"Стихотворения в прозе". Неосуществленные замыслы

Творческий путь Тургенева завершился знаменитыми "Стихотворениями в прозе", которые он начал создавать еще в 1877 году. В печати они появились незадолго до смерти их автора - в двенадцатом номере "Вестника Европы" за 1882 год.

Первоначально эти произведения, которые сам Тургенев называл "Старческими раздумьями", для печати им не предназначались. Они начали публиковаться лишь благодаря настоятельным просьбам Стасюлевича, которому удалось во время его последнего свидания с уже смертельно больным Тургеневым убедить его издать хотя бы ту их часть, которая не была связана с его интимными переживаниями. Полностью "Стихотворения в прозе" были опубликованы только через пятьдесят лет после смерти их создателя.

Впервые это название (в качестве подзаголовка "40 стихотворений в прозе") появилось в рукописи, отправленной Тургеневым в "Вестник Европы". Таким образом, несомненно, что дано оно было этому циклу самим Тургеневым, а не Стасюлевичем, как это до недавнего времени было принято считать. (Только цифра 40 была исправлена Стасюлевичем на 50.)

"Стихотворения в прозе" Тургенева - этот совершенно оригинальный во всей мировой литературе цикл - итог многолетних раздумий писателя над человеческой жизнью вообще и жизнью русского народа.

В этом своеобразном лирическом дневнике Тургенев вновь поднимает вечно волновавшие его вопросы творчества, поэзии, красоты, любви и дружбы. В центре многих стихотворений - гражданские и нравственно-этические проблемы. Писатель прославляет в них подвиг во имя Родины и свободы.

В стихотворении "Памяти Ю. П. Вревской" Тургенев славит подвиг русской женщины, отдавшей свою жизнь за освобождение братских народов Балканских стран от турецкого ига.

В знаменитом стихотворении "Порог" - этом гимне самоотвержению русских революционеров - он прославил "святых" в своей мужественной борьбе русских женщин- революционерок.

Тема Родины и исторической судьбы русского народа - основная тема в творчестве Тургенева - в последние годы его жизни, в годы страшного разгула реакции, становится для него особенно близкой и волнующей.

В стихотворении этого же цикла "Русский язык" еще раз с необыкновенной силой выразились и любовь Тургенева к Родине, к родному языку, и его вера в будущее русского народа.

В этом стихотворении он писал:

"Во дни сомнений, во дни тягостных раздумий о судьбах моей родины, - ты один мне поддержка и опора, о великий, могучий, правдивый и свободный русский язык! Не будь тебя - как не впасть в отчаяние при виде всего, что совершается дома? Но нельзя верить, чтобы такой язык не был дан великому народу!"

(XIII, 198).

И как всегда у Тургенева, с этой главной темой неразрывно связана тема родной природы. В этом цикле он создал несколько неповторимых, посвященных ей шедевров. Не случайно одним из них - стихотворением "Деревня" - он и открывается.

Тургенев всегда восторгался красотой и "бесконечной гармонией" природы. Он был убежден, что человек только и силен, когда опирается на природу. Всю жизнь писателя волновали вопросы о месте человека в природе, о его положении среди ее стихийных сил, их взаимосвязи. Как огромную несправедливость воспринимал Тургенев жестокость и равнодушие природы к человеку. Его пугала и возмущала казавшаяся ему неизбежной для человека необходимость смиряться перед ее могуществом и властью над ним, необходимость подчиняться ее жестоким и неумолимым законам, перед которыми все живущие на земле - последние твари и люди - одинаково равны, его ужасал ее "закон", по которому, рождаясь, человек уже был приговорен к смерти.

Подобные размышления Тургенева, постепенно сложившиеся в своеобразную философскую систему, наиболее полно и обобщенно выражены им в стихотворении этого же цикла "Природа".

Однако эти мысли о природе, как уже отмечалось, не мешали Тургеневу верить, что с помощью промышленности будет нарастать подчинение "сил природы человеческому гению" и таким образом, может быть, промышленность "сделается освободительницей, обновительницей человеческого рода" (П., I, 451).

Особенно важно, что Тургенев, прекрасно знавший природу и очень тонко чувствовавший ее, обладал великим даром особого художественного восприятия ее и умел так воспроизвести увиденное, что его читатель неизбежно становился соучастником пережитых им от созерцания природы чувств, и прежде всего радости.

Тургенев создал такие картины природы, что, знакомясь с ними, невозможно не испытать тот поэтический восторг, какой испытал он сам - создатель их. Тургенев умеет заставить полюбить природу, познать счастье от сближения с нею.

Тургенев всегда стремился к простому и ясному воспроизведению картин природы. Он говорил: "Гремите, не сходя с места, всеми громами риторики: вам большого труда это не будет стоить; попробуйте понять и выразить, что происходит хотя бы в птице, которая смолкает перед дождем, и вы увидите, как это нелегко" (V, 417).

Самому Тургеневу тайна этого мастерства была прекрасно известна. Это и помогло ему стать великим певцом природы русской.

Об этом необыкновенном мастерстве Тургенева изображать русскую природу говорил еще Белинский. "Он, - писал великий критик о Тургеневе, - любит природу не как дилетант, а как артист, и потому никогда не старается изображать ее только в поэтических ее видах, но берет ее, как она ему представляется. Его картины всегда верны, вы всегда узнаете в них нашу родную, русскую природу..." (X, 347).

Да, так и только так мог изображать природу художник, который, как он сам о себе говорил, был "прикован к земле" и больше всего обожал "жизнь, действительность, ее капризы, ее случайности, ее привычки, ее мимолетную красоту..."

"Я, - писал Тургенев еще в 1848 году, - предпочту созерцать торопливые движения утки, которая влажною лапкой чешет себе затылок на краю лужи, или длинные блестящие капли воды, медленно падающие с морды неподвижной коровы, только что напившейся в пруду, куда она вошла по колено, - всему тому, что херувимы (эти прославленные парящие лики) могут увидеть в небесах..." (П., I,460).

С темой Родины и будущего русского народа связана и тема, ставшая в последние годы особенно важной для писателя, тема взаимоотношений интеллигенции и народа. Ей, как мы знаем, был посвящен роман "Новь". Различные аспекты ее, и прежде всего трагический, раскрыты Тургеневым и в таких стихотворениях в прозе, как "Порог", "Чернорабочий и белоручка", "Сфинкс".

Многие стихотворения в прозе проникнуты грустным, а порой даже трагическим настроением, причиной которого были и болезнь писателя, и мрачные думы его о приближающемся конце жизни, и тяжелейшая обстановка в России.

19 декабря 1880 года Тургенев писал Анненкову: "Нерадостно мы начали жизнь; нерадостно и кончаем" (П., XIII, 20).

А Лавров, часто навещавший писателя в последние годы его жизни, рассказывает: "...в январе 1882 года, когда я был у него с одним приятелем, он так мрачно смотрел на события в России, что говорил между прочим: "Прежде я верил в реформы сверху, но теперь в этом решительно разочаровался; я сам с радостью присоединился бы к движению молодежи, если бы не был так стар и верил в возможность движения снизу"¹.

¹ (И. С. Тургенев в воспоминаниях современников, т. I. М., "Художественная литература", 1969, с. 419)

Эти изменения во взглядах Тургенева произошли прежде всего под влиянием крупных общественно-политических событий последнего времени.

В 1879 - 1880 годах в России сложилась вторая революционная ситуация.

Внутренняя политика царского правительства становилась все реакционнее. Реакция, заметно усилившаяся сразу после неудачного покушения А. К. Соловьева на Александра II 14 апреля 1879 года, приобрела самые крайние формы после того, как народовольцы-террористы 1 марта 1881 года убили его.

В момент, когда новый царь Александр III "колебался еще, какой политике последовать"¹, Тургенев, будучи уверен в том, что пока ни на какие другие перемены надеяться не приходится, счел своим долгом попытаться убедить нового царя в необходимости дать России конституцию.

¹ (Там же, с. 442)

Как Тургенев мучился этой мыслью, рассказывает в своих воспоминаниях Кропоткин. "С нескрываемой горестью, - пишет мемуарист, - Тургенев говорил мне: "Чувствую, что обязан это сделать..."¹

¹ (Там же)

И Тургенев сделал такую попытку. Он написал статью "Александр III", в которой говорилось о том, каким хотелось бы увидеть новый политический курс русского правительства.

Эта статья была напечатана 26 марта 1881 года в одном из французских журналов без подписи автора. Из нее видно, что на большие перемены Тургенев не рассчитывал, однако, еще не до конца преодолев свои давнишние иллюзии, он все-таки чего-то еще ждал от нового царя.

Но действия Александра III очень быстро вновь отрезвили Тургенева.

29 апреля того же года Александр III опубликовал манифест, в котором оповестил своих подданных о том, что остается их самодержавным правителем и будет "стоять бодро на деле правления <...> с верою в силу и истину самодержавной власти, которую - как он писал, - мы призваны утверждать и охранять для блага народного от всяких на нее поползновений"¹.

¹ (См. кн. П. А. Зайончковского "Кризис самодержавия на рубеже 1870 - 1880 гг.". М., 1964. Цит. по этой книге, с. 374)

И вот теперь этот манифест и последовавшее за ним новое усиление реакции и заставили Тургенева окончательно отказаться от всяких даже самых малых и зыбких надежд на царское правительство, которые он до последнего времени сохранял, уповая на реформы сверху, способные, как ему казалось, положить начало необходимым социальным преобразованиям России.

Да, долго Тургенев не мог отрешиться от этих своих иллюзий. Но это было неизбежно. Враг деспотизма и особенно высшей формы его проявления - абсолютизма, Тургенев по с чужих слов составил о нем свое представление. Писатель "на себе", как он сам говорил, имел возможность "изучить прелести абсолютизма". И именно "российский императорский деспотизм", по признанию Тургенева, стал причиной того, что он много лет вынужден был вести "жизнь изгнанника" вдали от любимой Родины¹.

¹ (См.: Х. Бойесен. Визит к Тургеневу. (Из воспоминаний). - И. С. Тургенев в воспоминаниях современников, т. II. М., "Художественная литература", 1969, с. 351)

А о том, до какой степени Тургенев ненавидел теперь самодержавие, можно судить по тому, как отнесся он к убийцам царя.

Тургенев, который был убежденным противником террора, считая, "что насилия и политические убийства никогда не достигают своей цели, напротив, вызывают долгую реакцию, останавливают естественный рост народов и отравляют общественный организм подозрительностью"¹, отнесся к "первомартовцам", как называли тогда А. И. Желябова, С. Л. Перовскую, Н. И. Кибальчича, Т. М. Михайлова и Н. И. Рысакова, казненных за убийство Александра II, с явным сочувствием.

¹ (См.: Я. П. Полонский. И. С. Тургенев у себя в его последний приезд на родину. (Из воспоминаний). - И. С. Тургенев в воспоминаниях современников, т. II. М., "Художественная литература", 1969, с. 397)

Знаменателен следующий, рассказанный Лавровым факт. Тургенев, очевидно, еще в России летом 1881 года сам сделал с фотографий казненных портреты и с тех пор хранил их в ящике своего письменного стола. Летом следующего года в Париже он показал их Лаврову. Тогда же Иван Сергеевич прочел ему и стихотворения в прозе "Порог" и "Чернорабочий и белоручка".

Известно, что в период самой жестокой реакции, наступившей после 1 марта 1881 года, связи Тургенева с русскими демократическими и революционными деятелями не только не ослабли, но, напротив, усилились. По- прежнему встречаясь с уже известными ему политическими эмигрантами и оказывая им самую разнообразную помощь, Тургенев стремится расширить круг своих связей с ними.

Продолжая пристально следить и за всем происходившим в России, Тургенев приходит к выводу - то, что творится там сейчас, ни с чем не сравнимо.

25 февраля 1882 года он пишет Аниенкову: "Аминь, аминь, говорю Вам, ничего еще не было подобного тому, что теперь происходит в любезном нашем отечестве - а уж какие мы видали виды!" (П., XIII, 201). Его приводит буквально в ужас царствующий в "высших сферах" сумбур.

Тем настойчивее ищет теперь Тургенев те общественные силы, которые могли бы способствовать изменениям в жизни русского народа. Отсюда и все возрастающее его внимание к революционерам - к тем новым, "оригинальным людям", которые обратили на себя его внимание еще в конце семидесятых годов.

В этом отношении примечателен рассказ Кропоткина об интересе Тургенева к революционеру И. Н. Мышкину, привлекавшемуся по "процессу 193-х". Мышкин был арестован после неудавшейся попытки организовать побег Чернышевского из ссылки.

Кстати, отметим, что Тургенев в те годы с большой заинтересованностью относился к судьбе сосланного Чернышевского. Так, он приветствовал как благородный и честный поступок выступление издателя газеты "Страна" Л. А. Полонского с требованием вернуть Чернышевского из ссылки.

Интерес Тургенева к сильной личности Мышкина, как свидетельствует Кропоткин, был прежде всего вызван тем, что в нем писатель сумел разглядеть новый тип "людей действия".

В своей смелой речи на суде Мышкин призывал к всеобщему народному восстанию. "Вот человек, - говорил Тургенев Кропоткину о Мышкине, - ни малейшего следа гамлетовщины..."¹

¹ (И. С. Тургенев в воспоминаниях современников, т. I. М., "Художественная литература", 1969, с. 442)

О таких новых, "оригинальных людях" Тургенев расспрашивал и молодых писателей-народников во время уже упоминавшейся выше его встречи в начале 1880 года с членами "литературной артели", сгруппировавшимися вокруг журнала "Русское богатство".

При этом Иван Сергеевич высказал недовольство своим романом "Новь", в котором, как ему теперь казалось, "он только наметил некоторые черты" явления.

По свидетельству Н. Н. Златовратского, рассказавшего об этой встрече в своих воспоминаниях, у Тургенева тогда было намерение изучить это явление глубоко, и он уже имел даже "план изобразить русского "социалиста", именно "русского", который не имеет ничего, в главных психических основах, общего с социалистом западноевропейским"¹.

¹ (Н. Н. Златовратскнй. Воспоминания. М., Гослитиздат, 1956, с. 310)

Об этом же пишет в своих воспоминаниях С. Н. Кривенко. По его словам, Тургенев, встречавшийся с ним весной 1881 года, сказал тогда, что "Новь" не кончена. Иван Сергеевич говорил: ""Новь" ведь у меня не кончена. Я удивляюсь, как этого не заметили. Так прямо оборваны нити, и как бы мне хотелось, если только буду в состоянии, написать продолжение или что-нибудь подобное на ту же тему"¹.

¹ (И. С. Тургенев в воспоминаниях современников, т. I. М., "Художественная литература", 1969, с. 465)

Однако после "Нови" Тургенев, кроме так называемых "таинственных повестей" и стихотворений в прозе, написал только три небольших произведения - "Старые портреты", "Отчаянный" и "Перепелка", а незадолго до смерти продиктовал Полине Виардо рассказы "Пожар на море" и "Конец".

В центре рассказа "Конец" - трагическая судьба мелкого тирана. Этот рассказ - предупреждение всем, кто, идя наперекор времени и тщетно пытаясь доказать, что он властелин не хуже своих предков - жестоких крепостников, вступает в конфликт с бывшими крепостными, но ныне лично независимыми, полными человеческого достоинства людьми, готовыми дать отпор их деспотизму.

И в "Старых портретах" и особенно в "Отчаянном" писателя прежде всего интересовали те черты русского характера, которые, как он считал, были свойственны и современным русским людям и многое объясняли в действиях революционной молодежи.

В письме к жене Полонского - Ж. А. Полонской в январе 1882 года Тургенев писал об "Отчаянном": "Это не что иное, как студия в роде "Старых портретов". Я постарался вывести в ней тип, который нахожу знаменательным, в отношении с некоторыми современными явлениями" (П., XIII, 180).

Из переписки Тургенева видно, что он придавал большое значение рассказу "Отчаянный", он даже любил сам читать его друзьям.

В воспоминаниях художника В. В. Верещагина есть интересное описание одного из таких чтений. По словам мемуариста, когда Тургенев дошел до того места, где герой рассказа Миша "ведет плясовую целой компании нищих, Иван Сергеевич живо встал с кресла, развел руками и начал выплясывать трепака, да ведь как выплясывать! выделывая колена и припевая <...> Точно сорок лет с плеч долой; как он изгибался, как поводил плечами! Седые локоны его спустились на лицо, красное, лоснящееся, веселое. Я просто любовался им и не утерпел, захлопал в ладоши, закричал: "браво, браво, браво!"¹

¹ (В. В. Верещагин. Очерки, наброски, воспоминания. Спб, 1883, с. 132 - 133)

Но все эти произведения 1880 - 1883 годов были больше обращены в прошлое, в них не было и принципиально нового. А между тем сейчас мы располагаем материалами, которые убеждают в том, что и после "Нови" эволюция Тургенева - художника и мыслителя не закончилась, как это считали многие исследователи.

Мы знаем теперь, что, говоря о желании продолжить "Новь" или написать еще что-нибудь подобное, Тургенев действительно имел серьезное намерение осуществить эти планы. Недавно опубликованные подготовительные материалы к неосуществленному роману "Наталья Карповна" (начало 1883 года) - весьма красноречивое тому доказательство. И не единственное.

Кроме того, из писем Тургенева и воспоминаний его современников известно, что еще в 1879 году у писателя возник замысел другого большого социального романа, который он намеревался посвятить новому этапу революционного движения в России.

Так, из воспоминаний В. В. Верещагина мы знаем, что Тургенев "собирался писать и уже начал большой труд<...> что задумывался роман с отзывом на движение мысли русской молодежи последнего времени..."¹.

¹ (Там же, с. 131 - 132)

Из других источников известно, что Тургенев даже планировал сроки окончания этого романа и публикаций его сперва в "Вестнике Европы", а затем в заграничных изданиях.

Писатель намечал осуществить свой замысел летом 1882 года в Спасском, куда пригласил для одновременной совместной работы над переводом романа на английский язык Рольстона.

Очень интересен рассказ Рольстона о замысле нового романа его русскою друга. По словам Рольстона, Тургенев поставил перед собой поистине грандиозную задачу: он решил написать роман, который должен был "иллюстрировать огромную разницу, существующую между социализмом России и социализмом Западной Европы"¹.

¹ (И. С. Тургенев в воспоминаниях современников, т. II. М., "Художественная литература", 1969, с. 329 - 330)

План романа, по свидетельству Рольстона, был приблизительно следующий: русская девушка-нигилистка покинула Россию и поселилась в Париже, где встретила молодого француза-социалиста и вышла за него замуж. Некоторое время все шло как следует в семье, "воодушевленной общей ненавистью ко всем законам и условностям".

Но вот героиня встретила своего соотечественника-революционера, который рассказал ей о том, что думают, говорят и делают русские социалисты на ее Родине. Постепенно она убедилась в том, что цели русских социалистов существенно отличаются от целей социалистов французских и немецких, что она целиком разделяет стремления своих соотечественников и что между нею и ее мужем - пропасть...

Во второй части романа, которая Рольстону, очевидно, была неизвестна, по свидетельству И. Я. Павловского, Тургенев предполагал написать ряд сцен, "показывающих неумение француза возвыситься до широких, гуманных идеалов своей супруги"¹.

¹ (И. П<авловский>. Воспоминания об И. С. Тургеневе. (Из записок литератора). - "Русский курьер", 1884, № 150, 2 июня)

Муж героини - радикал, деятельно занимающийся политикой, человек на виду, живет обыденной жизнью, политикой дня, бурями в стакане воды. Все должно было кончиться любовью героини к своему соотечественнику, человеку смелых передовых идей.

Среди прототипов русского революционера, героя задуманного Тургеневым нового романа, прежде всего называли революционеров П. С. Поливанова и Н. В. Чайковского, с которыми Тургенев был лично знаком и необыкновенная судьба которых была ему хорошо известна.

Более конкретное представление о том, каким виделся тогда Тургеневу образ главного деятеля русского революционного движения на новом этапе его развития, дают сохранившиеся и только недавно опубликованные подготовительные материалы к другому неосуществленному произведению писателя - роману "Наталья Карповна".

Речь идет о характеристиках девяти персонажей этого произведения, о так называемом "формулярном списке" его действующих лиц, составление которого обычно предшествовало работе Тургенева над текстом рукописи.

Полина Виардо в одном из писем к Стасюлевичу, заканчивая свой рассказ о последних днях Тургенева и о том, как он дней за пятнадцать до смерти продиктовал ей свое последнее произведение "Конец", писала: "Бедный Тургенев, для него было такое наслаждение диктовать этот рассказ, что он хотел немедленно начать таким же образом со мной большую подготовительную работу к большому роману, который был им задуман. Но, увы, болезнь ухудшалась, и он мог продиктовать только имена действующих лиц"¹.

¹ (М. М. Стасюлевич и его современники в их переписке., т. III. Спб., 1912, с. 268 - 269)

По всей вероятности, речь в этом письме и идет о рассматриваемых черновых материалах, действительно записанных по-французски Полиной Виардо под диктовку Тургенева, а затем просмотренных и исправленных им самим.

Впервые описание этих рукописных материалов сделано их первым публикатором Андре Мазоном¹.

¹ (См.: Андре Мазон. Поздний творческий замысел Тургенева. - "Литературное наследство", т. 73, кн. 1, 1964, с. 259 - 260; там же его публикация "формулярного списка" персонажей "Наталии Карповны", с. 262 - 268)

"Наталью Карповну", судя по этим черновым наброскам, писатель предполагал, как отметил это еще Андре Мазон, посвятить социальной проблематике. Главными героями нового произведения должны были стать два революционера. В их образах Тургенев собирался воссоздать два типа современных ему революционных деятелей и один из них совсем для него новый - тип "жизнерадостного революционера".

Да, в этом произведении Тургенев, несомненно, хотел довести до конца то, что ему не удалось завершить в "Нови".

Герои "Натальи Карповны" представлялись писателю продолжателями дела, начатого героями "Нови" в семидесятых годах. Время действия "Натальи Карповны" Тургенев намечал отнести к 1880 году, к последнему, только что пережитому, периоду революционной борьбы.

По всей вероятности, "Наталья Карповна" стала бы именно тем произведением, которого тогда многие ждали от Тургенева, уверенные, как, например, Кропоткин, в том, что в нем писатель "отметил бы появление нового типа людей действия"¹, таких, добавим мы, каким был И. П. Мышкин, каким был и хорошо известный Тургеневу Герман Лопатин.

¹ (П. А. Кропоткин. Идеалы и действительность в русской литературе. Спб, 1907, с. 115 - 116)

Изучение черновых материалов к "Наталье Карповне" убеждает и в том, что в образе главного героя этого произведения Тургенев действительно собирался изобразить новый тип деятеля революционного движения, человека действия, в котором, как в Мышкине, не было бы "ни малейшего следа гамлетовщины", а, напротив, как в Лопатине, главной и определяющей его характер чертой была бы жизнерадостность.

О главном герое "Натальи Карповны" сказано: "Пимен Пименович, новый в России тип. Жизнерадостный революционер <...> увлекаемый своим неукротимым духом <...> чрезвычайно смел, беззаботен и даже весел в минуту опасности. Если попался, ну, что ж, приходится начинать сначала! И он начинает сначала! Железное здоровье, Геркулесова сила, всё переваривает<...> Выдающаяся черта его характера то, что он не выносит несправедливости <...> Никогда не бывает ни резок, ни груб<...> хотя при случае не прочь пустить в ход кулак. Часто нуждается в деньгах, но не для самого себя; в таких обстоятельствах готов делать всё что угодно, работать с утра до ночи, рисковать собственной головой, если подвернется подходящий случай<...> Питает безграничное уважение к некоторым крупным именам, связанным с революционной историей России. До сих пор ему сопутствовала необыкновенная удача" (XIII, 360 - 361).

Пимен Пименович во всем - натура положительная. В авторской характеристике этого образа, как отметил и это еще Андре Мазон, "нет и тени осуждения".

Даже наружность Пимена Пименовича исключительно привлекательна: "Невысок ростом, но хорошо сложен, приятные черты лица, почти миловиден. Волосы пышные, вьющиеся, каштановые. Зубы ослепительные, смех внезапный и ослепительный, как и его зубы". В то же время он "прекрасный рассказчик, не без краснобайства<...> Любит выпить, вкусно поесть, не боится шума, скандала<...> Чрезвычайно нравится женщинам. Сам же главным образом любит танцевать с ними, опасаясь завязнуть, и держится от них на расстоянии" (XIII, 360 - 361).

Как видим, у Пимена Пименовича есть и черты, сближающие его с Соломиным - героем "Нови". Ведь и Соломин характеризовался в "формулярном списке" словами: "Силач; энергия сказывается во всем, в самом смехе..." (XII, 323).

Однако между этими героями есть и очень существенная разница, и прежде всего в главном: Пимен Пименович - уже не постепеновец. В отличие от Соломина, который, понимая "невольное отсутствие народа", держался "на точке выжидания", а пока школы заводил, он - революционер, "увлекаемый своим неукротимым духом".

Так же как в "Нови" Соломину был противопоставлен Нежданов - "романтик реализма", натура нервная, впечатлительная, страстная и трагическая, в "Наталье Карповне" Пимену Пименовичу противопоставлен Павел Андреевич - человек "очень страстный, очень восторженный", но в глубине души которого "большая печаль". Как и Нежданов, Павел Андреевич имеет "пылкое желание что-то совершить", по и он неудачлив: у него "всё разрушается из-за присущей ему горячности", а его судьба так же трагична - "жажда деятельности его погубит".

Отметим, что эти черты дали еще Андре Мазону основание причислить Павла Андреевича к тем же "романтикам реализма".

Однако Павел Андреевич отличается от Нежданова в главном - он уже прошел через большие испытания: он "побывал в обстоятельствах, которые были ему совсем не по плечу, и это подорвало его здоровье?, но, добавим, отнюдь не его дух, не его волю, не его веру в свое дело. И это последнее также отличает его от Нежданова. "В свои годы он уже привык скрываться, быть под надзором". "Он таки пожил!" А ему всего двадцать семь лет (XIII, 360 и 359).

В отличие от Нежданова, у которого, по словам критиков Тургенева, обвинявших его в предвзятом отношении к революционерам-народникам, "единственным источником революционного пыла" было "его двусмысленное общественное положение"¹ незаконнорожденного графского сына, ни у Пимена Пименовича, ни у Павла Андреевича ничего подобного нет.

¹ (См.: Н. К. Михайловский. Записки профана, - "Отечественные записки", 1877, № 2, с. 318 - 319)

Пимен Пименович - "сын важного чиновника, получил превосходное воспитание, но всё бросил, увлекаемый своим неукротимым духом" (XIII, 360), а у Павла Андреевича есть мать, которую "он поистине боготворит" и которая, в свою очередь, живет только им. И тот и другой в своих действиях, как "истинные отрицатели", не руководствуются чувством "личного негодования", у них нет никакой ущербности, никакой "гамлетовщины", они и не пасынки своей среды.

В отличие от "Нови", в которой Тургенев доказывал, что дело народников "ложно и нежизненно" и может привести "их к полному фиаско", в черновых материалах к "Наталье Карповне" уже нет и намека на недоверие автора к делу его героев - революционеров начала восьмидесятых годов.

Если бы Тургеневу довелось написать это произведение, он, очевидно, достойно ответил бы им тем критикам "Нови", которые обвиняли его в одностороннем изображении революционеров. При этом правда и только правда должна была водить его пером. Вот почему с таким необыкновенно пристальным вниманием изучал он и теперь проблемы революционного движения нового периода и самих его участников.

Так в конце своего творческого пути Тургенев подошел к созданию недавно появившегося в России типа общественного деятеля - жизнерадостного революционера, что говорит о дальнейшей эволюции центрального героя всего творчества писателя.