М. Е. Салтыков-Щедрин

в Петербург

Рязань. 3 февраля (1859 г.)^*

^* (Письма Салтыкова-Щедрина печатаются по изданию: М. Е. Салтыков-Щедрин, Поли. собр. соч., тт. XVIII и XIX, Гослитиздат, М. 1937-39.)

...Сейчас прочитал я "Дворянское гнездо", уважаемый Павел Васильевич, и хотелось бы мне сказать вам мое мнение об этой вещи. Но я решительно не могу. Да и вряд ли кто возьмется за это, кроме разве Александра] Васильевича], который своим сладостным пером сделает все возможное, чтобы разжидить светлую поэзию, разлитую в каждом звуке этого романа^*. Да и что можно сказать о всех вообще произведениях Тургенева? То ли, что после прочтения их легко дышится, легко верится, тепло чувствуется? Что ощущаешь явственно, как нравственный уровень в тебе поднимается, что мысленно благословляешь и любишь автора? Но ведь это будут только общие места, а это, именно это впечатление оставляют после себя эти прозрачные, будто сотканные из воздуха образы, это начало любви и света, во всякой строке бьющее живым ключом и, однако ж, все-таки пропадающее в пустом пространстве. Но чтоб и эти общие места прилично высказать, надобно самому быть поэтом и впадать в лиризм. Герои Тургенева не кончают своего дела: они исчезают в воздухе. Критику нельзя их уловить, потому что их нельзя держать в руках, как героев Писемского. Поэтому-то хоть о Тургеневе и много писали, но не прямо об нем, а лишь по поводу его. Можно написать много чепухи о лишнем человеке, как это и сделал Стерван Дудышкин, можно коснуться русского человека на rendez-vous^**, но о самом Тургеневе писать невозможно. Сочинения его можно характеризовать его же словами, которыми он заключает свой роман: на них можно только указать и пройти мимо. Я давно не был так потрясен, но чем именно - не могу дать себе отчета. Думаю, что ни тем, ни другим, ни третьим, а общим строем романа. Конечно, это едва ли может ставить Тургенева высоко как художника (хотя Варвара Павловна есть прелестное создание и в художественном отношении, но она вместе с тем гадит общий строй романа), но вряд ли он и сам претендует на это. У нас на Руси художникам время еще не приспело. Писемский как ни обтачивает своих болванчиков, а духа жива вдохнуть в них не может. От художников наших пахнет ябедой и семинарией; все у них плотяно и толсто выходит, никак не могут форму покорить. После Тургенева против этих художников некоторое остервенение чувствуешь.

^* (Александр Васильевич - Дружинин А. В.)

^** (Свидании.- Ред.)

Извините, что, может, нагородил вам чепухи, но именно желаю вам передать мои впечатления в том виде, как они сложились тотчас по прочтении "Двор[янского] гнезда".

Весь ваш М. Салтыков.

^* (Белоголовый Н. А. - выдающийся русский врач, близкий друг Салтыкова-Щедрина и Некрасова.)

в Париж

[16 сентября 1883 г. Петербург.]

Многоуважаемый Николай Андреевич.

Благодарю вас за письмо, которое искренне меня обрадовало как доказательство, что вы обо мне не забываете. Сочувствие ваше мне особенно дорого в эти тяжелые дни, когда вокруг меня, умирающего, но еще живого, образовалась целая свистопляска самых паскудных ругательств, не предвещающих ничего доброго, ибо сигнал идет из "Моск<овских> ведомостей"^*, которые, по-видимому, намерены заняться мною вплотную. Я хотел перепечатать эти ругательства в сентябрьской книжке, но, по лености, не сделал этого. В октябрьской книжке - если ей суждено видеть свет - непременно сделаю.

^* ("Московские ведомости" - реакционная газета, издававшаяся в 70-80-е годы мракобесом М. Н. Катковым.)

Болезнь моя, которая эти дни сильно обострилась, положительно застилает передо мной внешний мир. Возвратившись из-за границы, я привез новые фасоны болезней, которых прежде не знал, как, напр<имер>, боль седалищного нерва, безмерно меня мучающая, хотя теперь мне несколько лучше. Зато меня одолевает грипп - признак начавшейся топки печей. Так что мне едва ли придется участвовать и в похоронах Тургенева, и в коммеморативном чтении по поводу его смерти^*.

^* (Похороны Тургенева состоялись 27 сентября 1883 г. в Петербурге.)

Распоряжение о высылке сентябрьской книжки (должна выйти в воскресенье) вам в Париж я не премину сделать, но, для большей верности, я просил бы вас о переменах адреса уведомлять прямо контору. Не потому, чтобы я тяготился вашими порученьями, а потому, что, не видя по неделям конторщика, я могу забыть. "Пошехонские рассказы" я перевожу помаленьку на более серьезную почву - посмотрим, что из этого выйдет: может быть третье предостережение. "Отечественные записки" я условился продолжать редактировать и в будущем году, но не могу ручаться, чтобы бездельный старый кобель Краевский не продал их какому-нибудь прохвосту, подобно тому, как это сделал с "Голосом", продав его за 250 т. р. компании Циона и Каткова. Тогда положение мое будет очень комическое. Конечно, я сейчас же прекращу всякое участие, но ведь внезапные эти прекращения деятельности, дающей хлеб многим людям, а в том числе и мне, производят большой переполох.

Здесь идут приготовления к похоронам Тургенева, которые, однакож, будут менее шумны, нежели предполагалось. Приняты меры. Во-первых, тело его повезут со станции по Обводному каналу; во-вторых, военным строго воспрещено всякое участие; в-третьих, такое же воспрещение простирается на университет и вообще учебные заведения. Шум идет большой; ругательства раздаются в изобилии - это против Тургенева, которого на Пушкинском празднике сам епископ Амвросий называл чистым голубем. Письмо Лаврова, перепечатанное без комментариев "Московскими ведомостями"^*, дало этим ругательствам почву. Теперь уж прямо называют Тургенева изменником. Таков результат - только и всего. И по результату и по существу это письмо - глупое.

^* (В газете Каткова "Московские ведомости" было перепечатано письмо П. Л. Лаврова о связях Тургенева с деятелями народнического движения.)

На меня весь этот шум и приготовления производят странное действие. Сдается: зачем? наплевать! Тургенев и при жизни устраивал сам для себя овации, пожелал то же и своему бездыханному телу. Впрочем, я слышал, что он лично желал быть похороненным в Буживале, но Виардо не захотела. И странное депо! среди этих приготовлений (должно быть, они уж чересчур продолжительны) беспрестанно прорываются не совсем красивые рассказы из жизни покойного. И это в среде, которая, с литературно-политической точки зрения, вполне ему сочувственна. Дело в том, что в приготовлениях этих участвуют взрослые и зрелые люди, которые никак не могут отказать себе и в суждении о вещах... Эти вещи всегда следует устраивать по горячим следам.