Роман «отцы и дети» И. С. Тургенева. Н. П. Лощинин

1.

Проблема связей и взаимоотношений поколений отцов и детей занимала одно из важных мест в русской литературе прошлого века. Она была остро поставлена декабристами, Грибоедовым в «Горе от ума», она волновала Пушкина и Лермонтова, Некрасова и Чернышевского, Толстого и Чехова. Эта проблема нашла наиболее полное воплощение в романе «Отцы и дети» Тургенева.

Тургенев работал над ним в период первой революционной ситуации в России. В то время происходил интенсивный процесс размежевания социальных сил, шла ожесточенная борьба вокруг путей развития страны. «Дети», как представители молодой революционно-демократической России, не могли и не желали жить по-старому, искали новых путей, подвергали сокрушительной критике все основы жизни «отцов», людей старого, отжившего феодально-крепостнического строя.

Автор «Записок охотника» не был сторонником революционных преобразований действительности. Крестьянский бунт ему казался «бессмысленным и беспощадным». Накануне опубликования положения об освобождении крестьян Тургенев писал графине Е. Е. Ламберт: «Бунт в царстве может только жестоко повредить и Польше и России, как всякий бунт и всякий заговор. Не такими путями должны мы идти вперед»^*. И вместе с тем он неоднократно высказывал мысль о необходимости существенных изменений. Тургенев был врагом крепостного права, в борьбе с которым дал «Аннибалову клятву». Когда манифест 19 февраля был опубликован, Тургенев незамедлительно сообщал А. И. Герцену, что мужики, хотя и не поймут его, но «самое дело» в нем «раскусят и одобрят». Тургенев приветствовал этот документ, называл его «великим указом», хотя он «явным образом написан был по-французски и переведен на неуклюжий русский язык каким-нибудь немцем»^**.

^* («Письма И. С. Тургенева к графине Е. Е. Ламберт», М., 1915, стр, 113.)

^** (И. С. Тургенев, Собрание сочинений, т. 12, Гослитиздат, 1958, стр. 321. )

Весну и лето 1861 г. Тургенев провел в Спасском, в непосредственной близости с крестьянами. «Подумав и приглядевшись, — уведомлял он своего друга П. В. Анненкова в апреле, — увидишь, что нечему было удивляться», восхищение манифестом «доказывает только нашу близорукость». 14 июля писатель сообщал Полонскому: «Крестьянские дела — ничего себе; вперед пока подвигаются плохо, но и назад нейдут. Надо вооружиться терпением и выжидать»^*. Тургенев был убежден в том, что реформа — «дело громадное — и то, что уже сделано и осталось — составляет полный переворот в русской жизни»^**. Тем не менее, как бы подводя итог своим наблюдениям за событиями года, он писал И. П. Борисову 11(23) декабря: «Известия из России — литературные и всякие другие — печальны. Мы живем в темное и тяжелое время — и так-таки не выберемся из него»^***. В такой сложной обстановке, когда основа старого феодального уклада жизни рушилась, а новые буржуазные отношения только что начинали укладываться, Тургеневым и был написан роман «Отцы и дети».

^* («Первое собрание писем И. С. Тургенева», СПБ, 1884, стр. 94. )

^** (Там же.)

^*** (Там же, стр. 91.)

Первое упоминание о замысле романа мы находим в письме Тургенева к гр. Е. Е. Ламберт от 6(18) августа 1860 г. «Я принялся за работу серьезную — и сижу теперь над большой повестью (разумеется, еще больше «Дворянского гнезда»), — писал он в ноябре того же года Е. Я. Колбасину, — надеюсь одолеть ее к марту и тиснуть ее в «Русском вестнике»^*. Завершил работу над этим произведением Тургенев в Спасском летом 1861 г.

^* (Там же, стр. 95.)

В июле он писал Я. П. Полонскому, что новое его сочинение «подвигается к концу», а 8 августа уведомлял Е. Я. Колбасина: «Роман я свой кончил и отдал его Каткову в Москве»^*. Появились «Отцы и дети» во втором номере журнала «Русский вестник» в феврале 1862 г.

^* (И. С. Тургенев, Собрание сочинений, т. 11, изд. «Правда», М., 1949, стр. 205.)

Роман «Отцы и дети» — вершина творчества Тургенева и в то же время самое сложное и самое противоречивое его произведение. В нем во всей полноте проявились сокровенные чувства и помыслы писателя со всеми их сильными и слабыми сторонами. Художественное мастерство Тургенева как писателя-реалиста, воплотившего в живых, ярких картинах и образах современную ему действительность, достигло в «Отцах и детях» наивысшего расцвета.

Еще в середине пятидесятых годов, во время разгоревшейся литературной борьбы вокруг творческого наследия Пушкина и Гоголя, Тургенев защиту реализма считал задачей первостепенной важности. Тургенев превыше всего ставил в литературе истину в воспроизведении действительности и видел в ней высочайшее назначение подлинного художника. «Стремление к беспристрастию и к Истине всецелой, — писал он Дружинину 11 ноября 1856 г.,— есть одно из немногих добрых качеств, за которые я благодарен природе, давшей мне их»^*. А для того чтобы писатель смог верно и полно выразить истину, даже если она и не совпадала с его собственными симпатиями, кроме таланта ему — указывал Тургенев — «нужно постоянное общение с средою, которую берешься воспроизводить; нужна правдивость, правдивость неумолимая в отношении к собственным ощущениям; нужна свобода, полная свобода воззрений и понятий — и, наконец, нужна образованность, нужно знание^**!» По мнению Тургенева, настоящий писатель является «сосредоточенным отражением» жизни, его талант никогда не служит посторонним целям.

^* (И. С. Тургенев, Собрание сочинений, т. 11, изд. «Правда», 1949, стр. 148.)

^** (Там же, т. 10, стр. 266.)

Утверждая величие и силу объективного реалистического искусства, писатель при этом решительно осуждал тех, кто уходил в сторону от разрешения важных проблем современности, кто смотрел на творчество как на бессознательный акт, не зависящий от разума.

В свое время Белинский заметил, что ум Тургенева творческий, но творить он мог лишь тогда, когда в основании лежало какое-то реальное жизненное начало. В лучших произведениях Тургенева мы всегда ощущаем конкретный материал, живой источник, послуживший импульсом для его творческой фантазии. Это прекрасно сознавал он сам и в этом была сильная сторона его дарования. Когда некоторые читатели и критики упрекали Тургенева в сочинительстве, в искусственности создания образов романа «Отцы и дети», он решительно отклонял подобные обвинения как необоснованные и чуждые его таланту. «Я должен сознаться, — писал Тургенев, — что никогда не покушался «создавать образ», если не имел исходною точкою не идею, а живое лицо, к которому постепенно примешивались и прикладывались подходящие элементы»^*. Новый его роман как раз и создавался на основе конкретных фактов действительности шестидесятых годов. «В основание главной фигуры, Базарова, — писал Тургенев, — легла одна поразившая меня личность молодого провинциального врача. (Он умер незадолго до 1860 г.) В этом замечательном человеке воплотилось — на мои глаза — то едва народившееся, еще бродившее начало, которое потом получило название нигилизма. Впечатление, произведенное на меня этой личностью, было очень сильно и в то же время не совсем ясное»^**. В письме К. К. Случевскому вскоре по выходе романа Тургенев указал и на прототипы братьев Кирсановых. «Графчик Сальяс, — писал он, — неправ, говоря, что лица, подобные Н. П — у и П — у П — у — наши деды: Н. П. это я, Огарев и тысячи других; П. П. — Столыпин, Есаков, Россет — тоже наши современники. Они лучшие из дворян — и именно по тому и выбраны мною, чтобы доказать их несостоятельность»^***.

^* (Там же, стр. 260.)

^** (И. С. Тургенев, Собрание сочинений, т. 10, изд. «Правда», 1949, стр. 260.

«Вообще я выдумываю мало, — говорил Тургенев. — Без уездного врача Дмитриева не явилось бы Базарова. Я ехал из Петербурга в Москву во втором классе. Он сидел против меня. Говорили мы мало о пустяках. Он распространялся о каком-то средстве против сибирской язвы. Его мало интересовало, кто я, да и вообще литература. Меня поразила в нем базаровская манера, и я стал всюду приглядываться к этому нарождающемуся типу. Вскоре после того я узнал, что Дмитриев умер» (А. В. Половцов, Воспоминания об И. С. Тургеневе, «Царь-колокол», Иллюстрированный календарь на 1887 г., стр. 77).)

^*** (И. С. Тургенев, Собрание сочинений, т. II. изд. Правда, 1949, стр. 214.)

Тургенев стремился объективно верно воплотить «быстро изменившуюся физиономию русских людей культурного слоя». Падение крепостного права, по словам В. И. Ленина, «вызвало появление разночинца, как главного, массового деятеля и освободительного движения вообще»^*. Тургенев первым ввел в ли тературу героический тип интеллигента-демократа из разночинцев, показав его превосходство над духовно немощными аристократами. В своем романе на конкретном материале современной ему действительности Тургенев поставил много важных вопросов, взволновавших читателя, сделавших роман общественным событием. «Прочный... успех остается только за теми явлениями, — писал Добролюбов, — которые захватывают вопросы далекого будущего или в которых есть высший, общечеловеческий интерес»^**. Этим требованиям революционно-демократического критика вполне отвечало новое произведение Тургенева, побуждавшее читателей не к созерцательным мечтаниям и размышлениям, а к активным действиям, к борьбе за передовые общественные идеалы.

^* (В. И. Ленин, Сочинения, т. 20, стр. 224.)

^** (Н. А. Добролюбов, Собрание сочинений в трех томах, т. II, Гослитиздат, М., 1952, стр. 12)

«Тургенев искал прогрессивные явления в русском обществе и стремился художественно их отобразить, — писал М. И. Калинин. — В этом отношении он много сделал для развития русской общественной мысли, хотя сам и далеко стоял от действительных борцов с самодержавием»^*. Это указание Калинина следует отнести и к роману «Отцы и дети».

^* (М. И. Калинин, Об искусстве и литературе, Гослитиздат, М., 1957, стр. 50—51.)

В «Отцах и детях», явившихся, по выражению Салтыкова-Щедрина, «плодом общения с «Современником», Тургенев ставил те же проблемы, над разрешением которых бились русские просветители 60-х годов. В роман проникает горячая вражда к «крепостному праву и всем его порождениям в экономической, социальной и юридической области»^*, горячая защита просвещения, свободы, «отстаивание интересов народных масс, главным образом крестьян (которые еще не были вполне освобождены или только освобождались в эпоху просветителей), искренняя вера в то, что отмена крепостного права и его остатков принесет с собой общее благосостояние, и искреннее желание содействовать этому»^**. Однако необходимо при этом учитывать, что в решении вопросов русской жизни Тургенев всегда оставался постепеновцем, либералом старого покроя. Это выражение «либерал старого покроя» означало у него «протест против всего темного и притеснительного... уважение к науке и образованию, любовь к поэзии и художеству и, наконец — пуще всего — ...любовь к народу». Народной мыслью были проникнуты «Записки охотника», «Муму», «Постоялый двор» и многие другие его произведения. В «Отцах и детях» Тургенев не создал ярких обобщающих типов из среды трудового народа, тем не менее вопрос о его судьбе по существу является главной проблемой романа. Уже на первых его страницах Кирсанов-отец говорил Аркадию о больших хлопотах с мужиками, жаловался на то, что у них настоящего старания в работе нет, что они нерадиво относятся к барскому имуществу и портят его. Тургенев отмечает этими жалобами, что сознание крепостных в канун реформы значительно выросло, что они ясно понимали несправедливость крепостнических порядков, изнурявших народ на протяжении нескольких веков. Тургенев отдельными яркими штрихами нарисовал картины крайней нищеты деревни, показал обтерханных мужиков, ехавших на плохих клячонках, как следствие рабских условий жизни. Бедность, нищета деревни обратили на себя внимание Аркадия, который призадумался над тем, как улучшить состояние крепостных. «Нельзя, нельзя ему (краю.— Н. Л.) так оставаться, — размышлял он, — преобразования необходимы»^***. Необходимость преобразования народной жизни признавали многие. Николай Петрович попытался даже ввести у себя усовершенствования в виде фермы, но хозяйство по-прежнему «скрипело, как немазаное колесо, трещало, как домоделанная мебель из сырого дерева»^****. Ферма приносила ему только безотрадные и бестолковые хлопоты, которые росли с каждым днем. Начавшиеся толки о предстоящей реформе вносили беспокойство в умы крепостных крестьян, которые никак не хотели жить по-старому. «Братья требовали раздела, — писал Тургенев, — жены их не могли ужиться в одном доме; внезапно закипала драка, и все вдруг поднималось на ноги, как по команде, все сбегалось перед крылечко конторы, лезло к барину, часто с избитыми рожами, в пьяном виде, и требовало суда и расправы; возникал шум, вопль, бабий хныкающий визг вперемежку с мужскою бранью»^*****. Вопросы народной жизни — основа содержания романа Тургенева.

^* (В. И. Ленин, Сочинения, т. 2, стр. 472.)

^** (Там же.)

^*** (И. С. Тургенев, Собрание сочинений, т. 3. Гослитиздат, М., 1954, стр. 176.)

^**** (Там же, стр. 197. )

^***** (И. С. Тургенев, Собрание сочинений, т. 3, Гослитиздат, М., 1954. стр. 306.)

Представителями двух исторических тенденций, двух исторических сил в шестидесятые годы, по определению В. И. Ленина, были либералы и революционные демократы. В период подготовки и проведения реформы 1861 г. окончательно прояснились цели и задачи каждой из этих партий: либералы стремились внести преобразования в жизнь страны, повернуть ее на капиталистический путь развития с помощью реформ сверху, при сохранении существующего строя, без участия народа; революционные демократы призывали Русь «к топору», к движению народных масс, способных свергнуть все старые порядки.

Тургенев исторически верно нарисовал борьбу отцов и детей, как отражение борьбы двух различных социальных лагерей. Представителем новой, революционно-демократической России в романе, несомненно, является Базаров. В статье «По поводу «Отцов и детей» Тургенев писал: «Рисуя фигуру Базарова, я исключил из круга его симпатий все художественное, я придал ему резкость и бесцеремонность тона — не из нелепое желания оскорбить молодое поколение (!!!), а просто вследствие наблюдений над моим знакомцем, доктором Д. и подобными ему лицами. «Эта жизнь так складывалась», опять говорил мне опыт — может быть, ошибочный, но, повторяю, до бросовестный; мне нечего было мудрить — и я должен был именно так нарисовать его фигуру. Личные мои наклонности тут ничего не значат; но, вероятно, многие из моих читателей удивятся, если я скажу им, что, за исключением воззрений [Базарова] на художества, — я разделяю почти - все его убеждения. А меня уверяют, что я на стороне «Отцов»^*. Еще раньше, отвечая Случевскому, Тургенев указывал на то, что «все истинные отрицатели, которых я знал, — без исключения (Белинский, Бакунин, Герцен, Добролюбов, Спешнев и т. д.) происходили от сравнительно добрых и честных родителей»^**, что все они идут своей дорогой потому, что «более чутки к требованиям народной жизни»^***. Из приведенных выписок Тургенева видно, что в образе Базарова он запечатлел характерные черты передовых людей эпохи, судьба которых была тесно связана с жизнью крепостных масс. На типичность Базарова автор романа указывал в письме к Ф. М. Достоевскому. Тургенев говорил, что отрицательное направление, представленное этим образом, не есть частное явление, оно — выражение «новейшей нашей современности»^****. «Он — в моих глазах — действительно герой нашего времени»^*****, — писал Тургенев о Базарове. Тургенев указывал, что у его героя имелись единомышленники, разделявшие его убеждения. Так, в споре с Павлом Петровичем Базаров заявляет: «Нас не так мало, как вы полагаете» (к сожалению, автор не подтвердил это заявление в романе конкретными образами). Наконец, небезынтересно привести и свидетельство X. X. Бойезена о том, как вынашивал Тургенев образ Базарова. «Он так завладел мной, что я вел от его имени дневник, в котором он высказывал свои мнения о важнейших текущих вопросах — религиозных, политических и социальных», — рассказывал Тургенев^******. Все это свидетельствует о том, что образ Базарова создавался и обдумывался автором на протяжении длительного времени и что в нем запечатлелись черты характера, которые были близки писателю и глубоко волновали его.

^* (И. С. Тургенев, Собрание сочинений, т. 10, изд. «Правда», М., 1949. стр. 262—263. )

^** (Там же, т. 11, стр. 214.)

^*** (Там же.)

^**** («Первое собрание писем И. С. Тургенева», СПБ, 1884, стр. 96.)

^***** (И. С. Тургенев, Собрание сочинений, т. 11, изд. «Правда», 1949, стр. 204.)

^****** («И. С. Тургенев в воспоминаниях современников и его письмах», вып. 6, ч. 1, М 1924, стр. 82.

— Не знаю; вероятно, знал, но это его не стесняло. Он не считал нужным скрываться ни перед кем. И, ведь, не рисовался нисколько, — он был совершенно прост». Н. А. Островская, Воспоминания о Тургеневе. В «Тургеневском сборнике», под ред. Н. К. Пиксанова, книгоиздательство «Огни», 1915, стр. 79—80. )

В. И. Ленин назвал Белинского «предшественником полного вытеснения дворян разночинцами в нашем освободительном движении^*...» Базарова мы тоже не без основания можем назвать одним из зачинателей полного вытеснения дворян разночинцами с исторической арены. По своему происхождению Базаров — сын лекаря, а дед его пахал землю; по воспитанию, убеждениям — он демократ, представитель сословия, начинавшего играть в ту пору важную историческую роль. Демократизм Базарова проявлялся и во взглядах на жизнь, и во взаимоотношениях с крестьянскими ребятишками, с дворовыми Кирсановых, и в спорах с Павлом Петровичем, и в его внешнем облике — он был бедно одет, у него красные, трудовые руки, не знавшие перчаток. Внешний вид Базарова произвел такое неприятное впечатление на старшего Кирсанова, что тот счел для себя неприличным поздороваться с ним за руку и лишь после осведомился о нем, спросив через своего племянника: «Кто сей, волосатый?» Но если Павел Кирсанов увидел в Базарове чужого человека, то для простого народа — дворовых, крестьянских детей — он — свой, близкий.

^* (В. И. Ленин, Сочинения, т. 20, стр. 223.)

Наука — главная страсть и цель жизни Базарова, он посвятил ей годы учебы в университете, где формировались его материалистические взгляды на природу и общество. Идея активного вмешательства в жизнь, научного ее познания, защита отдельных положений дарвинизма, отрицание идеализма, романтизма —- все это несомненные достоинства Базарова. Но вместе с тем он нередко впадал в вульгарный материализм. Главная причина здесь — в слабости его философских воззрений. Его теория познания примитивна, односторонняя Он, например, сложный психический процесс познания сводил лишь к ощущениям, нисколько не учитывая при этом роли теоретических обобщений, «...я придерживаюсь отрицательного направления, — говорил Базаров, — в силу ощущения» Мне приятно отрицать, мой мозг так устроен — и баста! Отчего мне нравится химия? Отчего ты любишь яблоки? — тоже в силу ощущения. Это все едино. Глубже этого люди никогда не проникнут». Здесь обнаруживается философская ограниченность Базарова.

И тем не менее, Базаров подкупает читателя своей страстной верой в науку, в ее действенную силу, в то, что она должна служить человеку, облегчать его жизнь. В этом смысле Базаров—гуманист, отдавший себя служению народу. Он был глубоко убежден, что с помощью положительных знаний и опытов можно понять и объяснить явления природы, болезни людей, пороки современного общества. «Мы приблизительно знаем, — говорил он Одинцовой, — отчего происходят телесные недуги; а нравственные болезни происходят от дурного воспитания, от всяких пустяков, которыми сызмала набивают людские головы, от безобразного состояния общества, одним словом. Исправьте общество, и болезней не будет»^*. Благосостояние народа он, следовательно, ставил в прямую зависимость от общественных условий жизни. В исправлении и улучшении общества науке отводилась едва ли не решающая роль. И это понятно. Разрушать старое без достаточной научной мотивировки нелепо. Поэтому у Базарова сложились свои взгляды на воспитание, на труд, на науку и искусство, на принципы, на аристократию, на женщину, на современное общество и т. д. Все эти вопросы занимали его мысль. На некоторые из них он давал чеканные ответы в виде афоризмов. Внутренняя сила Базарова, постоянная работа мысли, смелость и оригинальность суждений — все это обращало на себя внимание. Так, писатель не без некоторой скрытой иронии замечал, что даже Павел Петрович иногда просил позволения присутствовать при его опытах, и раз даже «приблизил свое равнодушное и вымытое отличным снадобьем лицо к микроскопу для того, чтобы посмотреть, как прозрачная инфузория глотала зеленую пылинку». В X главе Кирсанов старший поставил перед Базаровым целый ряд вопросов для того, чтобы выяснить — кто он — материалист? проповедник? обличитель? и т. д. Ответы Базарова опять-таки свидетельствуют о том, что поставленные перед ним вопросы не были для него неожиданностью. Над ними он не раз думал. «Прежде, в недавнее еще время, — сказал Базаров, — мы говорили, что чиновники наши берут взятки, что у нас нет ни дорог, ни торговли, ни правильного суда»^**, но эти обличительные приемы борьбы не достигли цели и нередко превращались в бессмысленную болтовню, которую с охотой поддерживали официальные круги. Базаров ясно понял, что «болтать о наших язвах не стоит труда, что это ведет только к доктринерству». Обвиняя «обличителей», «умников», толковавших о «каком-то искусстве, бессознательном творчестве, о парламентаризме, об адвокатуре и черт знает о чем»^*** еще, герой Тургенева указывал на то, что они забывали о самом главном — о хлебе насущном, о грубейших суевериях, душивших народ, и т. д. (Подобная мысль была высказана еще раньше Добролюбовым. Критикуя обличителей, кричавших о злоупотреблениях и дурных порядках в обществе, они, говорил Добролюбов, в конце концов все сводили к каким-нибудь частностям и мелочам.)

^* (И. С. Тургенев, Собрание сочинений, т. 3, Гослитиздат, 1954, стр 248.)

^** (И. С. Тургенев, Собрание сочинений, т. 3, Гослитиздат, 1954, стр. 215.)

^*** (Там же, стр. 216. )

Базаров пришел к необходимости отрицания всей современной ему социальной системы и того, что «страшно вымолвить», т. е. царя и бога. «В теперешнее время, — говорил он, — полезнее всего отрицать — мы отрицаем». Своим страстным отрицанием отживших форм общественной жизни, аристократических принципов, Базаров близок к революционным демократам, но, в отличие от них, у него нет ясной положительной программы. В этом, конечно, прежде всего сказалась слабость политических воззрений самого Тургенева^*. Безгранично веря в науку, полезную для общества (например, химию, медицину), Базаров нигилистически относился к искусству (поэзии, живописи, музыке). Оно в его представлении ассоциировалось с романтизмом, мечтательностью. На чтение стихов Пушкина, на рассматривание картин Рафаэля, на игру на виолончели, по его понятиям, нельзя тратить время: все это бесполезные вещи, не имеющие никакого практического смысла. Базаров никак не учитывал действенной, воспитательной, эстетической силы искусства, игравшего огромную роль как в развитии и формировании отдельной личности, так и общества в целом.

^* (В беседе с Н. А. Островской Тургенев сказал: «Да, я действительно не знал, что с ним (Базаровым.— Н. Л.) сделать. Я чувствовал тогда, что народилось что-то новое; я видел новых людей, но представить, как они будут действовать, что из них выйдет — я не мог» (Н. А. Островская, «Воспоминания о Тургеневе». В «Тургеневском сборнике», под редакцией Н. К. Пиксанова, книгоиздательство «Огни», 1915, стр. 80).)

Тургенев особенно полно и ярко раскрыл образ Базарова в столкновении с Кирсановыми. Кирсановы — хорошие дворяне, их отец — боевой генерал, участник Отечественной войны 1812 г. Полуграмотный сам, он дал лучшее по тому времени воспитание детям. И тем не менее, писатель вывел в романе Кирсановых не для того, чтобы показать их как носителей добродетели, а как представителей уходящего сословия, не имеющего своего исторического будущего. В письме к К. Случевскому 14 апреля 1862 г. Тургенев заявил: «Вся моя повесть направлена против дворянства, как передового класса. Вглядитесь в лица Н — я П — а, П — а П — а, Аркадия. Сладость и вялость или ограниченность. Эстетическое чувство заставило меня взять именно хороших представителей дворянства, чтобы тем вернее доказать мою тему: если сливки плохи, что же молоко?.. Они лучшие из дворян — и именно потому и выбраны мною, чтобы доказать их несостоятельность»^*.

^* (И. С. Тургенев, Собрание сочинений, т. 11, изд. «Правда», 1949, стр. 214.)

Павел Петрович, аристократ до мозга костей, — антипод демократа Базарова. Он умен, честен, образован, красив, у него тонкий изящный вкус, твердые убеждения, но вместе с тем кругозор его ограничен. В молодости, когда военная карьера улыбалась ему, он увлекся легкомысленной красавицей Р., ставшей целью и смыслом его жизни, и отдал ей лучшие свои годы. Со смертью ее Павел Кирсанов словно похоронил свое счастье, свои надежды на будущее и возвратился в деревню, где ожидало его смутное, сумеречное «время сожалений», похожих на надежды, надежд, похожих на сожаления, когда молодость прошла, а старость еще не настала» ^*. Деревня стала для него местом отдохновения от бурных светских волнений города. Но она была чужда ему, мужиков же он всегда ненавидел.

^* (И. С. Тургенев, Собрание сочинений, т. 3, Гослитиздат, М., 1954, СТР. 195. )

Презрительно, свысока Павел Петрович Кирсанов смотрел на всех. Правда, иногда доставляло ему некоторое удовольствие попугать степняков-помещиков «либеральными выходками». В глубине души — он консерватор, ярый защитник старых устоев.

Вот почему появление Базарова в Марьине сразу же обеспокоило и возмутило его аристократическую натуру. В Базарове все раздражало Кирсанова-старшего: внешний вид, развязность, смелость суждений, независимость взглядов, резкий тон, сосредоточенная занятость упорным трудом и т. д. Каждое его движение, каждый поступок, его резкий и независимый тон голоса — все это возмущало и оскорбляло Павла Петровича, возненавидевшего Базарова всеми силами души, считавшего его «гордецом, нахалом, циником, плебеем». Более всего его беспокоило равнодушие и даже презрение Базарова к принципам. «Мы, люди старого века, — говорил он, — мы полагаем, что без принсипов... принятых... на веру, шагу ступить, дохнуть нельзя»^*. Действительно, на принципах зиждился весь уклад жизни господствующего сословия, они составляли подлинную суть русской аристократии. В статье «Литературные мелочи прошлого года», написанной в 1859 г. (в том же году описаны и события в романе «Отцы и дети»), Добролюбов писал: «Люди того поколения (т. е. отцы.— Н. Л.) проникнуты были высокими, но несколько отвлеченными стремлениями. Они стремились к истине, желали добра, их пленяло все прекрасное; но выше всего был для них принцип. Принципом же называли общую философскую идею, которую признавали основанием всей своей логики и морали. Страшной мукой сомненья и отрицанья купили они свой принцип и никогда не могли освободиться от его давящего, мертвящего влияния. Что-то пантеистическое было у них в признании принципа: жизнь была для них служением принципу, человек — рабом принципа; всякий поступок, не соображенный с принципом, считался преступлением... Отлично владея отвлеченной логикой, они вовсе не знали логики жизни и потому считали ужасно легким все, что легко выводилось посредством силлогизмов, и вместе с тем ужасно мертвили всю жизнь, стараясь втиснуть ее в свои логические формы»^**. Развивая далее свою мысль, критик-демократ указывал, что отцы смело бросались в бой за принципы, но, потерпев одно поражение за другим, убедились, что «бороться долее невозможно»^***.

^* (И. С. Тургенев, Собрание сочинений, т. 3, Гослитиздат, М., 1954, стр. 187.)

^** (Н. А. Добролюбов, Собрание сочинений в трех томах, т. II, Гослитиздат. 1952, стр 26-27. )

^*** (Там же, стр 27.)

Для Павла Петровича принцип — святыня, защита цивилизации; без принципов могли жить, по его понятию, только безнравственные и пустые люди. В принципе он видел сохранение в неприкосновенности личности, которая должна быть «крепка, как скала, ибо на ней все строится», рринцип, как видно, оправдывал индивидуализм, эгоизм дворянской интеллигенции, защищал то, что не соответствовало развитию реальной действительности. В спорах с Базаровым Павел Петрович шел не от живой жизни, конкретно сложившихся в стране социальных исторических обстоятельств, а от мертвых принципов, нередко идущих вразрез с действительностью. Базаров же, напротив, за основу всего брал реальную жизнь. И то, что противоречило ей, не могло быть оправдано никакими логическими умозаключениями. Потому-то доводы Павла Петровича Базаров опровергал без большого труда, ставя своего противника в безвыходное положение, вскрывая несостоятельность его убеждений. Но не по одним только принципам шла жестокая борьба между Базаровым и Кирсановым. Они горячо спорили о философии, науке, общине, русском народе, немцах и т. д. По всем этим вопросам у них ничего не было общего во взглядах. Павел Петрович сильно нападал на философию. Ему чужды были как «гегелисты», так и «материалисты». Особенно раздражали его последние. Он доказывал Базарову, что материализм «всегда оказывался несостоятельным». Борьба философских течений в пятидесятые годы достигла резкой остроты. Тургенев не только ярко запечатлел это в романе, но и правильно вскрыл несостоятельность идеалистических взглядов Кирсанова-старшего. Немалую роль в утверждении материализма тогда играли естественные науки, которыми так упорно занимался Базаров. В зашедшем «слишком далеко» споре (гл. X) Базаров подверг полному и беспощадному отрицанию все современные семейные и общественные порядки: славянофильскую общину, так ревностно защищавшуюся Павлом Петровичем, он считал так безнадежно скомпрометировавшей себя формой хозяйства, что о ней и говорить неприлично. Базаров указывал, что и крестьянскую семью, ее честь и спокойствие часто разрушало снохачество.

Отрицание Базаровым охранительных принципов Кирсанова старшего все сильнее обостряло их антагонизм. Отказ от принципов, старых убеждений, для Павла Петровича был равносилен смерти. И он готов был любыми средствами защищать их. Дуэль — это тоже дворянский принцип. Он обращался к ней, чтобы выразить свою рыцарскую доблесть. Вместе с тем, дуэль окончательно убедила его в том, что защищаемые им принципы мертвы, чужды реальной жизни. «Дуэль с П. П., — писал Тургенев К. К. Случевскому, — именно введена для наглядного доказательства пустоты элегантно-дворянского рыцарства, выставленного почти преувеличенно-комически»^*. Павел Петрович признает свое моральное поражение. Он считает, что во время поединка «господин Базаров вел себя отлично». Когда Базаров оставил Марьино, Павел Кирсанов пришел к более глубокому выводу. «Базаров был прав, — говорил он брату, — когда упрекал меня в аристократизме. Нет, милый брат, полно нам ломаться и думать о свете: мы люди уже старые и смирные; пора нам отложить в сторону всякую суету»^**. Дуэль показала, что Павел Петрович, защищавший мертвое дело, и сам был, по выражению Тургенева, «мертвецом».

^* (И. С. Тургенев, Собрание сочинений, т. 11, изд. «Правда», 1949, стр. 214.)

^** (И. С. Тургенев, Собрание сочинений, т. 3, Гослитиздат, М„ 1954, стр. 331.)

Трагизм Павла Кирсанова заключался прежде всего в том, что он был оторван от реальной жизни, не знал ее, не имел настоящего понятия о родине, об интересах русского народа. Он наблюдал жизнь со стороны, с высоты той вечной аристократической морали, которую почитал непоколебимой. Поездка за границу окончательно порвала его связь со своей страной. Только серебряная пепельница в виде мужицкого лаптя, стоявшая у него на столе, возможно, и могла ему когда-нибудь напомнить о России.

Так, Тургенев показал в образе Павла Петровича одного из лучших представителей дворянского сословия, оказавшегося рабом мертвых принципов, ярым защитником прогнивших устоев. Критическое изображение консервативного дворянства — одна из сильных сторон романа «Отцы и дети». В статье «По поводу «Отцов и детей» Тургенев, имея в виду критиков, упрекавших его в апологии отцов, писал о том, что он «в фигуре Павла Кирсанова даже погрешил против художественной правды и пересолил, довел до карикатуры его недостатки, сделал его смешным!»^*. Тургенев объективно верно в образе Павла Петровича показал историческую обреченность консервативного дворянского сословия. Но вместе с тем, в нем есть и такие черты, которые были близки и понятны автору — глубина переживаний, порядочность, честность и т. д.

^* (И. С. Тургенев, Собрание сочинений, т. 10, изд. «Правда», 1949, стр. 263. )

В типе Николая Петровича Кирсанова Тургенев нарисовал либерального барина, человека дюжинных способностей, ищущего связи с народом, стремящегося к введению новых усовершенствований в хозяйстве, обеспокоенного за судьбу крепостных. Николай Петрович — это посредник, ищущий примирения между Базаровым и братом. И по характеру и по своим взглядам он резко отличается от Павла Петровича. Это мягкий барин, всегда уравновешенный, эмоциональный до сентиментальности, любящий и тонко чувствующий поэзию, музыку, красоту природы. Его жизнь сложилась иначе, чем у Павла Кирсанова. Если старший Кирсанов получил военное образование, то Николай Петрович окончил кандидатом университет. Однако после тревожного 1848 г. он оставил беспокойную городскую жизнь, возвратился к себе в усадьбу и занялся усовершенствованием хозяйства.

Николай Кирсанов пытался приспосабливаться к ходу жизни, применять нововведения, за что и был прозван соседями-помещиками «красным». Но эти усовершенствования нередко принимали уродливые формы.

Николай Петрович — представитель отцов, весьма заурядная фигура, «божья коровка». В нем нет ни одной яркой, сильной черты характера. «Трусишка» по натуре, он боялся новых политических веяний, хотя и понимал, что жить по-старому становилось невозможным. Вот почему он сразу же, как только приехал домой Аркадий, просил его стать помощником, теснее сойтись с ним, «узнать друг друга хорошенько». Своего брата он побаивался и почти ни о чем с ним не разговаривал. В сыне же он видел «голубя», родного по крови и характеру человека. Суждения Павла Петровича ему казались слишком резкими и крайними. Он выслушивал их, когда тот спорил с Базаровым, но не принимал за истину. «Брат говорит, что мы правы, — думал Николай Петрович, — ...мне самому кажется, что они дальше от истины, нежели мы, а в то же время я чувствую, что за ними есть что-то, чего мы не имеем, какое-то преимущество над нами... Молодость? Нет: не одна только молодость. Не в том ли состоит это преимущество, что в них меньше следов барства, чем в нас^*?»

^* (И. С. Тургенев, Собрание сочинений, т. 3, Гослитиздат, 1954, стр. 220. )

Как видно, он не столь беспощаден к молодому поколению, как его брат, он даже находит у Базарова достоинства, которые видел не в одной только молодости. Есть в Николае Петровиче и чуткость к современности, и желание трудиться в качестве мирового посредника, куда его избрали помещики, но все это не выходило за пределы либеральных дворянских интересов. В эпилоге романа Тургенев не без иронии писал о нем: «...он беспрестанно разъезжает по своему участку; произносит длинные речи (он придерживается того мнения, что мужичков надо «вразумлять», то есть частым повторением одних и тех же слов доводить их до истомы), и все-таки, говоря правду, не удовлетворяет вполне ни дворян образованных, говорящих то с шиком, то с меланхолией, о лшяципации (произнося ан в нос), ни необразованных дворян, бесцеремонно бранящих «эвту мунципацию». И для тех и для других он слишком мягок»^*. Он, по выражению Базарова, человек в отставке и его песенка спета.

^* (Там же, стр. 368.)

Николай Петрович — типичный либерал-постепеновец. Преодолевая некоторые трудности в хозяйстве, он в конце романа остается счастливым семьянином, хотя читателю совершенно ясно, что это счастье сугубо личное, мизерное. Вполне понятно, что в этом финале никак нельзя было видеть апофеоза отцам.

К поколению отцов, имея в виду взгляд на жизнь, тяготеет и Аркадий Кирсанов. Это родительский «сынок», «птенчик», балованный барчук, еще не получивший никакого понятия о жизни как суровой школе борьбы. По своему характеру, по своим умственным способностям он не отличался глубиной и силой, оригинальностью и самобытностью суждений, устойчивостью взглядов. Будучи студентом университета, он сблизился с Базаровым, воспринял от него некоторые новые понятия, но все они так и остались «чужими», не впитались в его плоть и кровь, и в силу этого нередко ставили его в весьма комическое положение. Так, его заявление о том, что он «сила», вызвало улыбку удивления у Павла Петровича. Дядюшка ясно понимал, что никакой силы в нем нет, а есть только молодой задор и необузданное увлечение модными течениями. Аркадий натура слабая, неустойчивая, еще не сложившаяся и легко поддающаяся стороннему влиянию. Попав в домашнюю среду, в родную стихию, он, быть может, совершенно незаметно для себя, стал другим человеком, чем в университете, — тем, что было свойственно его характеру, — настоящим членом барского гнезда. Там Кирсановы становились ближе и доступнее ему, чем Базаров. Не без любви и сочувствия он рассказывал своему другу о дядюшке, которого высоко ставил как особенного человека. В домашней обстановке Аркадий сразу же изменил свое отношение к товарищу. Если раньше он восторгался им, благоговел перед ним, то теперь ему было не до него. Знакомство с Катей Одинцовой окончательно разъединило его с Евгением. Перед ней он безмолвно склонял голову и забывал о тех высоких убеждениях, которыми увлекался в университете. Все это как раз и свидетельствовало о том, что его интерес к новым идеям был весьма неглубоким и поверхностным. И это возмущало и раздражало Базарова, видевшего, с какой молниеносной быстротой Аркадий деградировал в лагерь отцов. Порывая с ним, Базаров говорил: «...мы прощаемся навсегда, и ты сам это чувствуешь... ты поступил умно (что женился.— Я. Л.); для нашей горькой, терпкой, бобыльной жизни ты не создан. В тебе нет ни дерзости, ни злости, а есть молодая смелость да молодой задор; для нашего дела это не годится. Ваш брат дворянин дальше благородного смирения или благородного кипения дойти не может, а это пустяки. Вы, например, не деретесь — и уж воображаете себя молодцами, — а мы драться хотим. Да что! Наша пыль тебе глаза выест, наша грязь тебя замарает, да ты и не дорос до нас, ты невольно любуешься собою, тебе приятно самого себя бранить; а нам это скучно — нам других подавай! нам других ломать надо! Ты славный малый; но ты все-таки мякенький, либеральный барич»^*! Эта замечательная речь — программа Базарова, как борца-демократа, навсегда порывавшего связь с либералом, прекрасно понимавшего, какие люди способны совершать великое, благородное дело. В этом историческом движении нет места Кирсановым: они не доросли и не созрели до него, не им прокладывать путь к прекрасному будущему. В образе Аркадия Тургенев типизировал ту часть дворянской интеллигенции, которая способна к порывам, к вдохновению и увлечению, но далекая от свершения серьезных поступков и дел. Аркадии — это временные попутчики в большом деле. Они сами никогда вперед не пойдут, никого за собой не поведут, при первом же серьезном препятствии не выдерживают испытаний и сбиваются на легкую жизнь, без тревог и волнений. Для них личное счастье, благополучие всегда будет превыше всего.

^* (И. С. Тургенев, Собрание сочинений, т. 3, Гослитиздат, 1954. стр. 349.)

2.

Базаров — сильная и влиятельная натура. Его появление всегда замечалось окружающими и оставляло определенный след. С распростертыми объятиями встретил его в городе Ситников. Подобные типы, как Ситников, были характерны для того времени. Они крайне ограничены в своем развитии, не имеют никаких твердых убеждений, ничего не делают и не умеют делать, но стремятся быть на виду, входить в дружбу с людьми известными и создавать видимость занятости и деятельности. В образе Ситникова Тургенев, действительно, заклеймил презрением, но только не молодое поколение, а тех, кто слепо подражает и безрассудно увлекается модными веяниями. Ситников в романе «Отцы и дети» играет примерно ту же роль, что и Репетилов в «Горе от ума» Грибоедова. Его образом Тургенев как бы сильнее оттенял самобытность и величие Базарова.

В pendant к Ситникову создан тип эмансипированной Кукшиной. Женский вопрос в шестидесятых годах волновал многих писателей. Его ставили и Гончаров, и Островский, и Толстой, и Достоевский, и Чернышевский, и многие другие. В уяснение его писатель внес большой вклад образами Натальи, Елены и других «тургеневских» женщин. В образе же Кукшиной он запечатлел уродливые стороны женской эмансипации. Кукшина — ничтожная женщина, у которой сумбур в голове, все смешано, и нет никаких собственных убеждений. И если Ситников и Кукшина считали себя последователями Базарова, то тем самым они только вызывали у него иронию, отвращение.

Образ Одинцовой никак не связан с проблемой женской эмансипации. И его назначение в романе другое. Он нужен был автору главным образом для того, чтобы помочь более глубокому раскрытию образа Базарова. Подобно Павлу Петровичу, у Базарова тоже были свои принципы, свои убеждения, доставшиеся ему, очевидно, немалой ценой. Многие из них, как мы уже говорили, имели положительное значение в то время, они были оправданы жизнью — и это подтвердил спор Базарова с Павлом Петровичем. Некоторые же нуждались в серьезной проверке, в частности, нигилистическое отрицание эстетической силы искусства, любви и т. д. В главе XVI, рассматривая альбом Саксонской Швейцарии, Базаров признается Одинцовой, что у него нет «художественного смысла» и что он изучает картины с точки зрения геологической, с точки зрения формации гор.

« — И так-таки у вас ни капельки художественного смысла нет? — промолвила она...— Как же вы это без него обходитесь?

— А на что он нужен, позвольте спросить?

— Да хоть на то, чтоб уметь узнавать и изучать людей»^*.

^* (И. С. Тургенев, Собрание сочинений, т. 3, Гослитиздат, 1954, стр. 247.)

Правда, этот спор не принес Базарову ни победы, ни поражения. Базаров сослался на то, что для изучения людей существует жизненный опыт, но его замечания — «достаточно одного человеческого экземпляра, чтобы судить обо всех других. Люди что деревья в лесу; ни один ботаник не станет заниматься каждою отдельно березой» — вызвали недоумение со стороны Одинцовой и ее сестры.

Если разговор с Одинцовой о художестве никак не заинтересовал Базарова, то сама встреча с Анной Сергеевной не прошла для него бесследно. Она пробудила в нем самые интимные, самые сокровенные человеческие чувства, и то, чему он старался не придавать никакого значения. «Базаров... любовь в смысле идеальном, или, как он выражался, романтическом, — писал Тургенев в главе XVII, — называл белибердой, непростительною дурью, считал рыцарские чувства чем-то вроде уродства или болезни и неоднажды выражал свое удивление, почему не посадили в желтый дом Тоггенбурга со всеми миннезингерами и трубадурами? «Нравится тебе женщина, — говаривал он, — старайся добиться толку, а нельзя — ну, не надо, отвернись — земля не клином сошлась»^*. Умный Базаров вскоре убедился сам, что с Одинцовой «не добьешься толку», но и отвернуться от нее не имел сил. «Кровь его загоралась, — рассказывал автор, — как только он вспоминал о ней; он легко сладил бы с своею кровью, но что-то другое в него вселилось, чего он никак не допускал, над чем всегда трунил, что возмущало всю его гордость»^**. Базаров с первого взгляда на балу у губернатора сумел увидеть в Одинцовой что-то особенное. Она привлекла его внимание своей внешностью, как «герцогиня, владетельная особа». У себя в усадьбе во время «ботанических» прогулок Анна Сергеевна охотно поддерживала разговоры с Евгением на разные темы. Ей нравились его резкие, смелые суждения. Недаром она признавалась, что с ним разговариваешь, словно по краю обрыва идешь. Базаров для нее был человеком «не из числа обыкновенных». Именно поэтому она и спрашивала его: «К чему вы себя готовите? Какая будущность ожидает вас; я хочу сказать — какой цели вы хотите достигнуть, куда вы идете, что у вас на душе? словом, кто вы, что вы?» Вопросы, поставленные Одинцовой, очень важны. Ответы на них могли бы раскрыть сокровенные думы Базарова. Но он прекрасно понимал, что все они заданы только ради одного любопытства. Он знал, что она не разделит его вспыхнувшей любви, ничем не пожертвует для него, ибо больше всего сама любит свободу, покой, независимость.

^* (Там же, стр. 256.)

^** (Там же. )

Базаров и Одинцова — это два совершенно противоположных по мировоззрению человека, хотя в них, по словам автора, «было слишком много... однородного». Одинцова обострила, усилила назревание внутренних противоречий в Базарове. Если поэзия, живопись, музыка могли и не возбудить в нем глубоких чувств, то встреча с женщиной, неразделенное чувство принесли ему много душевных мук и страданий. Общение с Одинцовой поставило Базарова в острое противоречие с его нигилистическим отрицанием любви. Сознание этого противоречия вело его к переоценке своих взглядов, к нарастанию духовного кризиса. Что же касается Одинцовой, то она осталась холодной и равнодушной к нему. Эгоизм и практический расчет овладели ею; она и вышла замуж не по любви, а по убеждению за делового человека, «холодного, как лед».

И все же знакомство с Базаровым расшевелило, наполнило «внезапной смелостью» ее душу, заставило «закипеть благородным стремлением» ее сердце, в ее глазах зажглись «ярче обыкновенного» радужные краски. Но дальше этого благородного кипения чувств Одинцова не пошла. Она была слишком расчетлива и холодна и ясно сознавала, что между ею и Базаровым непроходимая бездна. Это замечала за нею Катя, да и сама она после отъезда Евгения говорила: «Видно, прав Базаров... любопытство, одно любопытство, и любовь к покою, и эгоизм»^*.

^* (И. С. Тургенев, Собрание сочинений, т. 3, Гослитиздат, 1954, стр. 350.)

По-иному, чем с Анной Сергеевной, сложились взаимоотношения у Евгения с Фенечкой. Фенечка — существо бесправное и подневольное, замкнутое и неразвитое, но вместе с тем она обаятельная, молодая, добрая девушка и показана автором с большой симпатией. Фенечка пользовалась в семье Кирсановых всеобщим уважением. А Павел Петрович находил у нее нечто общее с княгиней Р., так горячо любимой им в молодости. Он не был равнодушен к Фенечке и в глубине души хранил затаенное к ней теплое чувство влечения. Но она, понимая это, боялась его, оставаясь безропотно преданной Николаю Петровичу, которого считала своим благодетелем. И все же обстановка дворянского гнезда оставалась чужой для нее. В Базарове она видела другого человека, нежели Кирсановы, и обращалась с ним запросто, без стеснения и робости. Ей нравилась его смелость в разговоре, общительность с людьми; ее радовало то, что в спорах с Павлом Петровичем он побивал его. Базарова также тянуло к Фенечке, которая «хорошела с каждым днем». В беседах с ней он становился как-то проще, доступнее, мягче. Его привлекала в Фенечке простота, искренность, внутренняя чистота, ее бесхитростная улыбка. Базаров ставил Фенечку выше всех образованных женщин мира, которые, по его мнению, локотка ее не стоят. И нет ничего удивительного в том, что он был так тепло расположен к ней. Базаров умел ценить людей, видеть их достоинство.

Теперь остановимся на раскрытии связей Базарова с родителями. Образы Базаровых-старших — это тоже типы «отцов», но они ничего общего не имеют с Кирсановыми. Родители Базарова — бедняки, плебеи, «маленькие люди» и написаны Тургеневым удивительно тепло, ярко.

Они запоминаются надолго и волнуют своей добротой, сердечностью, искренностью.

Мать Базарова — типичная патриархальная дворяночка старого времени. Ей, по словам писателя, следовало бы «жить лет за двести, в старомосковские времена»^*. Арина Власьевна — религиозная, боязливая и чувствительная женщина, верившая во всевозможные гаданья, заговоры, сны, приметы, в конец света и т. д. Она вся отдалась заботам о сыне. Арина Власьевна больше всего думала о том, чтобы не помешать и не надоесть ему. Для нее вся жизнь и весь смысл заключался только в нем. Доброту, заботу матери Евгений всегда чувствовал и высоко ценил. В глубине души он любил ее. Больной, он просил ее, чтобы она причесала его. Базаров умирает с думой о матери. «Мать? Бедная! Кого-то она будет кормить теперь своим удивительным борщом?»^**, — говорил он в полубредовом состоянии.

^* (И. С. Тургенев, Собрание сочинений, т. 3, Гослитиздат, 1954, стр. 285.)

^** (Там же, стр. 359.)

И хотя Тургенев писал, что подобные женские типы исчезали, все же в них он находил то простое, человечное, что было ему дорого и близко.

Отец Базарова — самобытный человек, жизнерадостный «штаб-лекарь», провинциальный философ. Это — человек труда, дела, в то же время он любил помечтать, поговорить о великих мира сего — о Руссо, Горации, Цинциннате, о мифологических героях. Ему пришлось в жизни многое увидеть, потереться в различных сферах, побывать на войне против Наполеона, где он, как медик, щупал пульс у князя Витгенштейна и Жуковского. Василий Иванович свободно пользуется, хотя и недостаточно точно, латынью, научной терминологией. Живя в деревне, он читает книги, например, «Друг здравия», знает о Шенлейне, Радемахере, стремится к тому, чтобы не зарасти мохом, не отстать от века в науке. Отец Евгения чувствует происходящие изменения в жизни и считает, что теперь настало такое время, «... что каждый должен собственными руками пропитанье себе доставать, на других нечего надеяться: надо трудиться самому»^*. Главными жизненными принципами Василия Ивановича являются труд и свобода. Он сам любит работать в саду, огороде, оказывает медицинскую помощь окрестным поселянам. Василий Иванович считает себя человеком отжившим, в сыне же он видел свою смену. Все думы и помыслы его были связаны с ним, о нем он расспрашивал Аркадия. В отце заговорило чувство гордости, когда Аркадий сказал ему, что Евгений — «один из самых замечательных людей, с которыми я когда-либо встречался»^**, что он прославит свое имя, будет знаменит, как ученый, получит известность в будущем не только как врач, но, очевидно, и как общественный деятель.

^* (И. С. Тургенев, Собрание сочинений, т. 3, Гослитиздат, 1954, стр. 287)

^** (Там же, стр. 288.)

Стоически, мужественно переносил он страдания, болезнь сына. Зная о безнадежности его состояния, Василий Иванович старался утешать себя, жену мыслью о выздоровлении. С каким восторгом говорил он о приезде Анны Сергеевны и врача. «Жив еще, жив мой Евгений и теперь будет спасен! — сказал Базаров-отец. — Жена! жена!.. К нам ангел с неба»^*. Но это был только последний и безнадежный крик самоуспокоения. В образах скромных, незаметных старичков Базаровых Тургенев показал таких людей, которых, по выражению Евгения, в большом свете днем с огнем не найдешь. Писатель создавал их с самой искренней любовью. Он опоэтизировал родителей в эпилоге, сказав о них трогательные слова.

^* (Там же, стр. 362.)

Уже было замечено, что среда, куда Базаров попал на отдых, — Кирсановы, Одинцовы, родители, — лишала его возможности по-настоящему трудиться, действовать в меру своих сил. В беседе с Анной Сергеевной он признавался, что «слишком долго вращался в чуждой»^* для него сфере. У родителей он мог иногда работать, но и там ему мешали старички. Василий Иванович предоставил сыну в полное распоряжение кабинет, но он считал неудобным уединяться, запираться от родителей, а при встрече ему не о чем было с ними разговаривать. Безделье томило его. В такие горестные минуты он завидовал своим родителям, занятым хоть и маленькой да работой, и с раздражением упрекал себя в том, что зря тратит время. «Странное существо человек, — говорил он Аркадию. — Как посмотришь этак сбоку да издали на глухую жизнь, какую ведут здесь «отцы», кажется: чего лучше? Ешь, пей и знай, что поступаешь самым правильным, самым разумным манером. Ан нет; тоска одолеет Хочется с людьми возиться, хоть ругать их да возиться с ними»^**.

^** (И. С. Тургенев, Собрание сочинений, т. 3, Гослитиздат, 1954, стр. 292.)

Революционные демократы видели главную свою цель в служении народу, в борьбе за его духовное, социальное и экономическое раскрепощение. Забитость, отсталость и неграмотность народа их глубоко волновали. Если же мы послушаем Базарова, то вот что он говорил своему другу Аркадию в самой задушевной беседе: «А я и возненавидел этого последнего мужика, Филиппа или Сидора, для которого я должен из кожи лезть и который мне даже спасибо не скажет... будет он жить в белой избе, а из меня лопух расти будет»^*. Как видим, мысль Базарова совершенно не совпадала с тем, что выражали подлинные народные идеологи, которые сделали так много для развития общественного самосознания.

^* (Там же, стр. 348.)

^* (Там же, стр. 294.)

Однако не следует упускать из виду и то, что наблюдательный Базаров, живя в деревне Кирсановых, а затем у своих родителей, все чаще начинал встречаться с мужиками. На них он обратил внимание в Марьине, заинтересовал его крестьянин, гнавший спутанных лошадей в утро перед дуэлью.

В деревне у отца Евгений имел возможность чаще общаться с народом. С одной стороны, больных из сел привозили к Василию Ивановичу, и этих людей, несомненно, видел Базаров. С другой, он, как беспокойная и деятельная натура, сам уходил в деревню и лично знакомился с крепостными. Базаров, конечно, знал, что передовые люди видели в народе главную историческую силу. На это есть прямое указание автора романа в XXVII главе. «Ну, — говорил Базаров, обращаясь к мужику, — излагай мне свои воззрения на жизнь, братец: ведь в вас, говорят, вся сила и будущность России, от вас начнется новая эпоха в истории, — вы нам дадите и язык настоящий и законы»^*. Нельзя не видеть в самой постановке вопроса иронического отношения Евгения к мужику. Крестьянин либо молчал и не отвечал на него, либо говорил весьма неохотно, только для того, чтобы что-нибудь сказать: «А мы могим... тоже, потому значит... какой положен у нас, примерно, придел»^**. Не удовлетворяясь подобным «ответом», Евгений, нисколько не меняя тона беседы, шел далее. «Ты мне растолкуй, что такое есть ваш мир?.. — спрашивал он, — и тот ли это самый мир, что на трех рыбах стоит^***?» И крестьянин «растолковывал» его: «Это, батюшка, земля стоит на трех рыбах, ...а против нашего, то есть, миру, известно, господская воля; потому вы наши отцы. А чем строже барин взыщет, тем милее мужику»^****.

^* (Там же, стр. 352.)

^** (Там же.)

^*** (Там же.)

^**** (И. С. Тургенев, Собрание сочинений, т. 3, Гослитиздат, 1954, стр. 352.)

Диалог этот весьма примечательный и имеет глубокий смысл. Заканчивается он авторским замечанием о том, что Базаров однажды, после разговора с крестьянином, «презрительно пожал плечами и отвернулся»^*. Он не только не услышал живой народной мудрости, но почувствовал какую-то патриархальную дичь, возмутившую его. Базаров не понял своего собеседника. Но разве только такие мужики, с которыми он говорил, представляли суть народной жизни? К сожалению, других типов крестьян, подобных тем, которые изображал Некрасов, в романе Тургенева мы не находим. Правда, Тургенев отмечал, что мужики разговаривали с Базаровым, как с барином, с трепетом, робостью и волнением, как школьник перед строгим и требовательным учителем. Между собой же они говорили по-иному, запроста, обнаруживая здравый ум. Так, на вопрос соседа-крестьянина «О чем толковал?.. О недоимке, что-ль?» мужик весьма спокойно, с небрежной суровостью, но деловито отвечал: «Какое о недоимке, братец ты мой!., так, болтал кое-что; язык почесать захотелось. Известно, барин; разве он что понимает?»^** (выделено мной.— Н. Л. ). И сосед подтвердил такой суровый приговор Базарову. «Где понять»^***, — сказал он. В представлении этих крестьян ученый Базаров оказался «чем-то вроде шута горохового».

^* (Там же. )

^** (Там же, стр. 352. )

^*** (Там же. )

О смерти Базарова написано немало. Некоторые критики видели в ней приговор «детям», молодому поколению, с которым так «расправился» Тургенев, памфлет на Добролюбова. Однако это совершенно не так^*.

^* (Смерть Добролюбова, как нам известно, огорчила Тургенева. О ней он писал своим корреспондентам в Россию. «Я пожалел о смерти Добролюбова, хотя и не разделял его воззрений: человек был даровитый, — молодой...» — сообщал он И. П. Борисову 11 (23) декабря 1861 г. и в тот же день П. В. Анненкову: «Огорчила меня смерть Добролюбова... Последняя его статья, как нарочно, очень умна, спокойна и дельна» (И. С. Тургенев, Собрание сочинений, т. 11, изд. «Правда», М., 1949, стр. 205). Утверждать, что смерть Базарова — памфлет на Добролюбова, нет никаких оснований. )

История русской литературы знает немало примеров гибели героев. Но в каждом отдельном случае их смерть имеет свое конкретное значение.

Тургенев показал Базарова в несколько необычных условиях. Мы не видим в романе университетской среды, в которой формировались его взгляды. Но даже живя у Кирсановых, постоянно ощущая неприятную атмосферу, он не переставал трудиться. Более того, Евгений вплотную подошел к изучению народной жизни. Реальная действительность должна была далее толкнуть его по этому пути. Однако самому Тургеневу претил «мужицкий демократизм».. Он неясно представлял себе конкретную связь Базарова с народом и его деятельность среди него. Вернуть его в город, в свою стихию, в университет, писатель, разумеется, не мог. Это обязывало бы его показать среду, в которой «нигилист» был свой. А что Евгений в университетской среде являлся одним из влиятельных студентов, сомневаться не приходится. Когда мы примем все это во внимание, то нам станет ясно, почему Тургенев избрал именно такое, а не другое решение. И если его герой умер в романе богатырем, «гигантом», сознающим свою могучую силу, то в жизни он мужал и креп, готовя себя для деятельности, для борьбы. Гибель Базарова нисколько не дискредитирует его. Напротив, она подчеркивает трагизм его положения, а вместе с тем — его силу, величие и целостность, вызывает глубокое к нему уважение.

В описании смерти Базарова Писарев первый увидел смысл романа. В этой сцене герой писателя вступил в новую битву, но уже не с социальными силами, а с естественными, которые, как он сам хорошо знал, победить было невозможно. Он твердо знал, что заражение неизлечимо, что смерть неизбежна и что все дело будет зависеть только от времени, от процесса развития болезни. Об этом Евгений говорил отцу, нисколько не обольщая его надеждами. Базаров не боится расстаться с жизнью, но ему горько и обидно сознавать, что богатырские силы гибнут, ничего не создав. Об этом он весьма спокойно говорил Анне Сергеевне: «Со мной кончено. Попал под колесо. И выходит, что нечего было думать о будущем»^*. Надвигавшуюся роковую опасность Базаров встретил в полном сознании и мужественно. «Все равно: вилять хвостом не стану», — говорил он.

^* (И. С. Тургенев, Собрание сочинений, т. 3, Гослитиздат, 1954, стр. 364.)

Уже в полубредовом состоянии Базаров сказал Одинцовой, что России нужны «сапожники», «портные», «мясники», а не он. Некоторые увидели в этом признании крайнее разочарование его в жизни, выражение отчаяния и безнадежности. С этим согласиться нельзя. В этих словах мы видим горький упрек Базарова самодержавной России, попирающей все свежее и разумное, а также его жалобы на то, что ему ничего не удалось свершить такого, что было бы достойно его сил и знаний. Смерть поднимает, возвеличивает Базарова в глазах читателей, как героя, способного до конца своих дней сохранить высокую честь гражданина и умереть с достоинством. И не только смерть. Его могила овеяна горячей авторской любовью, надгробный холмик ее безмолвно напоминает об этом человеке. До могилы Базарова, писал Тургенев, «не касается человек», ее «не топчет животное: одни птицы садятся на нее и поют на заре. Железная ограда ее окружает; две молодые елки посажены по обоим ее концам: Евгений Базаров похоронен в этой могиле»^*.

^* (Там же, стр. 370. )

Совершенно прав был Писарев, когда писал: «Весь интерес, весь смысл романа заключается в смерти Базарова. Если бы он струсил, если бы он изменил себе,— весь характер его осветился бы иначе: явился бы пустой хвастун, от которого нельзя ожидать в случае нужды ни стойкости, ни решимости; весь роман оказался бы клеветою на молодое поколение... этим романом Тургенев сказал бы: вот посмотрите, молодые люди, вот случай: умнейший из вас — и тот никуда не годится! Но у Тургенева, как у честного человека и искреннего художника, язык не повернулся произнести теперь такую печальную ложь. Базаров не оплошал, и смысл романа вышел такой: теперешние молодые люди увлекаются и впадают в крайности, но в самых увлечениях сказываются свежая сила и неподкупный ум; эта сила и этот ум без всяких посторонних пособий и влияний выведут молодых людей на прямую дорогу и поддержат их в жизни»^*.

^* (Д. И. Писарев, Сочинения, т. 2, Гослитиздат, М., 1955, стр. 49.)

Итак, мы рассмотрели образ Базарова на протяжении всего романа «Отцы и дети». Нет никакого сомнения в том, что он главный герой этого произведения, в котором совершенно ясно выразились сильная и слабая стороны мировоззрения Тургенева. В многочисленной переписке со своими корреспондентами, писатель неоднократно разъяснял смысл романа и его образов. В апреле 1862 г., сразу же по выходе «Отцов и детей», когда развернулась вокруг него большая дискуссия, Тургенев писал Герцену, что он не сердился на Базарова во время его создания, а «чувствовал к нему «влеченье, род недуга»^*; признавался, что Евгений «подавил собою «человека с душистыми усами» и других»^** и раскаивался в том, что пошел на уступки Каткову и выбросил немало «смягчающих черт»^***. Более того, автор заявил, что в романе он показал «торжество демократизма над аристократией»^**** и очень сожалел, если читатели не полюбят Базарова «как он есть, со всем его безобразием». В образе Базарова своеобразно воплощено то новое, что было свойственно разночинцам-демократам. В нем Тургенев показал силу ума и воли, смелость и оригинальность суждений, направленных на разрушение обветшалых аристократических принципов, на борьбу с общественными язвами, а также отметил его трудолюбие и энтузиазм, неугасимую страсть к естественным наукам, которые он ставил превыше всего. Но вместе с тем Тургенев запечатлел в нем ряд таких черт характера, которые получили известность под названием «базаровщины». В этом сказалась слабость писателя, не сумевшего до конца разобраться в значении этого образа в новых исторических условиях. Тургенев сам признавался, что в процессе работы ему «мечталась фигура сумрачная, дикая, большая, до половины выросшая из почвы, сильная, злобная, честная — и все-таки обреченная на гибель, — потому что она все-таки стоит в преддверии будущего»^*****. На самом же деле ростки нового, которые он так зорко заметил, не увяли бесследно. Они пробивали каменистую почву, выбивались на поверхность, развивались и крепли.

^***** (Там же, стр. 215.)

^**** (И. С. Тургенев, Собрание сочинений, т. 11, изд. «Правда», М„ 1949, стр. 216.)

^*** (Там же. )

^** (Там же, стр. 216.)

^* (И. С. Тургенев, Собрание сочинений, т. 11, изд. «Правда», 1949, стр. 216.

В этой связи представляют собой большой интерес суждения самого Тургенева о Базарове, высказанные в беседе с П. А. Кропоткиным. Тургенев «спросил меня, какого я мнения о Базарове. Я откровенно ответил: «Базаров — великолепный тип нигилизма; но чувствовал, что вы не любите его так, как любили других героев». — «Напротив, я любил его, сильно любил, — с неожиданным жаром воскликнул Тургенев. — Вот приедем домой, я покажу вам дневник, где записал, как я плакал, когда закончил повесть смертью Базарова». (Эту запись Тургенев приводит в статье «По поводу «Отцов и детей» — она сделана в дневнике 30 июля 1861 г. «Часа полтора тому назад я кончил наконец свой роман... Не знаю, каков будет успех. — «Современник», вероятно, обольет меня презреньем за Базарова — и не поверит, что во все время писания я чувствовал к нему невольное влечение».) (См. ст. 11 А- Кропоткина «Из записок революционера». В кн. «И. С. Тургенев в воспоминаниях революционеров-семидесятников», Academia, М.—Л 1930. стр. 147—148.) )

3.

Творчество Тургенева явилось закономерным продолжением лучших традиций русской литературы — Пушкина и Лермонтова, Гоголя и Белинского. Развивая дальше их реалистические принципы, Тургенев своими произведениями способствовал утверждению величия и славы национальной литературы. Его тонкое, реалистическое мастерство неоднократно отмечали выдающиеся критики: Белинский и Чернышевский, Добролюбов и Писарев. «Не бурная, порывистая сила, а, напротив, — мягкость и какая-то поэтическая умеренность, — писал Добролюбов, — служит характеристическими чертами его таланта»^*. Говоря о художественной силе произведений Тургенева, революционно-демократический критик указывал на «чутье настоящей минуты»^**, неразрывную связь писателя с жизнью, которая питала его творческую фантазию, давая ей силу и оригинальность, «...мы полагаем, — отмечал Добролюбов, — что... (Тургенев.— Н. Л.) не мог бы вызвать общую симпатию публики, если бы касался вопросов и потребностей, совершенно чуждых его читателям или еще не возбужденных в обществе»^***.

^* (Н. А. Добролюбов, Собрание сочинений в трех томах, т. 3, Гослитиздат, М., 1952, стр. 31.)

^** (Там же, стр. 36. )

^*** (Там же стр. 31.)

Действительно, умение воплотить реальную жизнь в безыскусственную художественную форму так тонко и так естественно было в высшей степени присуще таланту Тургенева. Не случайно Чехов, прочитав роман «Отцы и дети», с волнением сказал: «Что за роскошь «Отцы и дети»! Просто хоть караул кричи. Болезнь Базарова сделана так сильно, что я ослабел и было такое чувство, как будто я заразился от него. А конец Базарова? А старички? А Кукшина? Это черт знает как сделано. Просто гениально»^*. В произведениях Тургенева, по словам Некрасова, «целое море поэзии могучей, благоуханной и обаятельной».

^* («И. С. Тургенев в русской критике», Гослитиздат, М., 1953, стр. 526.)

Русские писатели-классики положили немало труда и усилий на разработку художественной формы. Большая заслуга в этом принадлежит Тургеневу. Автор «Отцов и детей», стремясь уловить современность в ее «переходящих образах», вскрыть в ней главное, запечатлеть его в художественных произведениях, придавал большое значение форме. Разработка формы также обязывала его зорко всматриваться в действительность, наблюдать и изучать в ней существенные стороны, которые входили потом как основной материал в построение его нового сочинения. В основании произведений Тургенева мы находим реальные факты социальной жизни.

Тургенев создавал социально-психологические романы с простыми, ясными композиционными линиями, внося в них «все свое прожитое и все свое настоящее». Они не были большими по объему, но в них весьма ощутимо выражался определенный конкретно-исторический этап русской жизни, «дух и давление времени». В «Отцах и детях» все действия совершаются в течение двух месяцев 1859 г. События в романе излагаются удивительно сжато и предельно точно, в нем действие преобладает над описанием. « — Что, Петр? не видать еще?» Таким вопросом обращением Николая Петровича к слуге Тургенев начал «Отцы и дети». При этом писатель стремился как можно полнее, глубже и всестороннее освещать все то, что способствует наиболее полному раскрытию темы. Так, например, когда Кирсанов-отец, получив отрицательный ответ от Петра, присел в ожидании на скамеечку, писатель тут же, не теряя времени, сумел крупными мазками нарисовать всю его прошлую жизнь, не забыв при этом рассказать и об его отце, малограмотном генерал-майоре «Пиотре Кирсанофе». Не без некоторого намека, казалось бы вскользь, он бросает упоминания о пестром цыпленке, степенно расхаживающем там же, перед постоялым двором, о запачканной кошке, недружелюбно посматривавшей на него, о толстом сизом голубе, прилетевшем на дорогу, и т. д. Все эти Детали, незначительные сами по себе, как бы создают мирный интимный фон предстоящей встречи. Вскоре раздавшийся звон колокольчика вывел Николая Петровича из дремотно-меланхолического состояния, а затем показавшийся тарантас, мелькнувший околыш студенческой фуражки и знакомые черты дорогого ему лица — все это живо напомнило ему сына, цыпленка и голубя, которого он ожидал с таким волнением. И все последующие описания в романе отличаются ясностью и мотивированностью событий. В нем нет сложных, неожиданных и запутанных интриг, как например в романах Достоевского.

В многочисленных статьях, письмах, беседах с друзьями Тургенев сам не раз указывал, какое лицо послужило ему прототипом для создания того или другого персонажа. В разговоре с Половцевым Тургенев сказал, что в основании образа у него «всегда лежит реальное лицо», которое чаще всего являлось лишь импульсом для раздумий, материалом для творческой фантазии. Если Тургенев находил в нем черты, близкие духу времени, тогда начиналась обработка его; к нему «примешивались и прикладывались подходящие элементы».

В создании образа Тургенев уделял большое значение его внешнему описанию, портрету. Еще в повести «Ася» он рассказывал о том, что ее героя, г-на Н. «занимали исключительно одни лица». «Лица, живые, человечьи лица, их движения, смех — вот без чего я обойтись не мог»,— признавался Н. По «походке, по покрою платья, а главное, по выражению... лиц» он мог безошибочно отличить русских, гулявших по Европе, по берегам живописного Рейна, от иностранцев.

В портрете тургеневского героя иногда отражается все его существо, иногда лишь означены отдельные черты, которые в дальнейшем будут восполнены при развитии сюжета и при обрисовке характера. Так, портрет Павла Петровича дан в полном соответствии с его характером. «В это мгновение, — писал Тургенев, — вошел в гостиную человек среднего роста, одетый в темный английский сьют, модный низенький галстух и лаковые полусапожки, Павел Петрович Кирсанов. На вид ему было лет сорок пять: его коротко остриженные седые волосы отливали темным блеском, как новое серебро; лицо его, желчное, но без морщин, необыкновенно правильное и чистое, словно выведенное тонким и легким резцом, являло следы красоты замечательной: особенно хороши были светлые, черные, продолговатые глаза. Весь облик Аркадиева дяди, изящный и породистый, сохранил юношескую стройность и то стремление вверх, прочь от земли, которое большею частью исчезает после двадцатых годов»^*. Далее автор отметил его красивую «руку с длинными розовыми ногтями, руку, казавшуюся еще красивей от снежной белизны рукавчика, застегнутого одиноким крупным опалом», душистые усы, «прекрасные белые зубы»^**. Этот изящный внешний вид дядюшки вызвал раздражение со стороны Базарова, находившего во всем этом какое-то «провинциальное щегольство», «архаическое явление». Во время дуэли Павел Петрович был одет «в легкий клетчатый пиджак и белые как снег панталоны», по которым после ранения потекла струйка крови. Отсутствие глубокой внутренней жизни в Кирсанове-старшем прикрывается внешним блеском, изысканной одеждой.

^* (И. С. Тургенев, Собрание сочинений, т. 3, Гослитиздат, М„ 1954, стр. 179.)

^** (Там же, стр. 179—180.)

И, напротив, огромная духовная сила и воля Базарова, твердость характер прикрыты неприглядным длинным балахоном с кистями. В портрете Евгения писатель выделил его лицо, «длинное и худое», оживлявшееся улыбкой и выражавшее самоуверенность и ум, красную руку, темно-белокурые волосы, длинные и густые. Портретные детали Базарова свидетельствуют не только о его плебейском происхождении, но и о трудолюбии, неизнеженности, о постоянной и напряженной работе мысли.

Тургенев очень заботился также о фоне, на котором он описывал своих героев. Так, Одинцова впервые подана им остановившейся в дверях залы, на балу. «Обнаженные ее руки красиво лежали вдоль стройного стана, — читаем мы, — красиво падали с блестящих волос на покатые плечи легкие ветки фуксий; спокойно и умно, именно спокойно, а не задумчиво, глядели светлые глаза из-под немного нависшего белого лба, и губы улыбались едва заметною улыбкою. Какою-то ласковой и мягкой силой веяло от ее лица»^*. Далее художник выпишет и ее немного толстый нос, и совершенно чистый цвет кожи, и складки ее платья, которые ложились совершенно иначе, чем у других женщин, и движения во время танца, и т. д. Приведенное описание портрета интересно прежде всего тем, что он привлекает к себе внимание других. Так, Одинцова поразила Аркадия «достоинством своей осанки»; она показалась ему такой прелестной женщиной, подобно которой он еще никогда не встречал. Так же ярко, осязаемо даны автором портреты Павла Петровича, Базарова и многих других.

^* (И. С. Тургенев, Собрание сочинений, т. 3, Гослитиздат, М., 1954, стр. 236. )

Тургенев изобразил представителей различных социальных групп. Это классовое различие проявилось в описании вещей, одежды, предметов личного обихода, кабинетов. Аристократ Павел Петрович к утреннему чаю появлялся одетым по последней моде. Он был одет в «изящный утренний, в английском вкусе, костюм; на голове красовалась маленькая феска. Эта феска и небрежно повязанный галстучек намекали на свободу деревенской жизни; но тугие воротнички рубашки, правда не белой, а пестренькой, как оно и следует для утреннего туалета, с обычною неумолимостью упирались в выбритый подбородок»^*. Вечером, после встречи с Аркадием и Евгением, Павел Петрович, писал Тургенев, «сидел далеко за полночь в своем кабинете, на широком гамбсовом кресле, перед камином, в котором слабо тлел каменный уголь. Павел Петрович не разделся, только китайские красные туфли без задков сменили на его ногах лаковые полусапожки»^**. Если здесь автор только назвал кабинет, указав на несколько предметов его обстановки, то в VIII гл. он дал наиболее полное его описание. «Павел Петрович вернулся в свой изящный кабинет, — читаем мы, — оклеенный по стенам красивыми обоями дикого цвета, с развешанным оружием на пестром персидском ковре, с ореховою мебелью, обитой темно-зеленым трипом, с библиотекой renaissanse из старого черного дуба, с бронзовыми статуэтками на великолепном письменном столе, с камином»^***.

^* (Там же, стр. 185.)

^** (И. С. Тургенев, Собрание сочинений, т. 3, Гослитиздат, М„ 1954, стр. 182.)

^*** (Там же, стр. 204. )

Обстановка Павла Петровича является наглядным подтверждением его изысканного аристократического вкуса. Рабочая комната Базарова во время пребывания у Аркадия, напротив, сразу же превратилась в лабораторию и наполнилась не только различными запахами, но и склянками, банками с лягушкам и для опытов. Тургенев дает ясно понять, что в нем жил ученый-энтузиаст, — труженик, преданный всей душой избранной профессии. А вот каким был кабинет у бедного провинциального лекаря Василия Ивановича Базарова: «Толстоногий стол, заваленный почерневшими от старинной пыли, словно прокопченными бумагами, занимал весь промежуток между двумя окнами; по стенам висели турецкие ружья, нагайки, сабля, две ландкарты, какие-то анатомические рисунки, портрет Гуфеланда, ...диплом под стеклом; кожаный, кое-где продавленный и разорванный диван помещался между двумя громадными шкафами из карельской березы; на полках в беспорядке теснились книги, коробочки, птичьи чучелы, банки, пузырьки; в одном углу стояла сломанная электрическая машина»^*.

^* (Там же, стр. 279.)

Свой домик старик Базаров называл «бивуаком». Не случайно там висел портрет Суворова. В доме действительно жили «не крезы», а бедняки. Для Аркадия был отведен предбанник, в котором «пахло мятой и два сверчка в перебивку усыпительно трещали за печкой»^*. Его прислугой был мальчик в синем кафтане, на локтях прорванном, и в чужих сапогах.

^* (Там же, стр. 285.)

Комната Фенечки в доме Кирсанова отличалась чистотой и уютом. В ней все было очень просто, опрятно, пахло недавно выкрашенным полом, ромашкой, мелиссой; на окнах стояли прошлогодние банки с вареньем, на бумажной крышке ее рукой выведена надпись «кружовник», который так любил Николай Петрович. Там же жил в клетке чиж, и были размещены портреты Николая Петровича, Фенечки и др. Обстановка комнаты Фенечки очень скромная, навевающая тишину и покой. Она как бы свидетельствовала о том, что в ней и жила скромная хозяйка.

Совершенно иная обстановка у Евдоксии Кукшиной, эмансипированной женщины. «Комната, в которой они (Евгений и Аркадий. — Н. Л.) очутились, походила скорее на рабочий кабинет, чем на гостиную, — читаем в романе. — Бумаги, письма, толстые нумера русских журналов, большею частью неразрезанные, валялись по запыленным столам; везде белели разбросанные окурки папирос. На кожаном диване полулежала дама, еще молодая, белокурая, несколько растрепанная, в шелковом, не совсем опрятном, платье, с крупными браслетами на коротеньких руках и кружевною косынкой на голове»^*. Сумбурная, неопрятная, безвкусная обстановка комнаты Кукшиной свидетельствовала не только о ее дурном эстетическом вкусе, но и о какой-то распущенности и неряшливости.

^* (И. С. Тургенев, Собрание сочинений, т. 3, Гослитиздат, М., 1954, стр. 229.)

Итак, мы видим, что мир вещей неотделим от героев романа Тургенева. Он является их органической частью и дает большое представление о социальной принадлежности, вкусах и интересах персонажей.

В романе большое место занимают дискуссии, серьезные споры. Иногда некоторые персонажи в своих доводах ссылаются на авторитеты известных ученых, писателей, и потому книга в произведении играет важную роль. Она также свидетельствует о содержании духовных интересов персонажей, их убеждениях и вкусах. Так, Павел Петрович читал «все больше по-английски; он вообще всю жизнь свою устроил на английский вкус»^*, Николай Петрович «зимою в Петербурге по целым дням просиживал над новейшими сочинениями»^**, стремясь стать в уровень с современностью, он читал «Цыганы» Пушкина, которые казались Базарову «ерундой». Ученый-медик Базаров чаще всего опирается в своих высказываниях на сочинения по физике, химии, естественной истории. Он советовал читать научные книги Николаю Петровичу. Во время беседы с Одинцовой он рекомендовал прочесть Pelouse et Fremy, Notions generates de Chimie^***, Ganot, Traite elementaire de physique experimentale^****. Евгений удивлялся, что его отец получает «Друг здравия», что в губернии еще верят в Радемахера. Кукшина читала и пропагандировала «De lamour»^*****, пошленькую книгу Мишле о любви, и нападала на Жорж Санд, обвиняя ее в том, что она отсталая женщина, «никаких идей не имеет ни о воспитании, ни о физиологии, ни о чем»^******. Том «Стрельцов» Масальского лежал на комоде Фенечки, а мать Базарова ничего не прочла, кроме «Алексиса, или Хижины в лесу». Книги в «Отцах и детях» являются важным источником раскрытия духовного мира героев.

^* (Там же, стр. 196.)

^** (Там же, стр. 220.)

^*** (Пелуз и Фреми, Общие основы химии. )

^**** (Гано, Элементарный учебник экспериментальной физики. )

^***** (О любви.)

^****** (И. С. Тургенев, Собрание сочинений, т. 3, Гослитиздат, М., 1954, стр. 231.)

В основу раскрытия идейного содержания романа «Отцы и дети» положен автором принцип контраста, противопоставления. Это противопоставление означено в самом заглавии произведения и проходит до последних его страниц. Взаимоотношения двух поколений показаны писателем (о чем говорилось выше) как столкновение и борьба противоположностей. Эта противоположность двух различных мировоззрений ярко вскрыта на конкретных образах романа. Прямо противостоит от начала до конца Базаров Павлу Петровичу. Возникший между ними конфликт с первой же встречи развивался интенсивно. Он достиг своей кульминационной высоты в дуэли.

Незаурядный исследовательский ум Базарова противопоставлен лирической эмоциональности Николая Петровича и Аркадия. Это хорошо показано уже на первых страницах романа. Переполненный радостной встречей с сыном, чудесным блеском весеннего дня, Николай Петрович начал декламировать стихи Пушкина «Как грустно мне твое явленье, весна, весна, пора любви!» И в это время Аркадий услышал другой голос Базарова, просившего у него спичку, чтобы зажечь трубку, и в то же время предложившего ему закурить сигару. Закуренная Аркадием сигара распространила «такой крепкий и кислый запах заматерелого табаку, что Николай Петрович... хотя незаметно, чтобы не обидеть сына, отворачивал нос»^*.

^* (Там же, стр. 177—178.)

В дальнейшем Тургенев в плане противопоставления раскрывал образы Евгения и Аркадия. X главу романа он так и начинает: «Аркадий сибаритствовал, Базаров работал». Несомненно, в плане контраста даны «отцы» Кирсановы и «отцы» Базаровы, овеянные такой удивительной теплотой. Так, используя прием контраста, Тургенев сумел на конкретных фактах показать противоположность между двумя различными социальными поколениями.

Картины природы в «Отцах и детях» выполняют различные функции. То пейзаж выступает в романе, как фон: «Места, по которым они проезжали, не могли назваться живописными, — писал Тургенев в начале романа. — Поля, все поля, тянулись вплоть до самого небосклона, то слегка вздымаясь, то опускаясь снова; кое-где виднелись небольшие леса, и, усеянные редким и низким кустарником, вились овраги, напоминая глазу их собственное изображение на старинных планах екатерининского времени. Попадались и речки с обрытыми берегами, и крошечные пруды с худыми плотинами, и деревеньки с низкими избенками под темными, часто до половины разметанными крышами, и покривившиеся молотильные сарайчики с плетеными из хвороста стенами и зевающими воротищами возле опустелых гумен, и церкви, то кирпичные с отвалившеюся кое-где штукатуркой, то деревянные с наклонившимися крестами и разоренными кладбищами»^*. То картины природы способствуют освещению крайне нищенского положения крестьян. «Как нарочно, — читаем мы далее в романе, — мужички встречались все обтерханные, на плохих клячонках; как нищие в лохмотьях, стояли придорожные ракиты... исхудалые, шершавые, словно обглоданные, коровы жадно щипали траву по канавам»^**. Подобные виды побуждали к размышлениям героев романа. «Нет, — подумал Аркадий, — небогатый край этот, не поражает он ни довольством, ни трудолюбием; нельзя ему так оставаться, преобразования необходимы... но как их исполнить, как приступить?»

^* (И. С. Тургенев, Собрание сочинений, т. 3, Гослитиздат, М., 1954, стр. 176.)

^** (Там же.)

Природа была одной из тем споров Базарова с Кирсановым. Когда Николай Петрович после спора с Базаровым вышел в сад и посмотрел кругом, как бы желая понять, почему следует не сочувствовать природе, перед ним раскрылась картина конца летнего дня. «Уже вечерело, — писал Тургенев, — солнце скрылось за небольшую осиновую рощу, лежавшую в полверсте от сада ...мужичок ехал рысцой на белой лошадке по темной узкой дорожке вдоль самой рощи: он весь был ясно виден, весь, до заплаты на плече, даром что ехал в тени; приятно-отчетливо мелькали ноги лошадки. Солнечные лучи с своей стороны забирались в рощу и, пробиваясь сквозь чащу, обливали стволы осин таким теплым светом, что они становились похожи на стволы сосен, а листва их почти синела и над нею поднималось бледно-голубое небо, чуть обрумяненное зарей»^*.

^* (Там же, стр. 220—221. )

Сама реальная природа развеяла все сомнения Николая Петровича, она разрешила и тот бесплодный спор, который так остро вели между собой его брат и Евгений. Природа вечна, она существует независимо от человека. Но своей чарующей красотой, своим величием, своим волшебством она будет всегда привлекать к себе ум и сердце человека и влиять на него.

Такой же вечно живой, бесконечной выступает природа в эпилоге романа. «Какое бы страстное, грешное, бунтующее сердце ни скрылось в могиле, цветы, растущие на ней, безмятежно глядят на нас своими невинными глазами, — писал Тургенев, — не об одном вечном спокойствии говорят нам они, о том великом спокойствии «равнодушной» природы; они говорят также о вечном примирении и о жизни бесконечной»^*. Здесь, как мы видим, цветы сияют и Базарову, но они же, по мысли автора, говорят и о вечном примирении и о бесконечной жизни. Такая взволнованная, глубоко прочувствованная концовка романа — это дань самого искреннего уважения автора к своему герою.

^* (’Там же, стр. 370. )

Вслед за Пушкиным Тургеневу суждено было упрочить славу русского языка, одного из самых сильных и самых богатых живых языков мира.

Основным требованием к языку для Тургенева было стремление к точному выражению истины, реальной жизни и сложнейших душевных переживаний героев.

В романе «Отцы и дети» описание внешнего облика персонажей, обстановки, вещей, картин природы в основном дается самим писателем. Его речь отличается широким лексическим богатством и разнообразием, точностью, а также стройностью, изящностью построения фраз, гибкостью, горячим лиризмом. В авторском языке до минимума сведены архаические, иностранные слова, широко использована бытовая, научная, политическая и философская лексика.

Создавая портрет персонажа, Тургенев стремился дать не только внешнее представление о типе, но также указать и на особенности его движений, поступков, взглядов, мимики, жестов и языка. Подбирая слова, соответствующие характеру персонажа, он добивался того, что читатель как бы ощущает его, видит. Язык персонажей романа «Отцы и дети» отличается резкой индивидуализацией, отражает их духовный мир. Политические убеждения Павла Петровича и Базарова весьма отчетливо проявляются прежде всего в спорах, в речи. Речь Кирсанова-старшего отличается строгой логичностью, отвлеченностью в суждениях от реальной действительности, обилием иностранных слов, произнесенных по-русски и по-французски (в зависимости от обстоятельств), острым полемическим задором. С презрением, желчным сарказмом говорил он о «нигилистах». Осуждая современные веяния, он защищал старое. «Мы, люди старого века, — говорил он, — мы полагаем, что без принципов (Павел Петрович выговаривал это слово мягко, на французский манер, Аркадий, напротив, произносил «прынцип», налегая на первый слог)... ступить, дохнуть нельзя».

Вместе с тем как старый аристократ он не считал для себя обязательным придерживаться норм русской грамматики, установившегося русского произношения. Так он спрашивал Аркадия: «Базаров собственно что такое?» Узнав, что он нигилист, Павел Петрович тут же уточняет, что такой человек «ничего не уважает». Кирсанов-старший считал своим достоинством произносить «эфто» вместо «это», «германцы» вместо «немцы», "Гетте" вместо «Гёте» и т. д.

Он свободно владеет французским языком и пользуется им в тех случаях, когда не может вдруг подобрать подходящее русское слово или слова для точности выражения мысли: «...без чувства собственного достоинства... нет никакого прочного основания общественному bien publice... общественному зданию»^*. Советуя жениться Николаю Петровичу на Фенечке, Павел Петрович говорил: «Да и действительно, что за касты du dixneu- vieme siecle»^**, он называл ее «bellesoeur» (свояченица) и т. д. Так же Кирсанов-дядюшка пользовался английским языком. Покидая Россию, он с глубоким вздохом сказал: «Будьте счастливы, друзья мои! Farewell^***. И после этого Тургенев добавляет от себя: «Этот английский хвостик прошел незамеченным, но все были тронуты». Павел Петрович был удивительно чуткий к тону речи. Его раздражали смелые, грубые, почти дерзкие ответы Базарова. Любезность, мягкость, осторожность сказывается в речи Николая Петровича. «Мы когда-нибудь поподробнее побеседуем об этом предмете с вами, — говорил он Базарову, стремясь несколько смягчить начавшееся обострение, — и ваше мнение узнаем и свое выскажем. С своей стороны, я очень рад, что вы занимаетесь естественными науками. Я слышал, — переводя разговор на другую тему, продолжал он, — что Либих сделал удивительные открытия насчет удобрения полей. Вы можете мне помочь в моих агрономических работах: вы можете дать мне какой-нибудь полезный совет»^****.

^* (И. С. Тургенев, Собрание сочинений, т. 3, Гослитиздат, М., 1954, стр. 212.)

^** (Там же, стр. 331.)

^*** (Там же, стр. 367.)

^**** (Там же, стр. 190.)

Базарову он, например, говорит: «Душевно рад», «позвольте узнать ваше имя и отчество», «надеюсь, любезнейший Евгений Васильевич, что вы не соскучились у нас^*?» В речи Аркадия чувствуется, с одной стороны, юношеский задор, подражание «нигилисту», стремление несколько приподнять себя; с другой — болтливость, неуравновешенность, страсть к красивой фразе. «Для ради важности держат», — говорил он о тетушке Одинцовой.

^* (Там же, стр. 171.)

В языке Базарова сказывается остроумие, смелость, научная терминология, резкость суждений, некоторая грубоватость, «почти дерзость». В жестоком споре, в котором Павел Петрович, ссылаясь на прошлое, пытался убедить Базарова в ошибочности его взглядов, последний спокойно, но смело сказал, обобщая: «Аристократизм, либерализм, прогресс, принципы,...сколько иностранных... и бесполезных слов! Русскому человеку они даром не нужны»^*. В его языке чувствуется категоричность суждений, напоминающих формулы. Таковы, например; «Природа не храм, а мастерская и человек в ней работник», «Порядочный химик в двадцать раз полезнее всякого поэта», «Любовь — форма, а моя форма разлагается», «Попал под колесо — туда и дорога», «Рафаэль гроша медного не стоит» и т. д. Конечно, здесь далеко не все правильно.

^* (Там же, стр. 213.)

Резкие, бесцеремонные оценки давал Базаров Николаю Петровичу, Павлу Петровичу, Аркадию, Одинцовой, Ситникову, Кукшиной и некоторым другим, что нередко приводило к обострению взаимоотношений с ними. Правда, были у него в запасе и другие слова (какие, трудно сказать: об этом лишь намекается в романе), но ему их некому было сказать. Есть в языке Евгения и ласкательные, уменьшительные слова, как например местечко, наследничек, братец, мужички, песенка, денек, которые, очевидно, были привиты ему той средой, в которой протекало его детство.

Ярка, своеобразна речь Василия Ивановича. По его языку нетрудно узнать, что он учился медицине, изучал латынь, кое-где и кое-что видел. Внимательный к новому, оригинальному, Базаров-отец старался воспринимать все то, что его интересовало. Правда, в его старческой памяти многое уже забылось, смешалось с другим и потеряло точность, когда он выражался. Так, о своем сыне он сказал: «Ну, красавчик не красавчик... а мужчина, как говорится: оммфе» (вместо homme fait — настоящий мужчина); себя он рекомендует просто: «отставной штаб-лекарь, волату» (вместо voila taut) и т. д.

Неряшливость, рассеянность и несерьезность Кукшиной проявились прежде всего в ее языке. Она говорила «гениальный господин» вместо «человек». Тургенев так писал о ней: «Госпожа Кукшина роняла свои вопросы один за другим с изнеженной небрежностию, не дожидаясь ответов; избалованные дети так говорят со своими няньками»^*.

^* (И. С. Тургенев, Собрание сочинений, т. 3, Гослитиздат, М., 1954, стр. 230—231.)

Итак, в языке персонажей Тургенева сказывается ярко выраженная их индивидуальность, широта или немощность духовного развития, их интересы, наклонности и т. д. В романе нет тяжелых, осложненных фраз с периодами и множеством придаточных предложений, как у Толстого. Проза Тургенева музыкальна, ритмична. Зарубежный литератор Ю. Шмидт писал: «Читая его романы, так и кажется, будто слышишь аккомпанемент пения».

4.

Еще до выхода из печати романа «Отцы и дети» Тургенев, обычно отдававший свою рукопись на суд друзьям, не раз говорил им, что ожидает брань со стороны критиков, которые, казалось ему, не сумеют понять его новое произведение. П. В. Анненков, первый прочитавший рукопись, обратился к автору с большим письмом 26 сентября 1861 г., в котором дал подробный анализ образов Базарова, Одинцовой. Поздравив писателя с новым превосходным сочинением, он в то же время сделал ряд критических замечаний. Анненков указал автору на его «нерешительность» в создании образа Базарова, вследствие чего читателю трудно понять, кто он — «плодотворящая» сила в будущем или же «нарыв пустой цивилизации». В заключении письма Анненков, как бы предчувствуя бурную реакцию критиков на роман «Отцы и дети», заметил: «Шуму будет она делать много — это ожидайте... Серьезные писатели всегда рождали подобные вопросы у современников^*...»

^* (Письмо П. В. Анненкова хранится в Институте русской литературы, фонд № 7.)

О том, как живо и как бурно был встречен роман Тургенева, свидетельствует его современница А. Я. Панаева. «Я не помню, — писала она, — чтобы какое-нибудь литературное произведение наделало столько шуму и возбудило столько разговоров, как повесть Тургенева «Отцы и дети». Можно положительно сказать, что «Отцы и дети» были прочитаны даже такими людьми, которые со школьной скамьи не брали книг в руки»^*.

^* (А. Я. Панаева, «Воспоминания», Гослитиздат, 1948, стр. 332.)

Великий русский ученый-естествоиспытатель К. А. Тимирязев, говоря об «Отцах и детях» Тургенева, писал: «Как бы то ни было, но едва ли какая-нибудь литература в какую-нибудь эпоху выдвигала, как центральную фигуру, скромного труженика науки, и, конечно, никогда еще образованное общество, особенно в лице его молодого поколения, не было так подхвачено и увлечено борьбой на почве чисто научных течений мысли. В продолжение недель или месяцев вокруг одного вымышленного имени (Базарова. — Н. Л.) кипела ожесточенная схватка»^*.

^* (К. А. Тимирязев, Сочинения, т. VIII, Сельхозгиз, 1939, стр. 175.)

Ф. М. Достоевский, А. Н. Майков, В. П. Боткин, прочитав роман, сразу же обратились с письмами к Тургеневу, в которых высоко оценили его новую работу. «Очень вы меня утешили. Ни в одной вещи своей я так не сомневался, как именно в этой, — писал Тургенев А. Н. Майкову 18 марта 1862 г. из Парижа, — отзывы и суждения людей, которым я привык верить, были крайне неблагосклонны... Теперь я могу сказать себе, что не мог же я написать совершенную чепуху, если такие люди, как Вы да Достоевский, гладят меня по головке и говорят мне: «хорошо, братец, ставим тебе четыре»^*.

^* (И. С. Тургенев, Собрание сочинений, т. 11, изд. «Правда», 1949. стр. 210—211.)

Как только «Отцы и дети» появились в свет, они незамедлительно вызвали бурную реакцию со стороны «Современника». Во втором номере журнала за 1862 г. была опубликована резкая по тону и содержанию статья М. А. Антоновича «Асмодей нашего времени». Критик односторонне, пристрастно взглянул на роман Тургенева, не понял всей его глубины и сложности, хотя и высказал ряд дельных замечаний, относящихся к проблематике, идейному содержанию произведения. Он признавал, что Тургенев вложил в уста Базарова «слова и фразы, часто встречающиеся в печати и выражающие мысли, одобряемые молодым поколением». Но вместе с тем он рассматривал «Отцы и дети» как «клевету» на молодежь, изображенную в самом «карикатурном виде», «беспощадную», «разрушительную критику молодого поколения»^*. Антонович обвинил Тургенева в субъективизме, тенденциозном освещении «детей», в том, что будто бы автор «питает к ним какую-то личную ненависть и неприязнь... и старается отомстить им на каждом шагу»^**. Что же касается главного героя, Базарова, то о нем, по словам критика, и говорить нечего, ибо это «какое-то ужасное существо, просто дьявол, или, выражаясь более поэтически, асмодей»^***. Давая общую оценку роману, Антонович считал его «крайне неудовлетворительным в художественном отношении»^****. Критик утверждал, что в нем «нет ни одного живого лица и живой души, а все только отвлеченные идеи и разные направления, олицетворенные и названные собственными именами»^*****.

^* (М. А. Антонович, Избранные статьи, ГИХЛ, Л., 1938, стр. 152. )

^** (Там же, стр. 144. )

^*** (Там же, стр. 148. )

^**** (Там же, стр. 143.)

^***** (Там же.)

Совершенно по-иному, чем Антонович, подошел к анализу «Отцов и детей» Писарев, опубликовавший в третьем номере журнала «Русское слово» за 1862 г. статью «Базаров». Писарев считал, что в романе Тургенев изобразил «явление, как оно есть», без раздражительного тона, нарочитой искусственности. «Художественная отделка, — писал он об «Отцах и детях», — безукоризненно хороша; характеры и положения, сцены и картины нарисованы так наглядно и в то же время так мягко, что самый отчаянный отрицатель искусства почувствует при чтении романа какое-то непонятное наслаждение»^*. Если Антонович находил в этом произведении только клевету на молодое поколение, то Писарев, напротив, утверждал, что «все наше молодое поколение с своими стремлениями и идеями может узнать себя в действующих лицах этого романа»^**. По мнению Писарева, Базаров — «представитель нашего молодого поколения; в его личности сгруппированы те свойства, которые мелкими долями рассыпаны в массах»^***. Говоря о романе в целом, критик обращал внимание на то, что он «шевелит ум, наводит на размышления»^****. Анализ «Отцов и детей», данный Писаревым, отличался большой глубиной раскрытия идейного содержания и художественного мастерства. Писарев же защищал демократизм Базарова, его жажду настоящего дела. Но вместе с тем критик несколько по-своему истолковал этот образ. По мнению Писарева, Базаров во всем поступает только по личной прихоти, личному расчету, — так, как «ему хочется или как ему кажется выгодным и удобным»^*****. «Ни над собой, ни вне себя, ни внутри себя..., — говорил о нем Писарев, — не признает никакого регулятора, никакого нравственного закона, никакого принципа. Впереди — никакой высокой цели; в уме — никакого высокого помысла»^******. Подобное высказывание противоречило как содержанию романа, так и тому, что говорил о герое сам критик. Оно дезориентировало молодое поколение и потому встретило решительное осуждение на страницах журнала «Современник». (Позже Писарев понял свою ошибку и исправил ее в статье «Реалисты».) В «старичках» Кирсановых Писарев увидел критику дворянства, его дряблости, духовного бессилия. К ним же он справедливо относил и Аркадия, которого не без иронии называл «птенчиком»^*******.

^* (Д. И. Писарев, Сочинения, т. 2, Гослитиздат, М., 1955, стр. 7. )

^** (Там же. )

^*** (Там же, стр. 8—9. )

^**** (Там же, стр. 8. )

^***** (Д. И. Писарев, Сочинения, т. 2, Гослитиздат, М., 1955, стр. 11.)

^****** (Там же.)

^******* (В письме к П. В. Анненкову от 8 июня 1862 г. Тургенев писал: «Статья Писарева в «Русском слове» мне показалась очень замечательная». И. С. Тургенев, Собрание сочинений, т. 11, изд. «Правда», М., 1949, стр. 217.

Н. А. Островской Тургенев сказал: «Разбор Писарева необыкновенно Умен, и я должен сказать, что он почти вполне понял все то, что я хотел сказать Базаровым» (Н. А. Островская, Воспоминания о Тургеневе. В «Тургеневском сборнике», книгоиздательство «Огни», стр. 80).)

В четвертом номере журнала братьев Достоевских «Время» за 1862 г. с большой статьей об «Отцах и детях» выступил Н. Н. Страхов. «Базаров есть тип,— писал критик, — идеал, явление, возведенное в перл создания; понятно, что он стоит выше действительных явлений базаровщины»^*. Страхов отметил в характере героя Тургенева такие черты, которые были свойственны молодежи того времени. Он видел в нем «титана», героя с богатырскими силами. Но эти могучие силы, по его утверждению, были направлены «против своей матери-земли», которая и победила его. Страхов-почвенник, стремился доказать, что в «Отцах и детях» Тургенев стоит за «вечные начала человеческой жизни»^**. Он считал, что новый роман писателя «не прогрессивный и не ретроградный, а так сказать всегдашний^***. Это «всегдашнее» он усматривал в изображении «смены поколений» без борьбы, как вечного и естественного процесса. Социальная значимость образа Базарова, как представителя нового поколения, им не была раскрыта. Мировоззрение Базарова было чуждо критику. Не случайно в предисловии к своим статьям, написанным в 80-е годы, он резко осудил этот образ и просил прощения у читателей за свою статью об «Отцах и детях».

^* (Н. Страхов, Критические статьи об И. С. Тургеневе и Л. Н. Толком, изд. 2, СПБ, 1887, стр. 11. )

^** (Там же, стр. 46. )

^*** (Там же, стр. 41. )

Редактор «Русского вестника» Катков, напечатавший роман Тургенева в своем журнале, увидел в «Отцах и детях» «чуть не апофеозу» «Современнику» и Базарову. Последний, по его мнению, «как-то случайно попал на очень высокий пьедестал». Каткова очень беспокоило, что герой романа подавлял все окружающее. Поэтому редактор приложил немало труда и усилий на то, чтобы как-то сгладить сильные стороны образа Базарова и придать ему больше отрицательных черт. Во время печатания Катков внес ряд существенных изменений в «Отцы и дети». Эти изменения относились главным образом к Базарову. Так, во II главе, где дан портрет Базарова, М. Катков делает «широкий лоб» его «угреватым»; в X главе из слов Базарова: «Презабавный старикашка и добрейший» (об отце) он выбросил последнее слово, чтобы сделать отзыв «бесчувственным». После дуэли Базаров, направляясь домой, отъехав четыре версты от усадьбы Кирсановых, говорит «барчуки проклятые», Катков приписывает: «Ему и в голову не пришло, что он в этом самом доме нарушил все права гостеприимства». Из известной речи Базарова, обращенной к Аркадию, в главе XXVI, Катков выбросил такие фразы: «Ваш брат, дворянин, дальше благородного кипения зайти не может. Вы взятки, например, не берете и уж воображаете себя молодцами, а мы драться хотим. Да что». Не дрогнула рука у Каткова вычеркнуть следующие предсмертные слова — просьбу Евгения к Одинцовой: «И мать приласкайте. Ведь таких людей, как она, в вашем большом свете днем с огнем не сыскать» и т. д.

Тургенев потребовал восстановления авторского текста. В апрельском номере журнала «Русский вестник» за 1862 г. Катков опубликовал часть «поправок», как «опечатки»^*, а затем выступил с двумя большими статьями об «Отцах и детях» — «Роман Тургенева и его критика» (май) и продолжение ее под названием «О нашем нигилизме по поводу романа Тургенева» (июль).

^* (В письме к В. П. Боткину от 7 апреля 1862 г. Тургенев с возмущением писал: «Опечаток нашел я штук 50, из коих 15 очень крупных...» (В. П. Боткин и И. С. Тургенев, Неизданная переписка. 1851—1869 гг., 1930, стр. 170). При отдельном издании романа Тургенев полностью восстановил текст и в связи с многочисленными и самыми противоречивыми отзывами о нем заявил, что почти разделяет «все его (Базарова. — Ред.) убеждения».)

Автор начинает свою первую статью теоретическим, сугубо идеалистическим рассуждением о том, что «произведение искусства не может быть ни поучением, ни проповедью; его сила чисто эстетического свойства»^*, что «в истинном произведении искусства ничто не должно возмущать чистоты созерцания»^**. А затем, переходя к анализу романа «Отцы и дети», он восхвалил до небес Аркадия, награждая его восторженными эпитетами. В его истолковании Аркадий — «очень хороший, очень привлекательный тип»^***, он «очень мил», «бесподобен», «очарователен», в нем нет ничего «дурного». Но самое главное, что приводило автора в восторг и умиление, это то, что Аркадий не «хищный». После этого в статье дается решительный бой революционно-демократической критике — Чернышевскому, Антоновичу, Писареву. Автор злобно называл их «милыми малютками», которые пересочинили роман Тургенева, навязали ему свои тенденции, и т. д. Более мягко и спокойно говоря о статье Н. Н. Страхова, отмечая в ней черты, близкие себе по духу, он в то же время резко выступил против его истолкования образа Базарова. Автора статьи страшило то, что в фигуре Базарова, по мнению Страхова, «выразился господствующий в наше время дух реализма, дух действующий и в жизни и в науке»^****. Критику казалось, что Страхов «раздвигает горизонт этого типа до всемирного значения и видит в нем какую-то всеобщую идею»^*****. Во второй статье все усилия автора были направлены на развенчание образа Базарова. Он пытался доказать, что герой Тургенева, «лишь бойкий школьник», а не ученый, что опыт он ставит «не серьезно», что у него нет интереса к мысли и знаниям, что он делает все только ради отрицания. Обобщая свои суждения о нем, критик писал: «Его научные исследования — фраза, его заботы об общественных язвах — фраза; его общие воззрения, его толки об искусстве, о знании, о людях, об общественных учреждениях, о всеобщей несостоятельности, о необходимости повальной ломки, о непризнании авторитетов, об отрицании всех начал жизни и мысли, — все это совершеннейшее и праздномыслие и пустословие»^******. Но вместе с тем он находил, что «нигилизм Базарова содержит каплю чистого яда и потому он опасен для будущего»^*******. В качестве главных условий борьбы с ним верноподданный самодержавию критик выдвигал необходимость усиления в распространении «религиозных, умственных, политических, экономических» знаний среди молодежи. Так Катков, «опираясь» на роман Тургенева «Отцы и дети», стремился использовать его в борьбе против передовой критики, осудить в лице Базарова молодежь, ищущую новых путей в жизни. Обе статьи «Русского вестника» были проникнуты самыми консервативными взглядами, они утверждали незыблемость существующего порядка.

^* («Русский вестник», 1862, май, стр. 393—394.)

^** (Там же.)

^*** («Русский вестник», 1862, май, стр. 396. )

^**** (Там же, стр. 416.)

^***** (Там же. )

^****** («Русский вестник», 1862, июль, стр. 422. )

^******* (Там же, стр. 426. )

Пристально следил за этой острой полемикой вокруг романа А. И. Герцен. В 1868 г. он выступил с двумя письмами под общим заголовком «Еще раз Базаров». Герцен рассматривал появление Базарова и нигилизма в историческом плане, в тесной связи с социальными обстоятельствами. «Темная, семилетняя ночь пала на Россию, и в ней-то, писал Герцен, сложился, развился и окреп в русском уме тот склад мыслей, тот прием мышления, который назвали нигилизмом»^*. Он оправдывал нигилизм, как реакцию на николаевский деспотизм, который в ту историческую эпоху разъяснял массам, что «ничего» не есть «что-нибудь», и лица, не понимавшие этого, впадали в «оптический обман». Вместе с этим Герцен считал, что «новых начал, принципов, он не внес»^**. Наиболее полное проявление нигилизма автор писем увидел в базаровщине, которую называл болезнью, свойственной только до окончания университетского курса. Говоря о Базарове как типе, Герцен подчеркивал, что он «носился в молодом поколении»^*** и до него и после, что сам лично слышал и видел его «десять раз». Заслуга Тургенева в том и заключалась, что он «простодушно разболтал задушевную мысль целого круга и, собрав в одном фокусе рассеянные лучи, осветил ими нормального Базарова»^****. Следовательно, Базаров — это сын своего времени. Однако Тургенев вывел его не для того, чтобы погладить по головке. «В соприкосновении с такими жалкими и ничтожными отцами, — писал далее Герцен, — как Кирсановы, крутой Базаров увлек Тургенева, и вместо того, чтоб посечь сына, он выпорол отцов»^*****. Герцен упрекал Тургенева в том, что он умертвил своего героя. Герцен видел в Базарове будущего ученого. «Наука спасла бы Базарова, он перестал бы глядеть на людей свысока, с глубоким и нескрываемым презрением»^******. Герцен сближал Базарова с Чацким, подлинным представителем эпохи декабристов. Если бы Чацкий остался жив после 14 декабря, писал он, то «протянул бы руку нам... И я глубоко убежден, что мы с детьми Базарова встретимся симпатично, и они с нами — и без озлобления и насмешки»^*******. Вместе с тем Герцен выразил свое несогласие с классификацией героев, данной Писаревым при анализе романа «Отцы и дети» («у Печорина есть воля без знания, у Рудиных знание без воли, у Базаровых — и знание и воля»); он также выступил против резкого противопоставления детей отцам. Герцен считал, что в жизни все связано, взаимообусловлено, все имеет своих предшественников и последователей. Ничуть не защищая Кирсановых, самых старых и самых пошлых представителей «отцов», Герцен призывал «детей» «не брать примера с тех камчадалов, которые убивают своих стариков»^********. Такова точка зрения Герцена на нигилизм, на образ Базарова, на взаимоотношения отцов и детей.

^* (Сочинения А. И. Герцена и переписка с Н. А. Захарьиной в 7 томах, т. V, СПБ, стр. 437.)

^** (Там же. )

^*** (Там же, стр. 438. )

^**** (Там же, стр. 426.)

^***** (Там же, стр. 429.)

^****** (Там же. )

^******* (Там же. )

^******** (Там же, стр. 430.)

Тургенев живо прислушивался к горячим спорам о романе «Отцы и дети». Он положил немало усилий и труда на разъяснение этого типа. В 1874 г. своей знакомой А. П. Философовой, отклоняя все ее возражения и упреки в адрес Евгения, Тургенев писал: «...вы говорите, что я в Базарове хотел представить карикатуру на молодежь. Вы повторяете этот... извините бесцеремонность выражения — бессмысленный упрек. Базаров — это мое любимое детище, из-за которого я рассорился с Катковым, на которого я потратил все находящиеся в моем распоряжении краски, Базаров — этот умница, этот герой — карикатура^*?» В этом Тургенев был абсолютно прав. Он действительно потратил на Базарова все лучшее: огромный жизненный опыт, изумительно художественное мастерство. Искренность и убедительность письма автора коренным образом изменили отношение Философовой к этому герою, рассеяли в ней те сомнения, которые нередко иногда высказывались по его адресу. «Очень рада и очень счастлива, — признавалась она,— дорогой Иван Сергеевич, что я ошиблась, думала, что из Базарова Вы предполагали сделать карикатуру; на самом же деле мы все его приняли иначе и полюбили Ваше детище всею душою. Я в первый раз имею счастье слышать, из самого верного источника, что Вы тоже любите Базарова. Милый, дорогой, простите меня, я заподозрила в Вас желание бросить перчатку молодому поколению, но ведь это был общий голос... Я лично так была влюблена в Вашего Базарова, что все хорошо знающие люди постоянно дразнили меня этим»^**.

^* (И. С. Тургенев, Собрание сочинений, т. 11, изд. «Правда», 1949, стр. 288.)

^** (Журнал «Голос минувшего», № 5—6, 1916, «Письма А. П. Философозой И. С. Тургеневу».

(«Документы по истории литературы и общественности», вып. II — ... Тургенев», Г из, М.—П., 1923, ст. Н. Ф. Бельчикова «III отделение и Роман «Отцы и дети», стр. 165).)

В 1876 г. Тургенев еще раз обратился с письмом к Салтыкову-Щедрину. Касаясь «больного» вопроса об «Отцах и детях», автор снова повторил то, что Базаров — одна из самых симпатичных его фигур и что он «не имел права давать нашей реакционной сволочи возможность ухватиться за кличку, за имя». Тургенев оставался верен тому, кого он нарисовал в романе. Многочисленные упреки и возражения отдельных критиков он отводил в сторону, находя в них только то, что суть произведения осталась ими не понята. Во всех этих нападках писатель видел лишь «тонкий некий запах», присочиненный публикой, то, что возникшие тогда злободневные вопросы «были поважнее художественной правды». Но он глубоко верил, что придет время, когда читатели полностью поймут суть романа, дадут ему правильную, объективную оценку и полюбят Базарова.

В год смерти автора романа «Отцы и дети» известный украинский писатель-демократ, революционер И. Франко выступил со статьей «Иван Сергеевич Тургенев». Отмечая «огромное, культурно-историческое значение Тургенева»^* в творчестве которого отразилась история «перелома в жизни русской интеллигенции: от крайней оторванности от народа к служению этому же народу и к труду над его возвышением»^**, он особенно высоко ставил образ Базарова. «Базаров, — писал Франко, — это импонирующая гранитная фигура, почти единственный среди типов Тургенева, у которого натура здоровая, нервы сильные, мысли и дела — в полной гармонии, раздвоенности и следа нет... Цель жизни Базарова — упорная, хотя и мелкая, но общеполезная работа, и к этой цели он стремится всю свою жизнь, ей посвящает все, из-за нее и гибнет, порезавшись при анатомировании трупа»^***. Критик обратил внимание и на то, что герой Тургенева «не жесток и не безучастен» сердцем, а, напротив, «он умеет любить глубоко и страстно, всей силой здоровой, неиспорченной натуры; только он не ставит любовь превыше всех благ земных, не поклоняется ей, как идолу, но считает ее делом частным»^****. Франко находил, что Базаров не совсем верно обрисован психологически, что Тургенев говорил о нем «как бы со скрытым недоброжелательством»^*****. Но тут же критик добавлял, уточняя свою мысль, что в этой «недоброжелательности» сказалась зависть дворянина, которого гордый и могучий плебей превосходил и перерастал на целую голову. Несмотря на отдельные ошибки в трактовке образа Базарова, Франко правильно утверждал, что он «все же исторически самый интересный и психологически самый цельный тип во всей обширной галерее людей, изображенных Тургеневым»^******.

^* (И. Франко, Избранные сочинения, т. V, Гослитиздат, М., 1951, стр. 271. )

^** (Там же.)

^*** (Там же, стр. 278-279.)

^**** (Там же, стр. 279.)

^***** (Там же.)

^****** (Там же. )

Так же, как и Франко, воспринимали образ Базарова многие русские революционеры, испытавшие на себе его благотворное влияние. Старый большевик С. И. Мицкевич говорил, что «Базаров произвел» на него «сильнейшее впечатление»; он воспринимал его как героя-бойца, принадлежавшего «революционной партии».

В шестидесятые — семидесятые годы складывалось научное, материалистическое мировоззрение таких русских ученых, как Менделеев, Тимирязев, Павлов. В своей статье «Развитие естествознания в России в эпоху 60-х годов» К. А. Тимирязев писал: «Если спросят, какая самая выдающаяся черта этого десятилетия (60-е годы), можно не задумываясь ответить одним словом — энтузиазм. Этот энтузиазм был отмечен чертою полного бескорыстия, доходившего порою до почти полного забвения личных потребностей»^*. Тимирязев отмечал огромное влияние образа Базарова — энтузиаста, эмпирика, естествоиспытателя на развитие, формирование молодых русских ученых. Силу воздействия его на русское общество он сравнивал с преобразовательной деятельностью Петра I. «Если один (Петр I. — Н. Л.) был самым ярким положительным явлением на тусклом фоне русской истории, то не был ли другой (Базаров. — N. Л.) единственной положительной, «героической» фигурой на бесцветном поле русских литературных типов, этой бесконечной вереницы нытиков или жуиров! Тот и другой, — продолжал он, — были прежде всего воплощением «вечного работника», все равно «на троне» или в мастерской науки... Оба с безжалостною грубостью и нетерпимостью шли напролом. Оба созидали — разрушая. Оба встретили искренних сторонников и еще более многочисленных врагов»^**.

^* (К. А. Тимирязев, Сочинения, т. VIII, Сельхозгиз, 1939, стр. 138.)

^** (Там же, стр. 174.

Вспоминая свою встречу с И. С. Тургеневым, К. А. Тимирязев оставил замечательное свидетельство: «Пишущий эти строки, — писал он, — принадлежал к меньшинству. Когда через много лет мне пришлось встретиться с Иваном Сергеевичем и поделиться впечатлениями о далекой уже буре, он сказал мне: «Спасибо вам, вы пролили бальзам на мои старческие раны» и дал мне на память свой портрет с драгоценною надписью: «От автора «Отцов н детей». (Там же, стр. 175.) )

В рукописном фонде библиотеки имени М. Е. Салтыкова-Щедрина в Ленинграде среди многочисленных документов о Тургеневе есть две неизвестные в печати рукописи, относящиеся непосредственно к роману «Отцы и дети». Во-первых, это небольшой монографический очерк «Жизнь и творчество И. С. Тургенева».

Написан он примерно в конце прошлого века. Говоря о Базарове, автор утверждал, что в нем «сосредоточились все, наиболее жизненные черты нового поколения — это беспощадное отрицание всего того, что «отцы» считали непреклонной истиной. Как отцы, так и дети, — писал он, — не удовлетворяют Тургенева, но все-таки симпатии его на стороне «детей»^*.

^* (Рукописный отдел библиотеки имени М. Е. Салтыкова-Щедрина в Ленинграде, фонд И. С. Тургенева. )

Во-вторых, «Отзывы на сцены из романа И. С. Тургенева «Отцы и дети» Шляпкина Ильи Александровича. «Отзывы» Шляпкина свидетельствуют о том, что переделка романа его не удовлетворила по многим причинам и прежде всего по тому, что в извлечениях опущены наиболее сильные в идейном отношении сцены (например, спор Базарова с Павлом Петровичем о нигилизме, о «принсипах» и дуэль, «в которой так резко подчеркнута человечность Базарова», и многое другое). Давая общую оценку переделке, автор писал: «Благодаря таким приемам совершенно пропадает та тонкость рисунка, та художественность выполнения, наконец, та борьба идей, которую находим в романе Тургенева»^*. Оба приведенные нами отзыва интересны прежде всего тем, что в них подчеркивались положительные стороны в образе Базарова.

^* (Рукописный отдел библиотеки им. М. Е. Салтыкова-Щедрина в Ленинграде, фонд А. А. Потехина, папка № 116, листы 1 и 2. )

В 1908 г. В. В. Боровский опубликовал статью «Отцы и дети». Она была написана в связи с появившейся в печати статьей П. Боборыкина «Жалобы отцов», в которой автор, обвиняя детей, всецело защищал отцов. «Трагедия, которая разыгрывается теперь на всем пространстве русской земли, — писал Боборыкин, — это — странное, обидное, невыносимое отношение детей к родителям. Какое-то пренебрежительное высокомерное отношение»^*. Фиксируя назревшие противоречия между «отцами» и «детьми», Боборыкин не касается генезиса, причин, породивших возникновение этих недоразумений. Никита К. в статье «Жалобы детей», опубликованной в журнале «Русское слово», поставил перед собой задачу «доискаться до корня, разобрать причины, почему растет разобщение между детьми и отцами»^**, выяснить, что породило возникновение противоречий между ними. По его мнению, породили этот антагонизм «сами отцы», которые не воспитывали детей, а дрессировали, в результате чего и выросли такие грубые невежи. Приведя эти высказывания, Боровский далее говорил, что Никита К. был прав только наполовину, когда сводил все недоразумения к неправильному воспитанию. Истоки конфликта между поколениями, по мнению критика, лежат гораздо глубже. «Если вы внимательно присмотритесь к развитию нашей общественности, вы заметите, — писал он, — что вопрос об «отцах» и «детях» возникает у нас правильно, от времени до времени, в моменты жизни общества, которые Сен-Симон назвал бы «критическими». Боровский утверждал, что разлад между поколениями возникает не на основании каких-то отдельных, частных фактов; он заложен в общественных отношениях. «Когда известная форма общественности отживает и нарастает нечто новое, тогда носителями этого нового обыкновенно являются «дети», — писал критик. В условиях буржуазного общества, где существуют антагонистические противоречия, между отцами и детьми идет классовая борьба.

^* (В. В. Воровский, Литературно-критические статьи, Гослитиздат, М., 1956, стр. 153.)

^** (Там же, стр. 154. )

В советское время А. В. Луначарский дал высокую и справедливую оценку образу Базарова. «По тому, — писал он, — как крепко Базаров стоит на двух своих ногах, по всему презрению, которое он чувствует к пустой болтовне и лишним людям, вы чувствуете, что это — не лишний человек, что это — очень нужный человек в России, что за какую бы задачу он ни взялся, он разрешит ее практично своими крепкими умелыми руками».

Роман «Отцы и дети» появился в бурную историческую эпоху, ознаменованную острой политической борьбой вокруг крестьянского вопроса. Анализ его убеждает нас в том, что в нем нашли свое отражение некоторые стороны первой революционной ситуации в России: показано торжество демократизма над аристократами.

Тема отцов и детей, так остро поставленная Тургеневым, нашла блестящее разрешение в духе революционной демократии в романе Чернышевского «Что делать?». Герои Чернышевского, «новые люди» (Лопухов, Кирсанов, Вера Павловна, не говоря уже о Рахметове, революционере-профессионале), имея много общего с Базаровым, представляли собой подлинных борцов за народные интересы. Их взгляды на политическую борьбу, на цели жизни более ясные и определенные. По-иному смотрят они и на искусство, музыку, природу. Они не только стремились разрушать старое, но и созидали новое, выражающее интересы угнетенных трудящихся масс. В этом же духе создавал Некрасов образ «народного заступника» Гриши Добросклонова в поэме «Кому на Руси жить хорошо». По своему социальному положению, по условиям жизни во время учения он близко стоит к Базарову. Но его политические убеждения более четкие. Они освещены передовыми революционно-демократическими идеями. И тем не менее Тургеневу первому принадлежала честь показа в художественном произведении новой исторической силы — разночинцев-демократов, означивших собой новую эпоху в русской общественной жизни. Роман «Отцы и дети», поставивший ряд очень важных социальных проблем, до сих пор волнует читателей, воспитывает в них любовь к труду, науке, к тонкому пониманию красоты и величия природы и прежде всего способствует выработке передового мировоззрения.