Д. И. Писарев

(Письмо Д. И. Писарева печатается по изданию: "Радуга", альманах Пушкинского дома", 1922, стр. 211-214. Ответные письма Тургенева см. в 11 томе Собр. соч. Тургенева, изд. "Правда", М. 1949, стр. 232, 235.)

Четверг 18/30 мая 1867 г. [Петербург.]

Милостивый государь Иван Сергеевич!

До получения вашего письма я думал, что знакомство наше окончится теми двумя визитами, которые я вам сделал. Ваше письмо было для меня самою приятною неожиданностью. Увидев из этого письма, что вы не забыли и не желаете забывать о моем существовании, я, с своей стороны, с величайшим удовольствием спешу ответить вам. Будет ли продолжаться наша переписка, и упрочится ли наше новорожденное знакомство - это уже будет зависеть от вас. Мне было бы очень приятно поговорить с вами очень обстоятельно о причинах нашего разногласия. Такой разговор был бы только продолжением того разговора, который мы вели с вами наедине, в первый вечер нашего знакомства. Я и тогда говорил с вами совершенно откровенно, так точно, как буду говорить теперь, в этом письме. Когда нам придется видеться с вами, и придется ли вообще, об этом я, конечно, ничего не знаю. Вы пишете, что не знаете, когда попадете в Петербург. А я уверен, что очень не скоро попаду, или, еще вероятнее, даже совсем никогда не попаду за границу.

Буду теперь говорить о вашей последней повести. Вы спрашиваете, какое впечатление произвел Дым на меня и на мой кружок? Вы, вероятно, удивитесь, если я вам скажу, во-первых, что у меня нет кружка. Я никого не вижу и не знаю из тех людей, которых считают и называют моими последователями. Даже о существовании людей таких я знаю только потому, что о них не раз говорили печатно мои противники. В этом журнале, в котором я работал прежде, и в том, в котором я работаю теперь, есть сотрудники, которых я уважаю и которых мнениями я дорожу,- но эти люди разбросаны по разным концам России и Европы, и почти ни с кем из них я даже не нахожусь в переписке. Словом, я стою один и могу поделиться с вами только моим личным мнением. Так было и прежде. Мое мнение об "Отцах и детях" было также моим личным мнением, с которым в первое время после появления романа не соглашался никто из моих сотрудников.

Я, по всей вероятности, не буду писать о "Дыме", по крайней мере теперь. Не буду по двум причинам. Во-первых, мне необходим некоторый простор, чтобы я мог высказать те мысли, на которые меня наводит ваша повесть. А этого простора у меня нет, потому что на моем журнале лежит рука предварительной цензуры. Во-вторых, я нахожу, что об вас надо писать хорошо и увлекательно или совсем не писать. А я все это время, уже около полугода, чувствую себя неспособным работать так, как работалось прежде, в запертой клетке. Вся моя нервная система потрясена переходом к свободе, и я до сих пор не могу оправиться от этого потрясения. Вы видите сами, как нескладно написано это письмо и как дрожит моя рука. Я подожду писать о "Дыме", пока не буду чувствовать себя спокойнее и крепче^*. Но я передам вам теперь, насколько сумею, основные черты моего взгляда на вашу повесть. Из этого очерка вы увидите сами, почему мне действительно необходим простор. Сцены у Губарева меня нисколько не огорчают и не раздражают^**. Есть русская пословица: дураков в алтаре бьют. Вы действуете по этой пословице, и я с своей стороны ничего не могу возразить против такого образа действий. Я сам глубоко ненавижу всех дураков вообще, и особенно глубоко ненавижу тех дураков, которые прикидываются моими друзьями, единомышленниками и союзниками. Далее, я вижу и понимаю, что сцены у Губарева составляют эпизод, пришитый к повести на живую нитку, вероятно для того, чтобы автор, направивший всю силу своего удара направо, не потерял окончательно равновесие и не очутился в несвойственном ему обществе красных демократов. Что удар действительно падает направо, а не налево, на Ратмирова, а не на Губарева,- это поняли даже и сами Ратмировы. При всем том "Дым" меня решительно не удовлетворяет. Он представляется мне странным и зловещим комментарием к Отцам и детям. У меня шевелится вопрос вроде знаменитого вопроса: "Каин, где брат твой Авель?" Мне хочется спросить у вас: Иван Сергеевич, куда вы девали Базарова? Вы смотрите на явления русской жизни глазами Литвинова, вы подводите итоги с его точки зрения. Вы его делаете центром и героем романа, а ведь Литвинов - это тот самый друг Аркадий Николаевич, которого Базаров безуспешно просил не говорить красиво. Чтобы осмотреться и ориентироваться, вы становитесь на эту низкую и рыхлую муравьиную кочку, между тем как в вашем распоряжении находится настоящая каланча, которую вы же сами открыли и описали. Что же сделалось с этою каланчой? Куда она девалась? Почему ее нет, по крайней мере в числе тех предметов, которые вы описываете с высоты муравьиной кочки? Неужели же вы думаете, что первый и последний Базаров действительно умер в 1859 году от пореза пальца? Или неужели же он, с 1859 года, успел переродиться в Биндасова? Если же он жив и здоров и остается самим собою, в чем не может быть никакого сомнения, то каким же образом это случилось, что вы его не заметили? Ведь это значит не заметить слона, и не заметить его не при первом, а при втором посещении кунсткамеры, что оказывается уже совершенно неправдоподобным. А если вы его заметили и умышленно устранили его при подведении итогов, то, разумеется, вы сами, de propos delibere^*, отняли у этих итогов всякое серьезное значение. Не скрою также от вас, что меня удивила и сильно покоробила в самом конце "Дыма" одна глубоко фальшивая и неожиданно - сладкая рулада. Вы, без сомнения, поймете, о чем я говорю. Это, конечно, мелочь, но я решительно не могу себе объяснить, как это вам удалось написать такую странную фразу. Извините меня, в ответ на ваше любезное письмо я написал вам несколько таких вещей, которые, пожалуй, можно принять за дерзости. Я не желал бы, чтобы вы приняли их таким образом. Я старался только сказать вам искрение и добросовестно то, что я думаю. Если вы можете выслушивать такие мнения без раздражения и без огорчения, то знакомство и переписка наши будут продолжаться к нашему обоюдному удовольствию. Si поп - поп, c'est a prendre ou a laisser^**.

^* (О намерении Писарева написать статью о романе "Дым" см. письмо Н. А. Некрасова на стр. 504 наст. изд.)

^** (Сцены у Губарева представляют карикатурные изображения русской революционной эмиграции во Франции.)

^*** (Умышленно.- Ред.)

^**** (Если нет - так нет: выбирайте что хотите.- Ред.)

С глубочайшим уважением имею честь быть вам, милостивый государь, покорнейший слуга Д. Писарев.