Из писем Н. А. Некрасова

14 декабря 1846 г. Петербург.

Препровождаю небольшой рассказ Тургенева - для "Смеси" 1-го №,- по крайнему моему разумению - совершенно невинный^*.

^* (Никитенко Александр Васильевич (1805-1877) - профессор русской словесности, официальный редактор "Современника". Рассказ - очерк "Хорь и Калиныч".)

15 февраля 1847 года.

Любезный Тургенев. Спасибо вам и за память об нас и за память об "Современнике". Рассказ ваш я прочел - он очень хорош, без преувеличенья: прост и оргинален. Завтра дам его Белинскому - он, верно, скажет то же...^* Кстати: "Современник" №№ 1-й и 2-й вам высланы, и прочие будут высылаться ежемесячно. Ваш рассказ ("Каратаев") напечатан в 2-й книжке: он всем понравился очень, Белинскому тож, два-три места досадные (хоть и небольшие) выкинуты, да что ж делать! если б и весь уничтожили, так нечему бы удивляться. Работайте, коли работается, - дело хорошее; делаешь ли что, не делаешь ли - время все равно пройдет, только как ничего не сделал, так оглянуться назад совестно; говорю по опыту - мне вот все оглядываться совестно. Статья об немецк <ой> лит <ературе> к 4-му № нам будет крайне нужна; письмо о Берлине - очень бы хорошо^**. Радилова я буду ждать с нетерпением^***, мне эти ваши рассказы по сердцу пришлись. Собственно я прошу у вас еще стихов - поторопитесь с "Маскарадом"^****,- без стихов мне куда не хочется выпускать книжек.

^* (Видимо, "Ермолай и Мельничиха". В письме к Некрасову от 19 февраля 1847 г, Белинский с похвалой отозвался об этом рассказе.)

^** ("Письма из Берлина (Письмо первое. 1 марта н. ст. 1847)" напечатано в третьей книжке "Современника" за 1847 г.)

^*** (Очерк "Мой сосед Радилов" напечатан в пятой книжке "Современника" за 1847 г.)

^**** (Поэма "Маскарад" в печати не появилась.)

24 июня 1847 года.

Я не отвечал вам, Тургенев, на ваши письма и ничего не писал об успехе ваших рассказов - по злобе на вас за надуванье статьей об немецк<ой> лит<ературе>. Ну, чорт вам простит! Успех ваших рассказов повторился еще в большой степени в Москве,- все знакомые вам москвичи от них <в> восторге и утверждают, что о них говорят с восторгом и в московской публике^*. Нисколько не преувеличу, сказав вам, что эти рассказы сделали такой же эффект, как романы Герцена и Гончарова и статья Кавелина^**,- этого, кажись, довольно! В самом деле, это настоящее ваше дело; Белинский говорит, что вы еще написали рассказ; если не думаете скоро написать другой, то высылайте хоть этот; это нам к осени куда хорошо: нас то и дело спрашивают, будут ли в "Современнике" еще ваши рассказы. Вот оно куды пошло!

^* (Некрасов имеет в виду очерки из "Записок охотника".)

^** (Статья К. Д. Кавелина "Взгляд на юридический быт древней России" напечатана в первой книжке "Современника" за 1847 г.)

11 октября 1847 года.

...Есть у вас стихотворение Тургенева "Филиппо Стродзи", которое нам хотелось бы напечатать в этой книжке^*. Сделайте одолжение, Александр Васильевич, просмотрите его и пришлите.

^* (Поэма "Филиппо Стродзи" впервые напечатана в сборнике "XXV лет. 1859-1884". В "Современнике" не появилась вследствие препятствий со стороны цензуры.)

28 октября 1847 года.

А "Маскарад"? Я вам еще скажу весть, может быть, приятную: я хочу издавать и на днях начну "Библиотеку русских романов, повестей, записок и путешествий",- начну с "Кто виноват?", потом "Обыкн<овенная> история", а потом, думаю я, "Записки охотника"^* - уж наберется томик порядочный, а когда наберется другой - и другой напечатаем. Как вам это нравится и согласны ли вы на это? Думаю, что да, а условия издания для вас не объясняю - некогда, да и знаю, что вы будете согласны на те условия, какие с другими. А рассказы ваши так хороши и такой производят эффект, что затеряться им в журнале не следует.

^* (Впервые отдельное издание "Записок охотника" было осуществлено в 1852 г.)

11 декабря 1847 г. Петербург.

Любезнейший Тургенев. Прежде всего да будет вам известно, что сего числа (11 декабря ст. ст.) посланы вам триста рублей серебром. Затем, все рассказы ваши уже у меня,- на днях увижу, будет ли возможность поместить их в 1-ю книжку, ибо я от вас четвертый рассказ и желание о помещении их в 1-м № получил только седьмого числа, а тогда уже были назначены и отданы (с 1-го числа) для первой книжки повесть Гончарова и повесть Даля; скоро их кончат набором и увижу, сколько из них выйдет.

Радуюсь, что вы работаете, только, пожалуйста, не ослабевайте - право, я рад за вас и за "Современник",- на такую отличную дорогу вы попали; очевидно, вы начинаете привыкать к труду и любить его - это, друг мой, великое счастие!

12 сентября 1848 г. Петербург.

Любезнейший Тургенев. Третьего дня Анненков читал у нас вечером вашу комедию "Где тонко, там и рвется". Без преувеличения скажу вам, что вещицы более грациозной и художественной в русской нынешней литературе вряд ли отыскать. Хорошо выдумано и хорошо исполнено,- выдержано до последнего слова. Это мнение не одного меня, но всех, которые слушали эту комедию, а их было человек десять,- между прочим, Дружинин, которого я знакомил с Анненковым.

Заметил я (и все со мной тотчас согласились), что немного неловка сказка о куклах, ибо почтеннейшая публика может принять всё это место в самую ярыжную сторону и разразиться жеребячьим хохотом. Приведите себе на память это место, взгляните на него с этой точки,- может быть, вы найдете это замечание достойным внимания и сочтете нужным заменить то место. С этой целию я и сообщаю вам его^*.

^* (Запрещенный цензурой эпизод с куклами был в 1869 г. Тургеневым переделан в "Сказку о трех женихах баронессы".)

Недавно (в IX №) напечатали мы вашу повесть "Петушков", повесть эта хороша и отличается строгой выдержанностью - это мнение всех, с кем я о ней говорил. Мне она и прежде очень нравилась, и я очень рад, что не ошибся в ней.

Ваши два последние присланные рассказа принадлежат к удачнейшим в "Записках охотника". Вообще, друг мой, говоря о ваших последних трудах, приходится только хвалить и дивиться вашим успехам (и трудолюбию), и я умолкаю только потому, что неловко распространяться. Скажу вкратце: вы и Дружинин теперь два лица наиболее читаемые, хвалимые и любимые публикой и действительно наиболее заметные в русской литературе.

17 декабря 1848 г. Петербург.

Здравствуйте, любезный Тургенев!

Последний ваш маленький рассказ получен. Он и два прежние будут помещены во 2-м № "Сов<ременника>" на 1849 год^*. Три последних №№ "Современника" высланы в Париж все вместе в начале декабря; вы их, вероятно, уж видели. Из комедии вашей вымарали сказку, и я заменил это место точками; делать было нечего! Я старался отстоять, да напрасно. Через десять дней после этого письма будет выслано вам 300 р. сер. и подробный счет. Вам хочется знать, кто из нас кому должен? Кажется, в настоящую минуту никто никому, впрочем наверно не знаю; вот на днях сочту. Знаю только, что, уезжая, вы остались мне должны с лишком 1200 р. асс., потом выслано вам 1050, да портному заплачено 210, а напечатано ваших статей покуда до 15 листов - вот и рассчитывайте.

^* (Во второй книжке "Современника" за 1849 г. напечатан очерк "Лес и степь".)

Напишите, как называется ваш роман, чтоб можно было объявить, если хотите дать его нам, на что я и надеюсь^*. Подписка идет у нас хуже прошлого года, чему вы, конечно, и не удивляетесь, видя, как плох стал наш журнал сравнительно с прошлым годом. А отчего плох? Узнаете, как сюда приедете^**. Мы печатали, что могли. Если увидите мой роман, не судите его строго: он писан с тем и так, чтоб было что печатать в журнале,- вот единственная причина, породившая его на свет.

^* (Вероятно, Некрасов имеет в виду неосуществленный Тургеневым роман "Два поколения".)

^** (Некрасов имеет в виду жесточайшую реакцию, наступившую в России после революции 1848 г.)

Комедии вашей для Щепкина не читал, но слышал про нее^*. Спасибо вам, что не забываете "Современника".

^* (Речь идет о пьесе "Нахлебник", переданной Тургеневым в "Отечественные записки". Пьеса была запрещена цензурой и впервые напечатана в третьей книжке "Современника" за 1857 г. под названием "Чужой хлеб".)

Весь ваш Н. Некрасов.

27 марта 1849 года.

...Рассказы ваши (из "Зап<исок> ох<отника>") напечатаны во 2-й книжке; они изрядно общипаны, но все еще весьма понравились публике. "Нахлебник" ваш не пошел - этого бы не случилось, если б он попал к нам, а теперь он погиб невозвратно. Если вздумаете нам дать что-нибудь, уведомьте, к какому времени и что именно - это меня очень интересует. Прощайте! Поклонитесь Герцену.

в Париж

14 сентября 1849 г. Петербург.

Любезный Тургенев, крайне я радуюсь, что вы, наконец, вразумились, что ни малого поползновения поступить с вами в чем-нибудь непохвально я не имел, и, стало быть, перестали питать ко мне неблагоприятные чувствования. Ваш "Завтр<ак> у предв<одителя>" на днях получил от приехавшего сюда Щепкина и отдал в набор для 10 № "Совр<еменника>"; вещь хорошая, но ваша комедия "Холостяк" в IX № "От<ечественных> зап<исок>" - просто удивительно хороша, особенно первый акт. Будьте друг, сжальтесь над "Современ." и пришлите нам еще вашей работы, да побольше, а мы всегдашние ваши плательщики. Ужасно мне досадно, что вы думаете, будто "Современ." не получается вами по моей беспечности! Не один раз, а двадцать раз делал я по этому случаю распоряжения и имею от Тютчева письменные удостоверения, что к вам (или, правильнее, Герцену, на Ротшильда) посылается "Современник". Обратитесь же при случае к Тютчеву с вопросом об этом и уверьте его, что вы ничего не получаете^*.

^* (Финансовые дела А. И. Герцена за границей вел банкир Ротшильд, на имя которого Некрасов высылал "Современник".)

Покуда прощайте. Мы ждем вас сюда зимой. Признаться, приятно было бы свидеться. Кланяется вам Панаев. Будьте здоровы. Душевно вам преданный Н. Некрасов.

в Париж

8 ноября нашего стиля. 1849 г. Петербург.

Любезный Тургенев. Душевно я желал бы послать вам тотчас все 300 р. сер., но у меня их теперь нет. Вижу по письму вашему, что вам не бесполезны будут покуда и 100 р. сер., и потому посылаю их, в след. месяце или в два срока, или разом вышлю остальные.

Ваши комиссии исполнятся на днях - они замешкались потому, что нужно было некот. книги выписать из Москвы. У меня начато к вам большое письмо о бывшем недавно представлении "Холостяка" - если паралич не хватит мне правую руку, то клянусь честью, я его допишу и пошлю на днях к вам^*. Ради бога, поторопитесь с комедией и вышлите ее на первую книжку - этим по гроб обяжете, а если уж нельзя, то не позднее второй. Крайне нужно! Ваш "Завтр<ак> у предв<одителя>" подвергался сомнению (ибо в нем действуют помещики), но теперь его позволили для сцены, и, стало быть, он попадет и в печать.

^* (Рецензию Некрасова на постановку "Холостяка" на сцене Александринского театра см. стр. 105 наст. изд.)

Не сердитесь, что мало денег. Наши денежные дела плохи - ждем поправки от след. года. Помогите, друг! Денег вышлю, как скоро будут.

Третий акт вашего "Холостяка" имел огромный успех, первый был принят хорошо, второй сухо. Прощайте.

Некрасов.

9 января 1850 года.

...Ваш "Завтрак" игран и имел успех, но он не напечатан - ибо один из наших ц<ензоров> заупрямился; он не любит таких сюжетов - это его личный каприз^*. Как скоро я получу "Студента", то "Завтрак" (если вы согласны) передам Краевскому, и уверен, что те ц<ензора> позв<олят> его.

^* (Комедия "Завтрак у предводителя" поставлена на сцене в 1849 г., впервые напечатана в восьмой книжке "Современника" за 1856 г.)

Я вам моего большого письма не дописал - но зато надеюсь, что вы прочтете о своих комедиях мою же статейку в "Современ.", который скоро к вам поедет^*.

^* (Тургенев! Сказать по совести - мне Ваши рассказы нравились больше; впрочем, и комедии хороши, а "Нахлебник" удивителен. Не напишете ли нам после "Студента" повесть?)

Будьте здоровы. Присылайте вашу вещь прямо ко мне, а не через Щепкина, ибо это может задержать; если будет нужно, то ему перешлю я.

16 ноября 1850 года.

Павел Васильевич. Ни слуху, ни духу от вас и об вас. Спрашивают то и дело друзья ваши один другого - нет ли весточки? Нет, и нет. Мы здесь поживаем по-старому. Приехал Тургенев (уже давно), написал два рассказа, которые найдете в XI № "Современ<ника>". Один из них "Певцы" - чудо! И вообще это отличная поправка бедному "Современнику", который в нынешнем году не может-таки похвалиться беллетристикой^*.

^* (Второй рассказ - "Свидание".)

21 октября 1852 г. СПб.

...Присылай свою статью о книге Аксакова^*. Мы спрашивали о тебе, и нам сказано, что ты можешь писать и печатать, только г. Крылов (это уж он для себя) заметил, что лучше, если ты будешь представлять свои произведения в целом, чтоб можно было видеть идею сочинения. Если б ты нам прислал рассказ (напр. "Переписку") - это теперь нам принесло бы более пользы, чем целый роман другого автора^**.

^* (Статья Тургенева о "Записках ружейного охотника" С. Т. Аксакова впервые напечатана в первой книжке "Современника" за 1853 г.)

^** (Крылов А. Л. - цензор.)

Прощай. Я скоро буду тебе еще писать и пришлю тебе свои стихи, которые думаю поместить в 1-й № "Совр.". Панаев и Авдотья Яковлевна тебе кланяются. Здесь теперь Васинька^*. О нем тоже напишу после.

^* (Авдотья Яковлевна - Панаева; Васинька - В. П. Боткин.)

В. твой Н. Некрасов. Пиши, голубчик.

20 января 1853 года.

...Прежде всего спасибо тебе за твою статью, которую я нашел легкою и живою, насколько подобает статейке такого рода, а другие находят даже прекрасною во всех отношениях, выражаясь так, что-де за что Тург<енев> ни возьмется, непременно выйдет отличная вещь,- и это многие^*.

^* (См. примечание 19.)

Ты заметишь место, вылетевшее из статьи,- я сохранил оригинал.

в Спасское

26 сентября 1853 г. Петербург.

Милый Тургенев, я получил твое письмо и душевно тебе за него благодарен. Отвечать на него не успел, потому что уехал из Владимирской деревни в Ярославскую, к отцу. Поохотившись там (и очень приятно), ныне я возвратился через Москву в С.-Петербург и принимаюсь за свои обычные дела. "Современник" не то чтобы был хорош - ты, верно, это заметил,- но авось теперь будет лучше: по крайней мере есть возможность - и полная - его улучшить. Впрочем, об этом поговорим на досуге подробнее; теперь много писать некогда.

Вот что мне хотелось тебе сообщить. В проезд мой через Москву слышал я от В. Ботк<ина> и Н. Кетч<ера> ругательства твоему роману.. Эти люди таковы, что коли ругать, так ругать, а хвалить, так хвалить,- и меня не удивила резкость их отзывов; но меня удивил выбор судей с твоей стороны: как Б., так и К. очень мало понимают в этом деле. Если ты рассчитывал, что они дадут прочесть твой роман кому-нибудь имеющему поболее вкусу, то очень ошибся: никто, кроме них, его не читал, и решение над ним в Москве состоялось по приговору этих двух лиц, и теперь, я уверен, нет в Москве грамотного человека, который бы не знал уже и не повторял, что Тургенев написал плохой роман. Это, конечно, неважность для тебя, но еще вопрос, правы ли эти господа, и я прошу тебя не как журналист, а как твой приятель - пришли мне этот роман для прочтения. Я не хочу этим сказать, что у меня больше вкусу, но мне любопытно прочесть этот роман, и, если хочешь, я потом напишу тебе о нем свое правдивое мнение. Само собою разумеется, что я не имею тут никаких журнальных соображений. Будь здоров^*. Я напишу тебе на днях больше.

^* (Речь идет о романе "Два поколения", который не был закончен Тургеневым.)

Весь твой Н. Некрасов.

17 ноября 1853 года.

...Посылаю тебе "Филантропа" - скажи мне о нем свое мнение. Этой вещи я не почитаю хорошею, но дельною - может быть, в деревенском единообразии чтение ее доставит тебе некоторое удовольствие хоть тем, что напомнит старое, - по крайней мере я теперь вдруг вспомнил наши давние литературные толки, ту охоту, с которою я прочитывал тебе каждое мое новое стихотворение, и то внимание, с которым ты меня слушал. Давние времена! Мне теперь их жаль!^*

^* ("Филантроп" - стихотворение Некрасова.)

Поистине мне становится грустно, как подумаю о скуке, которую ты претерпеваешь. Предыдущее письмо мое вызвала досада на людей, которые, может быть, охолодили в тебе даже охоту к труду, разругав тебе твой роман - и, я уверен, несправедливо: в романе твоем может недоставать соразмерности в построении, допускаю даже, что в нем проскользнуло что-нибудь фальшивое, но чтоб ты мог написать том дряни, этому поверю разве тогда, когда лишусь здравого смысла,- уверен, что там есть даже отличные вещи - жаль, что мне не удалось его прочесть. В Москве я читал твой "Постоялый двор"- вещь прекрасная, но выполнение слабее, чем в других твоих рассказах,- как-то бледновато, думаю - потому, что ты не имел цели окончательно его отделывать.

Конец декабря 1854 г. Петербург.

Любезный Павел Васильевич, ваша статья очень хороша, и Тургенев должен вам в ножки поклониться - не за то, что вы похвалили его, а за то, что написали о нем статью, которую все прочтут. Корректуру по прочтении пришлите ко мне^*.

^* (Статья П. В. Анненкова "О мысли в произведениях изящной словесности" (Заметки по поводу последних произведений гг. Тургенева и Л. Н. Толстого) напечатана в первой книжке "Современника" за 1855 г.)

Ваш Некрасов.

30 июня - 1 июля 1855 года.

...Слышал я от Боткина и других друзей, как они славно провели у тебя в деревне время. Я тоже порывался к вам, да был в такой хандре, что мог только испортить общее веселье. И пьеса, которую вы сочинили и сыграли, мне пересказана^*. Этот веселый вздор всего лучше свидетельствует, что вы находились в отличном состоянии духа - счастливцы! Еще я слышал, что ты находишься, как говорилось лет 15-ть тому назад, в "моменте распадения", т. е. считаешь свое писательское поприще конченным и себя выдохшимся... Стыдись, любезный друг! Не тебе обижать природу или судьбу сомнением в своих силах и способностях! Это ты не лень ли свою прикрываешь, с которой не надеешься справиться? Хочешь знать мое мнение? Из всех ныне действующих русских писателей ты, как бы сказать, обязался сделать наиболее, и сложить теперь руки было бы верх стыдовища. Я устал, а то много бы хотелось сказать по этому случаю. Знай, что из всех в России писателей и читателей только один человек думает, что твое поприще кончено, - и этот один - сам ты. Верь в себя и пиши - вот в коротких словах то, что я готов был бы доказывать на целой странице, если б рука служила. Будь здоров. Желаю тебе хорошо охотиться.

^* (Фарс "Школа гостеприимства".)

14 июля 1855 года.

Милейший Тургенев, как-то на днях я тебе наворотил такое письмище, что оно может ответить за пять, и теперь мне можно ограничиться несколькими словами. Рад, что ты работаешь усердно,- ты знаешь, что я бескорыстно люблю твой талант, твою литературную известность, и поэтому поверишь, если я скажу, что сильно желаю, чтоб твое новое произведение перещеголяло все твои прежние^*. Кстати о любви. Для меня лучшее доказательство, что я тебя люблю, заключается в том, что я почти вовсе лишен способности хвалить тебе в глаза твои сочинения и очень наклонен умалять перед тобой их цену в надежде поджечь тебя на что-нибудь лучшее. Это так. Всякий любит по-своему. Но, впрочем, это мимоходом.

^* ("Рудин".)

в Спасское

12 августа 1855 г. Москва.

Любезный Тургенев, мне совестно, что мы так давно к тебе не писали, и хоть в сию минуту некогда - однако напишу хоть несколько строк. В 1-х, спасибо тебе за твое письмо. В 2-х! Рады мы с Боткиным, что ты повесть кончил, и нетерпеливо желали бы ее прочесть поскорее (кстати: если нет особых причин к замедлению ее напечатания, то 10 № "Современника" жаждет принять ее в свои объятия, или XI-ый)^*. Но вот в чем дело - мы в сию минуту все разъезжаемся: Боткин в Нижний, я в Ярославль; итак, если прежде печатания вздумаешь прислать кому из нас повесть на прочтение, то Боткина не найдешь в Москве ранее 1-ых чисел сентября; я же к 20 августа буду в Петербурге. Решительно не знаю, что с собой делать касательно поездки. Мне предстоит или уехать как можно скорее за границу, или на 8 месяцев запереться в четырех стенах. На днях на что-нибудь решусь и тебе напишу. Если вздумаешь прислать мне свою повесть лишь для прочтения, то я сумею обуздать в себе рвение журналиста и спишусь с тобой и даже, если велишь, рукопись обратно вышлю. Знаешь ли, теперь можно тиснуть твоего "Нахлебника" - да и "Постоялый двор",- а роман-то твой? Ты, кажется, о нем не думаешь, а я решительно утверждаю, что первые его четыре главы превосходны и носят на себе характер той благородной деятельности, от которой, к прискорбию, так далеко отошла русская литература. Я велел Базунову отослать тебе 2 том "Мер<твых> душ". Вот честный-то сын своей земли! Больно подумать, что частные уродливости этого характера для многих служат помехою оценить этого человека, который писал не то, что могло бы более нравиться, и даже не то, что было легче для его таланта, а добивался писать то, что считал полезнейшим для своего отечества. И погиб в этой борьбе, и талант, положим, свой во многом изнасиловал, но каково самоотвержение! Как ни озлобляет против Гоголя все, что нам известно из закулисного и даже кой что из его печатного, а все-таки в результате это благородная и в русском мире самая гуманная личность - надо желать, чтоб по стопам его шли молодые писатели в России. А молодые-то наши писатели более наклонны итти по стопам Авдеева. Грустно! И нет человека во всей литературе, нет критика, который хоть немного растолковал, куда ведет путь, проложенный Авдеевым и т. под.^**

^* ("Рудин".)

^** (Авдеев Михаил Васильевич (1821-1876) - второстепенный писатель, автор романов, в которых опошлен и измельчен тип "лишнего человека".)

Прощай, некогда. Я напишу на днях. Бернса тебе послал.

Твой Н. Некрасов.

24 ноября 1855 года.

...А Тургенев славно обделывает "Рудина". Ты дал ему лучшие страницы повести, натолкнув его на мысль развить студенческие отношения Лепицина и Рудина^*. Прекрасные, сердечно-теплые страницы и - необходимейшие в повести!.. Теперь Тург. работает за концом, который также должен выйти несравненно лучше. Словом, повесть будет и развита и закончена. Выйдет замечательная вещь. Здесь в первый раз Тург. явится самим собою - еще все-таки не вполне,- это человек способный дать нам идеалы, насколько они возможны в русской жизни. Ты это сам увидишь, прочитав, каков теперь вышел Лепицын. Умница-то он большой, но и ветрогон изрядный и вывихнут сильно... Вырывая из себя фразерство, он прихватил и неподдельные живые цветы поэзии и чуть тоже не вырвал их! Всякий порыв лиризма - его пугает, безоглядная преданность чувству - для него невозможна. Все проклятая боязнь распылиться. Этим только я объясняю, почему поэзия его природы так мало отражалась доныне в его писаниях. Авось эта похабная боязнь пройдет, по крайней мере начинает проходить.

^* (Лепицын - Лежнев.)

Спасибо ему. Он словно почувствовал, что после твоего отъезда - мне тяжеленько, и похаживает-таки и посиживает.

7 февраля 1856 года.

...Я сейчас прочитал "Рудина", вторую часть (хочу писать о нем), ей-богу, это очень хорошо, - нет, уж мы очень загнали нашего седого Митрофана! И эпилог хорош и верен, только сух несколько... Но по мысли верен. Анненков тут едва ли прав. Противоречия нет. Почему же такая рефлектирующая голова не могла, наконец, попробовать действовать?..^*

^* (Статью Некрасова о романе "Рудин" см. на стр. 110 наст. изд.)

31 июля 1856 года.

...Ну, Фет! какую он повесть написал! Я всегда думал, что с этого малого будет прок, но, право, удивился и, разумеется, сильно обрадовался.

У него огромный талант, и коли правду сказать, так он в своем роде стоит Гоголя. Я теперь это положительно утверждаю. Целое море поэзии могучей, благоуханной и обаятельной вылил он в эту повесть из своей души, а зачем он так долго держал ее у себя и выдавал так скупо - спросите его, седого гуся! Повесть называется: "Фауст" - это заглавие ничего вам не скажет, но повторяю: повесть - чудо! Знаю, вы его любите, и потому распространяюсь об этом.

<25 ноября>/7 декабря 1856 года.

...Я не писал к тебе потому, что работал. 24 дни ни о чем не думал я, кроме того, что писал. Это случилось в первый раз в моей жизни - обыкновенно мне не приходилось и 24 часов остановиться на одной мысли. Что вышло, не знаю - мучительно желал бы показать тебе,- даже, кажется, превозмогу лень, перепишу и отправлю к тебе в Париж. Скажи мне, пожалуйста, правду. Это для меня важно. Право, для меня прошло время писать из любви к процессу писания - хочу знать, надо ли и стоит ли продолжать? - потому что впереди еще очень много труда - было бы из чего убиваться, говоря словом Фета. Он мою вещь очень хвалит, но, кроме тебя, я никому не поверю.

Я - ты не откажешь мне в этом - дошел в отношении к тебе до той высоты любви и веры, что говаривал тебе самую задушевную мою правду о тебе. Заплати мне тем же. Пусть не стоит перед тобой призраком моя нетерпимость и раздражительность, которую я иногда обнаруживал при твоих замечаниях. Правда, я не легко отказываюсь от того, что признавал истинным и хорошим, но это не от слепоты самолюбия - дельное слово гвоздем забивается в мою голову, - но мне надо убедиться, чтоб отказаться от своего. То, что я тебе пошлю, только шестая доля всей поэмы, но отрывок имеет цельность, и по нем ты будешь в состоянии судить. Завтра или. послезавтра пошлю его тебе^*.

^* (Речь идет о поэме Некрасова "Несчастные".)

Прискорбно мне было читать известие о твоем пузыре, но авось он уже тебя не мучит - ты весел и работаешь? Если б ты знал, как мы с Фетом ждем тебя! У нас только и речи, что о тебе. Смотри же, не надуй. - Ты получаешь "Современник", а я до сей поры нет. Мне пишут, что "Фауст" сильно гремит - в этом я был уверен; надеюсь, что мне скоро пришлют "Современник", и как я рад буду перечитать эту повесть. Столько поэзии, страсти и свету еще не бывало в русской повести. "Современник", кажется, идет хорошо. Чернышевский просто молодец, помяни мое слово, что это будущий русский журналист, почище меня, грешного, и т. п. Напиши Панаеву, что не один я бешусь, зачем он пачкает "Современник" стишонками Гербеля и Грекова, за что я ему написал на днях ругательство.

Говорят, вышли мои стихи, и мне пишут, будто 500 экз., присланные в Петербург с первым транспортом, разошлись в два дня - это похоже на пуф. Вульф, верно, уже прислал тебе мою книгу. Когда ты будешь ее перелистывать, то увидишь, что я не поправил ничего, что ты мне заметил. Это произошло оттого, что мне опротивела рукопись, и я торопился ее сбыть.

18/30 декабря 1856 года.

...Получил твое письмо. Спасибо за доброе мнение о Кроте и за замечания на него - все они дельны и верны^*. Писать буду, хоть, кажется, мне грозит что-то не совсем хорошее по возвращении в Россию. Напиши - не знаешь ли ты - откуда вышла буря: от министерства или докладывалось выше? А может, и так пронесет. Мы видывали цензурные бури и пострашней - при... <Николае I>, да пережили. Я так думаю, что со стороны цензуры "Современник" от этого не потерпит,- к прежней дичи все же нельзя вернуться. Иное дело со стороны литературной. За наступающий год нельзя опасаться - покуда есть в виду и в руках хорошие материалы, а что до подписки, то она будет несомненно хороша, но жаль, если союз пойдет на разлад. Что сказать о Толстом, право не знаю. Прежде всего, он самолюбив и неспособен иметь убеждение - упрямство не замена самостоятельности; потом ему еще хочется играть роль повыше своей; Панаева он не любит, и как этот господин хвастливостью и самодовольствием мастерски умеет поддерживать к себе нерасположение, то, верно, теперь не любит еще более; при нынешних обстоятельствах естественно литературное движение сгруппировалось около Дружинина - в этом и разгадка. А что до направления, то тут он мало понимает толку. Какого нового направления он хочет? Есть ли другое - живое и честное, кроме обличения и протеста? Его создал не Белинский, а среда, оттого оно и пережило Белинского, а совсем не потому, что "Современник]" - в лице Чернышевского - будто бы подражает Белинскому. Иное дело - может быть, Чернышевский] недостаточно хорошо ведет дело - так дайте нам человека или пишите сами. Больно видеть, что Толстой личное свое нерасположение к Чернышевскому, поддерживаемое Дружининым] и Григоровичем], переносит на направление, которому сам доныне служил и которому служит всякий честной человек в России. А с чего приплетены тут денежные соображения? После этого я вправе сказать, что Толстой переходит на сторону Дружинина, чтобы скорее попасть в капитаны. И последнее правдоподобнее. Не знаю, как будет кушать публика г... со сливками, называемое дружининским направлением, но смрад от этого блюда скоро ударит и отгонит от журнала все живое в нарождающемся поколении, а без этих сподвижников, еще готовящихся,- журналу нет прочности...

^* (Речь идет о поэме Некрасова "Несчастные".)

...P. S. Я читал недавно кое-что из твоих повестей. "Фауст" точно хорош. Еще мне понравился весь "Яков Пасынков" и многие страницы "Трех встреч". Тон их удивителен - какой-то страстной, глубокой грусти. Я вот что подумал: ты поэт более, чем все русские писатели после Пушкина, взятые вместе. И ты один из новых владеешь формой - другие дают читателю сырой материал, где надо уметь брать поэзию. Написал бы тебе об этом больше, но опять проклятая мысль - не принял бы ты этого за пустую любезность! Но прошу тебя - перечти Три встречи, - уйди в себя, в свою молодость, в любовь, в неопределенные и прекрасные по своему безумию порывы юности, в эту тоску без тоски - и напиши что-нибудь этим тоном. Ты сам не знаешь, какие звуки польются, когда раз удастся прикоснуться к этим струнам сердца, столько жившего - как твое - любовью, страданьем и всякой идеальностью. Нет, просто мне надо написать статью о твоих повестях, - тогда я буду свободнее - я буду писать не для тебя, а для публики, и, может быть, скажу что-нибудь, что тебе раскроет самого себя как писателя: это самое важное дело критики, да где мастер на него? Сумею ли, не знаю, даже не уверен, что напишу статью.

Милый Тургенев, авось ты не сердишься, что я не писал тебе столько времени. Начать писать к тебе для меня значило бы вывести себя из усыпления, в которое мне удалось погрузиться, по крайней мере я этого боялся, поэтому же единственно не писал я и В. Боткину. Пьянице лиха беда подойти к бутылке! О Италия! ты чуть меня не погубила! Ты разбудила во мне идеальные требования от жизни, от себя, от... Совсем плохо приходилось. То ли дело здесь? Сплю и играю - и здоровею. Мир вам, поздние отзывы молодости! Благо вы заснули, спите же мертвым сном - никогда больше не поеду в Италию. Ты не сетуй на меня за бездействие: оно мне физически полезно. Играю без страсти, оттого в хорошем выигрыше.

Обнимаю тебя за повесть и за то, что она прелесть как хороша. От нее веет душевной молодостью, вся она - чистое золото поэзии. Без натяжки пришлась эта прекрасная обстановка к поэтическому сюжету и вышло что-то небывалое у нас по красоте и чистоте. Даже Чернышевский в искреннем восторге от этой повести. Замечание одно, лично мое и то неважное: в сцене свидания у колен герой неожиданно выказал ненужную грубость натуры, которой от него не ждешь, разразившись упреками: их бы надо смягчить и поубавить, я и хотел, да не посмел, тем более что Анн[енков] против этого^*.

^* (Повесть "Ася".)

О журнале скажу тебе, что серьезная часть в нем недурна и нравится, но с повестями беда! Нет их. Островский после долгого бездействия прислал слабую вещь, а Толстой такую, что пришлось ему ее возвратить! Подписка пошла было плохо; чтоб поддержать ее, изобрели мы "Историческую] Библиотеку". Вслед за тем открылась возможность перевесть "Дядю Тома"^*. Я решился еще на чрезвычайный расход - выдаю этот роман даром при 1-м №. Как скоро было это объявлено, подписка поднялась. Надо заметить, что это пришлось очень кстати: вопрос этот у нас теперь в сильном ходу, относительно наших домашних негров^**. Должен я тебе сказать, что обязательный] союз меня начинает тяготить, связывая мне руки: всякий чрезвычайный расход обращается в выгоду обязательных и в неизбежный убыток мне^***. А теперь эти чрезвычайные расходы неизбежны и избегать их - лучший способ зарезать журнал. Решаюсь ждать тебя и надеюсь, что ты мне поможешь устроить так, чтоб журнал не кувырнулся окончательно. Читай в "Совр<еменнике>" "Критику", "Библиогр<афию>", "Совр<еменное> обозр<ение>", ты там найдешь местами страницы умные и даже блестящие; они принадлежат Добролюбову, человек очень даровитый.

^* ("Хижина дяди Тома" - см. примечание 16 к статье А. И. Герцена наст. изд.)

^** (Некрасов имеет в виду обсуждение крестьянского вопроса в русской печати.)

^*** (Л. Н. Толстой, А. Н. Островский, И. С. Тургенев, Д. В. Григорович, заключившие в 1856 г. с Некрасовым соглашение печатать свои произведения исключительно в "Современнике", поставили журнал в трудное положение, нарушив принятые на себя обязательства.)

"Русский вестн<ик>" продолжает шуметь, хотя менее. "От<ечественные> зап<иски>" продолжают падать все быстрее и быстрее - подписка на них очень плоха. Дружинин болен - он представляет нечто похожее на меня, года два тому назад. Очень его жаль...

После (вероятно известного тебе) указа о трех губерниях, нет, говорят, сомнения, что "Зап<иски> ох<отника>" будут дозволены^*. После нового года Щербатов обещал поднять вопрос о них^**.

^* (20 ноября 1857 г. Александр II обратился к виленскому, гродненскому и ковенскому генерал-губернатору Назимову с рескриптом об учреждении в этих губерниях комитетов по крестьянскому вопросу.)

^** (Щербатов Г. А. (1819-1881) - председатель цензурного комитета.)

Около 19 февраля I860 г. Петербург.

...Я прочитал статью и отдал ее Тургеневу. Вы получите ее от него часу в 9-м сегодня. Я вымарал много, но иначе нельзя, по моему мнению. Припишите что-нибудь в конце.

Ваш Н. Некрасов.

Бекетов заходил к Тург. и сказал ему, что он статью не пропустит, но это вздор - завтра мы к нему отправимся^*.

^* (Речь идет о статье Н. А. Добролюбова "Когда же придет настоящий день?" - Бекетов В. Н. - цензор "Современника", отказавшийся пропустить первый вариант статьи Добролюбова. (Об этом см. примеч. к статье Добролюбова, во II томе Полн. собр. соч. Добролюбова, ГИХЛ, 1935.))

15 января 1861 г. Петербург.

Любезный Тургенев, желание услышать от тебя слово, писать к тебе у меня, наконец, дошло до тоски. Сначала я не писал потому, что не хотелось, потом потому, что думал, что ты сердишься, потом потому, чтоб ты не принял моего писания за желание навязываться на дружбу и т. д. Нет, ты этого не бойся - эти времена прошли, но все-таки выяснить дело не худо, чтоб я мог считать его порешенным, а то мне тысячу раз ты приходил в голову и всякий раз неловкость положения останавливала меня от писания к тебе^*. Перед отъездом ты не нашел времени заехать ко мне; сначала я приписал это случайности, а потом пришло в голову, что ты сердишься. За что? Я никогда ничего не имел против тебя, не имею и не могу иметь, разве припомнить то, что некогда любовь моя к тебе доходила до того, что я злился и был с тобою груб. Это было очень давно, и ты, кажется, понял это. Не могу думать, чтоб ты сердился на меня за то, что в "Современ<нике>" появлялись вещи, которые могли тебе не нравиться. То есть не то, что относится там лично к тебе,- уверен, что тебя не развели бы с "Соврем." и вещи более резкие о тебе собственно. Но ты мог рассердиться за приятелей и, может быть, иногда за принцип - и это чувство, скажу откровенно, могло быть несколько поддержано и усилено иными из друзей,- что ж, ты, может быть, и прав. Но я тут не виноват; поставь себя на мое место, ты увидишь, что с такими людьми, как Черн<ышевский> и Добр<олюбов> (людьми честными и самостоятельными, что бы ты ни думал и как бы сами они иногда ни промахивались),- сам бы ты так же действовал, т. е. давал бы им свободу высказываться на их собственный страх. Итак, мне думается, что и не за это ты отвернулся от меня. Прошу тебя думать, что я в сию минуту хлопочу не о "Современнике" и не из желания достать для него твою повесть - это как ты хочешь,- я хочу некоторого света относительно самого себя, и повторяю, что это письмо вынуждено неотступностью мысли о тебе. Это тебя насмешит, но ты мне в последнее время несколько ночей снился во сне^**.

^* (Некрасову казалось, что Тургенев еще может вернуться в "Современник" и порвать со своими друзьями из либерального лагеря. В письме к Добролюбову от 1 января 1861 г. Некрасов писал: "Что Тургенев на всех нас сердится, это неудивительно - его подбивают приятели, а он-таки способен смотреть чужими глазами. Вы его, однако, не задевайте, он ни в чем не выдерживает долго - и придет еще к нам (если уж очень больно не укусим), а в этом-то и будет Ваше торжество".)

^** (Признание Некрасова было использовано Тургеневым против поэта в "Письме к издателю "Северной пчелы" от 1862 г.)

Чтобы не ставить себя в неловкое положение, я предлагаю вот что: если я через месяц от этого письма не получу от тебя ответа, то буду знать, что думать. Будь здоров.

Твой Некрасов.

6 июля 1867 г. Карабиха.

Многоуважаемый Дмитрий Иванович.

Наши условия о двух статьях сборника остаются во всей силе. Что касается до третьей (об Дыме), то спешу сказать вам следующее. Я только теперь прочел эту повесть и, находя художественную ее часть безусловно прелестною, думаю, что едва ли мы с вами сойдемся во взгляде на другую ее часть - полемическую, или, так сказать, политическую. Тронутые в ней вопросы так важны для русского человека, и тронуты они так решительно, что обязываться напечатать статью об "Дыме", не зная, в чем будет заключаться ее содержание,- напечатать в книге, где будет много моих статей и о которой все-таки неизбежно пройдет в публике слух, что я был ее составителем,- представляется для меня делом рискованным.

Итак, если будете писать статью об этой повести, то не имейте в виду помещения ее в сборнике. Да еще просьба: пожалуйста, не говорите об этом, да и вообще о сборнике; если разойдется слух, что я собираюсь издавать сборник, то могут явиться с предложением услуг такие люди, участие которых для меня нежелательно и которых услуги отклонить будет трудно^*.

^* (Отзыв Д. И. Писарева о романе "Дым" см. на стр. 520 наст. изд.)

Если вздумаете написать ко мне, то адресуйте на мое имя в Ярославль в собственном доме. Преданный вам Н. Некрасов.

Карабиха близ Ярославля.