тех дней. Я - другое дело.

А пока будем сами учиться азбуке и учить других - и добро делать по-маленьку..."

И упомянув в конце письма о сыне своей корреспондентки, Тургенев провозгласил: "Да поступит и он в ряды полезных рабочих и народных слуг!.." (П., X, 295 - 296).